Огюст Дерлет - Дом в долине
Огюст Дерлет
Дом в долине
Я, Джефферсон Бейтс, даю настоящие показания под присягой в полном сознании того, что, каковы бы ни были обстоятельства, жить мне осталось недолго. Я делаю это ради тех, кто переживет меня. К тому же, настоящим я попытаюсь снять с себя обвинения, столь несправедливо мне предъявленные. Великий, хотя и малоизвестный американский писатель, работающий в традициях готики, однажды написал, что «самая благословенная вещь на свете – это неспособность человеческого разума приходить в соответствие со своим одержимым», однако у меня было достаточно времени для напряженных раздумий и размышлений, и теперь я достиг в своих мыслях такой упорядоченности, которую счел бы невозможной всего лишь год назад.
Ибо, разумеется, все это произошло в тот год, когда началось мое «расстройство». Я называю то, что случилось со мной, этим словом, потому что пока не уверен, какое еще имя ему дать. Если бы мне пришлось определить точный день, когда все началось, то с полной уверенностью могу назвать тот, когда мне в Бостон позвонил Брент Николсон и сказал, что нашел и снял для меня как раз такое уединенное и красивое местечко, которое я хотел, чтобы поработать над давно задуманными картинами. Место это находилось в укромной долине рядом с широким ручьем, не очень далеко от морского побережья, вблизи старых массачусеттских поселений Аркхам и Данвич, которые знакомы каждому местному художнику своими замечательными мансардами – хоть и приятными глазу, но внушающими духу какую-то жуть.
Сказать по правде, я сомневался. В Аркхаме, Данвиче или Кингстоне всегда на день-два останавливались собратья-художники, а мне хотелось укрыться именно от них. Но в конце концов Николсон меня уговорил, и через неделю я уже был на месте. Это оказался большой старый дом – похоже, той же самой постройки; что и многие дома в Аркхаме, – укрывшийся в небольшой долине, которая, по идее, должна была бы быть плодородной, но следов земледелия я не заметил. Его тесно обступали высокие сосны, ас одной стороны огибал чистый ручей.
Несмотря на всю свою привлекательность издалека, вблизи дом выглядел совершенно иначе. Во-первых, прежние хозяева выкрасили его в черный цвет. Во-вторых, у него вообще был отталкивающий и грозный вид. Его окна без штор мрачно глядели на свет. По цоколю все здание опоясывала узкая веранда, до отказа забитая узлами из мешковины, перевязанными бечевой, стульями с полусгнившей обивкой, комодами, столами и огромным количеством всевозможной старомодной домашней утвари. Все это весьма напоминало баррикаду, специально выстроенную, чтобы удержать что-то внутри или защититься от чего-то снаружи. Было хорошо заметно, что эта баррикада простояла так довольно долго: на всех предметах сказались несколько лет перемен местного климата. Причина существования баррикады была неясна даже самому агенту, с которым я списался, но из-за нее дом странным образом выглядел обитаемым, хотя никаких признаков жизни в нем не наблюдалось, и все говорило о том, что там много лет вообще никто не жил.
Это ощущение было иллюзией – иллюзией, которая меня не оставляла. Было ясно видно, что в дом никто не входил – ни Николсон, ни агент, ибо баррикада загораживала как парадную, так и заднюю двери, растянувшись на весь периметр квадратной постройки, и мне пришлось разобрать ее часть, чтобы войти в дом самому. Внутри же впечатление обитаемости было еще сильнее. Однако имелось одно большое отличие – мрачность черного экстерьера с обратным знаком. Все оказалось светлым и удивительно чистым, если учесть то, сколько дом простоял заброшенным. Более того, сохранилась обстановка – правда, скудная – в то время, как я получил четкое представление, что вся мебель нагромождена на веранде.
Изнутри дом был так же похож на ящик, как и снаружи.. Первый этаж состоял из четырех комнат: спальня, кухня, она же – кладовка, столовая и гостиная; наверху – еще четыре комнаты совершенно таких же размеров: три спальни и кладовая. Во всех комнатах было множество окон, в особенности – на северной стороне: это было особенно удачно, ибо северное освещение пригодно для живописи как никакое другое.
Второй этаж я использовать не собирался; в качестве мастерской я выбрал себе спальню в северо-западном углу здания, сюда же сложил все свои вещи, не обращая внимания на кровать, которую задвинул подальше. В конце концов, я приехал сюда работать, а не вести светскую жизнь. Я так нагрузился припасами, что большую часть своего первого дня разгружал машину и складывал вещи, а также расчищал оба входа в дом, чтобы одинаково легко иметь в него доступ, как с севера, так и с юга.
Устроившись, я зажег в надвигающейся темноте лампу и еще раз перечитал письмо Николсона – в соответствующей обстановке имело смысл отметить все, о чем он мне писал.
«Что у Вас будет – так это уединение. Ближайшие соседи – примерно в миле от дома. Их фамилия Перкинсы, и живут они на гряде холмов к югу. Немного дальше них – Моры. С другой стороны, к северу – Боудены.
Причина, по которой в доме давно никто не живет, должна Вам понравиться. Люди не хотели его покупать или арендовать просто потому, что когда-то его занимала одна из тех странных, вросших а эти места семей, которые обычны для удаленных и темных сельских местностей, – Бишопы, Последний оставшийся в живых член этого семейства, худой нескладный дылда по имени Сет совершил в этом доме убийство, и одного этого факта достаточно, чтобы отвратить всех суеверных местных жителей от использования как самого дома, так и земли, которая, как Вы увидите – если она вам нужна, конечно, – богата и плодородна. Даже убийца мог быть в своем роде творческой личностью, я полагаю, – но Сет, боюсь, был далек от этого. Он, мне кажется, был несколько жесток и совершил убийство без всякой: видимой причины; насколько я знаю, убил соседа. Просто разорвал его. Сет был очень сильным человеком. У меня мороз по коже – хотя едва ли, думаю, Вас это испугает. Убитый был из семьи Боуденов.
Также в доме есть телефон – я распорядился, чтобы его подключили.
В доме, к тому же, есть свой движок – дом не так уж стар, как выглядит. Хотя движок поставили уже позднее, Как мне сказали, он установлен в подвале. Возможно, правда, что он не работает.
Водопровода, извините, нет. Колодец должен быть хорош, к тому же, Вам не повредят физические упражнения – не годится целыми днями про сиживать у мольберта.
Дом выглядит более уединенным, чем на самом деле. Если станет одиноко, звоните мне».
Электрический движок, о котором он писал, не работал. Света в доме не было. Но телефон действительно был включен, в чем я убедился, позвонив в ближайшую деревню, – Эйлзбери.
