Фриц Лейбер - Крупинка Темного Царства
Когда он примолк, я услышал слабое шуршание осыпающихся камешков, потом оно почти сразу повторилось, хотя ничего остального из той же серии я не ощутил.
— Но, как все это ни назови, — продолжал Франц, — я чувствую: нечто подобное все-таки есть — что-то поменьше, чем бог, но побольше, чем коллективный человеческий разум — сила, влияние, настроение вещей — нечто большее, чем просто набор элементарных частиц, что обладает сознанием, что выросло вместе со вселенной и что помогает ей оформиться.
Он сделал шаг вперед, так что теперь я различал силуэт его головы на фоне густых звезд, и на мгновенье возникла причудливая иллюзия, будто говорят скорее звезды, чем он сам.
— По-моему, такие силы существуют, Гленн. Одним элементарным частицам не под силу создать живые и яркие миры внутри человеческого сознания — что-то должно постоянно тянуть из будущего, равно как и подталкивать из прошлого, чтобы не останавливалось наше продвижение сквозь время, должен иметься потолок разума над жизнью, равно как и пол материи под ней.
И снова, когда примолк его голос, я услышал едва уловимое шипение осыпи — два раза совсем друг за другом, потом еще два. Я с тревогой подумал про склон за домом.
— И если существуют подобные силы, — продолжал Франц, — я уверен, что сегодняшний человек уже достаточно вырос в своем сознании, чтобы суметь войти с ними в контакт безо всяких ритуалов и формулы веры, если они волею случая окажутся у него на пути. Для меня это словно какие-то невидимые спящие звери, Гленн, которые большую часть времени проводят в умиротворенной дремоте, сонно поглядывая на нас прищуренными глазами, но иногда — наверное, когда человек вдруг ощутит их присутствие — полностью открывают глаза и начинают красться следом. И когда человек окончательно созреет, и когда вздумает вдруг отрешиться от суеты и шума человечества, не сознавая, что в них его единственная защита — тогда они и позволят ему узнать о себе.
Потрескивания струящихся камешков, по-прежнему слабые, чуть ли не иллюзорные, теперь ритмично следовали друг за другом, словно — это пришло мне в голову в то же мгновение — сторожкие шажки, при каждом из которых осыпалось немного земли. Мне показалось, что у нас над головами на миг вспыхнуло призрачно-тусклое сияние.
— Поскольку они, Гленн — это тот самый страх изумления, про который я говорил в доме, тот самый страх изумления, что существует за пределами любой игры, что шатается по миру невидимым и бьет без предупреждения, где только пожелает.
В это самое мгновение тишину разорвал леденящий визг ужаса, донесшийся со стороны мощеного дворика между домом и подъездной дорожкой. В то же самое мгновенье все мои мускулы словно пронзило холодом и скрутило судорогой, а грудь сдавило настолько, что на мгновенье я почувствовал удушье. Потом я метнулся на крик.
Франц влетел в дом.
Я спрыгнул с края «палубы», чуть не упал, крутнулся на каблуках — и остановился, вдруг разом потеряв представление, что же делать дальше.
В темноте не было видно ни зги. Споткнувшись, я окончательно сбился с направления — в тот момент я не сумел бы сказать, с какой стороны от меня склон, с какой дом, а с какой край обрыва.
Я слышал, как Вики — я считал, что это могла быть только Вики — тяжело дышит и напряженно всхлипывает, но где — определить не мог, за исключением того, что звуки доносились скорей откуда-то спереди, а не из-за спины.
И тут прямо перед собой я увидел с полдюжины тонких, тесно поставленных стеблей, уходящих куда-то далеко ввысь, оттенок которых я могу описать только как более пронзительную черноту — они так же отличались от общего фона, как густо-черный бархат отличается от густо-черного войлока. Они были едва различимы, и все же чрезвычайно реальны. Я поднял взгляд вдоль пучка этих почти невидимых, словно черная проволока, тонких стеблей туда, где они заканчивались — очень высоко наверху — плотным сгустком тьмы, казавшимся только пятном на звездной пыли, которую он заслонял, крошечным, как луна.
Черный сгусток качнулся, и последовала быстрая ответная встряска тесно поставленных черных стеблей — хотя если бы они могли свободно перемещаться у основания, я назвал бы их скорее ногами.
В двадцати футах от меня распахнулась дверь, и через дворик ударил луч ослепительно белого света, выхватив из темноты мозаику булыжника и начало подъездной дорожки.
Франц выскочил из кухонной двери с мощным фонариком. Все окружающее нас тут же единым прыжком оказалось на своих местах.
Луч метнулся вдоль склона, осветив только голую земляную поверхность, потом назад к краю обрыва. Уткнувшись в то место, где я видел черные стебли, он замер.
Никаких стеблей, ног или нитей видно не было, но Вики, шатаясь, билась там с залепленным темными волосами лицом, которое до неузнаваемости исказила судорога, подняв стиснутые кулаки на уровень плеч — в точности будто она изо всех сил пыталась выломать вертикальные прутья тесной клетки.
В следующий миг натиск ее ослаб, будто то, с чем она боролась, исчезло неведомо куда. Она пошатнулась и слепыми спотыкающимися шагами двинулась к краю обрыва.
Очнувшись от оцепенения, я бросился к ней, схватил ее за руку, когда она уже подступила к самому краю, и наполовину оттащил, наполовину отвернул ее оттуда. Она не сопротивлялась. Ее движение к обрыву было совершенно случайным, и к желанию покончить с собой отношения не имело.
Она подняла на меня взгляд, скривив одну мертвенно-бледную щеку, и выдохнула:
— Гленн.
— Быстро в дом! — завопил нам Франц из кухонной двери.
IV
«Но третья сестрица, коя еще и младшая!.. Тихо! Шепчите, покуда мы говорим о ней! Королевство ее невелико, не то горе было бы всему живому; но в границах сего королевства могущество ее безраздельно. Голова ее, равно как у Сибелии, вздымается башнею почти за пределами человеческого взора. К земле она не склоняется; и от глаз ее, что воздеты столь высоко, можно было бы укрыться благодаря расстоянью. Но глаза сии таковы, что не укроешься от них… Движенья сестрицы сей младшей не предугадаешь, словно прыжка тигриного. Ключи ей не потребны; ибо, хоть и редко появляясь промежду людей, бурею врывается она в любую дверь, в кою только пожелает войти. И имя ей Mater Tenebrarum — наша Госпожа Тьмы.»
Томас де Квинси, «Suspira de Profundis»Как только мы проводили Вики в дом, она быстро оправилась от шока и сразу же настояла на том, чтоб рассказать нам обо всем в подробностях. Вела она себя при этом с потрясающей самоуверенностью, живостью и чуть ли не весельем, будто в голове у нее уже захлопнулась некая защитная дверь, наглухо отгородившая ее от абсолютной реальности того, что случилось.
