Рэй Олдридж - Фильтровщики
— Томас не всегда хорошо объясняет. Послушай. Он дал мне мою жизнь, он позволил мне взять из неё все радости и печали, которые в ней содержались. Я никогда не замечала их, когда они происходили в моей реальной жизни.
— Но твоя жизнь не кончена. Ты ещё так молода…
Линда улыбнулась чуть более живо. — Томас не изнурительная болезнь, Тереза. Он очень хорош для организма. Мне пятьдесят семь лет, у меня есть трое взрослых детей и двух внуков. Если ты останешься с ним, то в конце будешь выглядеть как юная девушка.
Остаться с ним?
Линда попыталась посмотреть на Терезу прямо. — Нет, нет. Не бойся. Ты останешься, только если сама захочешь этого. Томас нежный, он менее опасен, чем устрица, которой себя считает.
— С чего вы решили, что я останусь? Вы думаете, я хочу умереть? — Поражённая нелепой идеей, она забыла о бутылке нембутала.
Линда вздохнула: — Может быть, я ошиблась в тебе. Возможно, ты совсем не такая, как я. Возможно, ты смогла, раз или два, прожить полностью мгновение. Может быть, ты не потратила всю свою жизнь, скорбя по прошлому и опасаясь будущего. Если ты думаешь, что сможешь действительно жить в оставшийся тебе срок жизни, то это нормально.
Медленная усталая волна приливающей грусти начала расти в сердце Терезы.
— Но позволь Томасу показать то, что он делает, — сказала Линда. — И если ты захочешь оставить его после этого, то желаю тебе удачи и успеха. Хотя я боюсь за бедного Томаса.
— Бедного Томаса?
— Да. — Голос Линды стал очень слаб. — Он живет только через нас. Вся его жизнь позаимствована. — Её тело дрожало под одеялом. — А теперь оставь меня. Моё сознание довольно ясное для женщины в моем состоянии, но это ненадолго. Если ты решишь остаться, отправь его ко мне. Я хочу закончить.
Когда она поднялась на палубу, Томас сидел, скрестив ноги, спиной к грот-мачте. В ставшем теперь ярче лунном свете, он казался не более пугающим, чем любой другой очень красивый мужчина. Ведь есть вероятность, что Линда просто бредила, в последней стадии какой-то вызывающей расстройство психики болезни?
Но Томас разделял её заблуждения, или делал такой вид.
Тереза прошла вдоль борта и прислонилась к спасательным тросам. Как странно, подумала она. Она находится здесь с человеком, который считает себя каким-то пожирающим души и выпивающим жизни монстром. И почему-то Тереза не бросается немедля в воду, плывя в панике к берегу. Это не похоже ни на один из фильмов ужасов, которые она когда-либо видела.
— Линда сказала, что мы должны пожалеть вас. Бедный Томас, так она сказала.
Обычный человек мог бы пожать плечами, но, конечно, это не про Томаса. — Не понимаю её беспокойства. Я как я.
— Ну, ладно. Послушайте, всё было очень интересно, но пойду-ка я лучше. Завтра надо искать новую работу, так что я буду крайне занятой девушкой. Не могли бы вы меня подвезти к берегу? Вы можете высадить меня у песчаного отвала. Там никто не живет, точно.
— Вы посмеиваетесь надо мной, — сказал Томас. — Это мило, но не нужно. Вы можете взять лодку. Или, если пожелаете, я покажу вам, что я такое.
Она отступила на шаг, но он не делал никаких угрожающих движений. — Я так не думаю, — сказала она. — Я хочу сказать, что это потрясающее предложение, и всё такое… Я смогу прожить заново свою дрянную жизнь, а затем умру, это звучит по-настоящему весело, честно, но…
Он отвел взгляд, проведя его по всей бухте, вплоть до темного песчаного кряжа, который отделял гавань от прохода в Залив. — Тогда вернетесь к вашей комнате и вашей бутылке просроченного нембутала. — Как обычно, его слабая улыбка не дрогнула.
Внезапно она поверила, и её даже не особенно заинтересовал источник его знаний. — Это… это как своего рода супер-наркотик? Одна проба и цепляет на всю жизнь?
— До смерти, имеете в виду? В некотором смысле. Жизнь вообще наиболее вызывающий привыкание наркотик. Те, кто «подсел» на неё, никогда не могут насытиться. И все это время они чувствуют так же, как вы будете себя ощущать, пока помните вашу жизнь через меня.
— А я не могу измениться, не смогу научиться чувствовать так, как они это делают?
— Не знаю, — сказал он. — Иногда люди меняются. У меня сложилось впечатление, что вы не сможете.
Эти слова, произнесённые мягким формальным голосом, казалось, несли в себе такую неизбежность… И они закончили эрозию её воли. Если у Томаса неожиданно прорастут длинные клыки, и он ринется к её горлу, мелькнула мысль, она даже не попытается остановить его.
— Почему вы помогли мне? С Морячком, — спросила она, но без настоящего любопытства.
— Вы не заслуживаете того, чтобы обладать такой уродливой памятью.
Время пришло, и замер бриз.
— Покажите мне, — сказала она.
Томас глянул вверх. — Видите, — произнес он, указывая. — Луна собирается зайти за облака.
Она посмотрела.
Голубой Залив предстал красивым нежным видением, она впервые увидела его таким. Тереза припарковала свой старый автомобиль на заброшенном участке пляжа, и почувствовала тепло солнца, проникшего через стекла машины. В воздухе витал резкий возбуждающий аромат, никогда ранее ее легкие не наполнялись такой вкусной субстанцией.
Она вышла и посмотрела на океан, удивляясь тонкой градации оттенков, от бледно-аквамаринового на мелководье до густого, отливающего металлом, фиолетового цвета на горизонте. Мягкий прибрежный ветерок доносил слабый запах водорослей и рыбы; экзотическое благоухание, но ничуть не неприятное, с успокаивающим незначительным привкусом кокосового масла. Пляж был сравнительно безлюден — только несколько загорающих были разбросаны по блестящему белому песку.
Внутри ещё пульсировала сложная смесь надежды и тревоги, но эти эмоции съёжились до жужжания где-то на заднем плане, на фоне прекрасных ощущений, переполнявших её в этот момент. Она ведь оставила Атланту в исступлении гнева и разочарования, гнала всю ночь, обуреваемая мрачными мыслями. И вот всё забыто, по крайней мере, сейчас.
Она открыла багажник и достала крем-соду из ящика для льда. Села на капот, развернувшись к Заливу, сделала маленький глоток содовой. Покатала на языке на пробу — нотка ванили придала вкусу завершённое совершенство.
Нежиться на солнце было так хорошо. Позднее, наверное, станет слишком жарко для комфортных ощущений, но сейчас, рано утром, это было чудесно. Она захотела снять с себя блузку и позволить солнцу ласкать её грудь, как теплое дыхание возлюбленного.
Счастье хлынуло через неё, и это было чувство, которое обитало далеко от её обычных мыслей и эмоций. Возможно, Тереза бы подумала, что это очень странно, не будь она такой полной восторга.
