Николай Норд - Избранник Ада
– И какова будет теперь моя задача, в свете, так сказать, новых открывшихся фактов? – совсем мрачным тоном осведомился я.
– Практически, та же, что и раньше. Женишься на Софье, уедешь с ней в ее родовое гнездышко, найдешь доступ к страничкам дневника де Грандье, расшифруешь их, разберешься в ситуации. Конечно, не сразу – со временем, и поможешь не Дьяволу, а нам. Тогда СССР станет хозяином не только Земли, но и мира! Вот в чем, собственно, наш интерес.
– А другого никого послать нельзя? – с нулевой надеждой пробурчал я. – Что, если завербовать этого шведа ее – Матса этого Оделя?
– Нельзя, Коля, никак нельзя, – сказал Борис липучим голосом, оставляя в душе клейкий осадок непротивления. – Какой с этого шведа толк? Он обычный человек, как и все, да и Софья сердцем от него далековато, она реально в одного только тебя влюблена. А главное, атаме – оно у тебя, в других руках оно не будет иметь силу, как и камень без Софьи. Такая уж тут заложена программа. Сходите с Софьей в Точку Зеро, и мы с вашей помощью будем решать судьбы мира! Тогда нам будет никто не указ – ни Черт, ни Бог. Сделай это, Коля, для своей Родины. Ты же патриот!
– А что же Родина так мало сделала для меня, да еще хотела, вот, в армию забрать…
– Слушай, как тебе не стыдно! Люди за Отечество жизни кладут…
Вершини стуканул себя в грудь, явно с намеком.
– Да для Отечества порадеть-то не грех, но управляют им руки довольно грязноватые…
– Да что ты об этом не к месту! Коля, решай, не ради славы и личных благ. Ты, может, и для всех людей на Земле благо сделаешь…
Я вскочил и нервно заходил по комнате взад-вперед, лихорадочно размышляя. Мысли путались и мельтешили в моей голове, словно стайка вспугнутых выстрелом грачей. И надоумили же меня черти влюбиться в Софью! И теперь мне было совершенно ясно, что я волей-неволей влип в какую-то умопомрачительную историю, где мне отводится, едва ли, не главная роль, в какой-то водоворот, который может запросто утащить меня безвозвратно в мертвую бездну. И даже если сейчас тормознуть, то еще не факт, что меня оставят в покое – маховик уже раскручен. Смогу ли я этот, бешено вращающийся, механизм превратить в руль управления? Да и кто я, собственно, такой, чтобы рулить в одной команде с Богами? Как хорошо и спокойно было жить простым лохом! Что же делать? Что делать?!
В это время раздался голос Барабашки, который, впрочем, не прервал моих умственных метаний:
– Да, Коля, я тебе не сказал самого главного – это касается Великого Андрогина, – Борис, с заговорщицким видом, поманил меня пальцем. – Подойди-ка поближе, шепну на ушко…
В этот момент откуда-то из глубин телевизора, вдруг, донесся далекий гул, растущий, как раскаты грома в ночи. В доли секунд он превратился в оглушающий рев, словно за окном всеми стволами внезапно, с уханьем, ударила по невидимой цели целая батарея «катюш», сотрясшая весь дом до основания, так, что со стен посыпалась известка.
Одновременно с этим, словно огромная, белая, мохнатая лапа, сгребла Бориса под себя и смела его с экрана телевизора, как волна щепку. И тут, с последним, самым хлестким и мощным залпом этих невидимых «катюш», разлетелся вдребезги экран телевизора, брызнув осколками острого стекла. Я едва успел закрыть глаза руками. И все стихло так же внезапно, как и началось. Только жалобными, стеклянными голосками еще допевала свою заупокойную песню, затрепетавшая на потолке люстра.
Я убрал руки от лица и оглядел комнату. Телевизор зиял огромной дырой радиодеталей и ламп, из которой вился удушливый дымок горелого пластика. От электронно-лучевой трубки остался только жалкий ее обрубок у тыльной стенки телевизора. Сама она превратилась в осколки блескучего, мелкого стекла, словно крупной солью засыпавшей внутренности прибора. Эти же осколки были густо рассеяны и по всей комнате.
Черт побери! Что произошло? Нельзя сказать, что я был слишком уж обескуражен или напуган, просто в моей голове ощущалась какая-то гнетущая замороченность от всего случившегося. Понимая, что глупо поступаю, заглянул в угол за телевизор – не спрятался ли там Боря? Не спрятался…
Я растерянно оглядывал квартиру. Ну и бардак!
Как быстро и странно легко мои мысли переключились на быт. Но, возможно, это было моей реакцией на страх грядущего? Ведь так страус зарывает голову в песок от надвигающейся опасности. Я сейчас, наверное, уподобился тому страусу…
Теперь я, почему-то, размышлял над тем, что я скажу родителям? Как все объясню? Скажу, что я или кто-то из моих гостей, молотком нечаянно долбанул экран по пьяне? Кто поверит, что он сам развалился? В это время телевизоры были все еще надежными, как «Победы», выдерживавшие лобовое столкновение с танком, или первые «Волги», и не взрывались сами, как более поздняя советская продукция семидесятых – восьмидесятых годов, когда не только телевизоры, но и технически несложные устройства, вроде башмаков, разевали гвоздастые рты после второй поноски. Тем более что наш телевизор стоил отнюдь не копейки, а целых триста шестьдесят рубликов – чуть ли не моя годовая стипендия, четыре пенсии отца или три зарплаты матери. Где я возьму такую кучу денег, чтобы до завтрашнего приезда родителей купить новый? К тому же в праздники и магазины-то не работают.
Может, взять телевизор у Вовки взаймы? – у них точно такой же «Рубин», как и у нас. Вот только неудобно просить телевизор на праздники – люди концерты всякие праздничные смотрят про новое счастье, которое обязательно наступит в новом году, веселые «голубые огоньки» разные. Да и все равно – рано или поздно телевизор возвращать хозяевам придется. А что потом?
Впрочем – мелькнула шальная мысль – выход есть! Достаточно мне сейчас лишь позвонить Юрию Эдуардовичу, сказать, что согласен закрутить с Софьей по новой – как мне мигом доставят и новый телевизор, и, в комплекте к нему, без всякой просьбы, очаровашку-уборщицу из боевого отряда «красных ласточек», чтобы тут прибраться и не только. Всего лишь один звонок… Но как он много значит!
Я прошел в ванную, чтобы ополоснуть разгоряченную лихорадочными думами голову холодной водой. Посмотрелся в зеркало. Увидел свое лицо, очень мне непривычное – белое, как мел, с синими кругами под провалившимися глазами, которые угасали пустым взгляд покойника, увидевшего Вечность… Только тут заметил осколок стекла, торчавшей у меня в самом центре лба от взорвавшейся электронно-лучевой трубки, и тут же почувствовал тупую, сосущую боль, которую до этого вовсе и не замечал.
Дрожащей рукой, вынул из лобной кости крупный осколок, формой похожий на маленькую пулю. На лбу тотчас расплылось круглое алое пятнышко, как от настоящей пули, и на переносицу скатилась струйка густой крови. Она быстро застывала и покрывалась стеклярусной корочкой, будто у убитого, чье сердце уже не бьется.
