Грэхэм Мастертон - Джинн
Поначалу мне казалось, что дневники содержат описание обычных каждодневных событий, типа «ездил в Провинутаун на обед к Дж., день прошел спокойно». Но когда я уже дошел до середины тетради за 1959 год, то наткнулся на необычно длинную запись. Она занимала две страницы, некоторые места были перечеркнуты и переписаны заново. Создавалось впечатление, что человек вдруг решил поделиться всеми своими душевными тревогами и надеждами, местами было написано ровно и выразительно, местами путано и неопределенно. Мне даже показалось, что запись сделана двумя разными людьми.
Я прочел в дневнике:
"Не в первый раз меня посещают такие мысли. Я часто спрашиваю себя — а не лучше ли выбросить все это из головы? Я думаю, это какой-то голос свыше, предупреждение, вызов мне, но с другой стороны, чтобы понять все, необходимо иметь точные сведения. Старый П. был абсолютно прав, когда говорил, что· мне трудно будет удержаться, и в последнее время я вынужден признать, что мое любопытство берет верх над страхом, я все равно открою и посмотрю, что там внутри, позабыв обо всех их предупреждениях. Я не совсем понимаю, как подобные вещи могут действовать на разум по прошествии стольких веков, и ловлю себя на мысли, что думаю об этом все чаще и чаще, и полагаю, что мне стоит вскрыть опечатанный сосуд и избавиться от гнета неопределенности.
Я уже не могу спокойно смотреть на эту вещь, меня колотит и трясет по ночам. Не знаю, как я все объясню это моей Маджори, она ведь видит в ней лить украшение, и больше ничего. Да и стоит ли ей рассказывать? Все выглядит так нелепо… Может, я просто старею?"
Я передал дневник Анне и, после того как она прочла, спросил:
— Ну, что скажешь?
— Эта запись, безусловно, касается кувшина, — сказала она. — Макс знал, что это за вещь, и это беспокоило его. Запись старая, но кувшин был приобретен еще раньше, и Макс определенно знал о волшебных свойствах сосуда, еще когда покупал его.
— Откуда ты знаешь?
Она ткнула лакированным ногтем в отдельные места.
— Старый П., возможно, означает «старый перс». А теперь взглянете вот, сюда -"несмотря на все их предостережения". Он, наверное, имеет в виду людей, у которых покупал амфору.
— Да, — поколебавшись, сказал я. — Вынужден с тобой согласиться.
— Кстати, ты припомни вот что, — с этими словами она вновь вынула из записной книжки фотокопию. — Ведь здесь говорится о сосуде, куда был заточен самый сильный джинн, и содержится предупреждение Али-Бабы о том, что никто не должен от кувшин. Maкcа Грейвса предупреждали о том же самом!.
Я положил дневник на место. А на улице уже сгущались сумерки, темень затягивала бледные лужайки Зимнего Порта, а море вдали постепенно исчезало.
В половине первого окончательно стемнеет, а у меня не было ни малейшего желания экспериментировать с кувшином джинна в ночное время. Не то чтобы я боялся или еще что-то, но все же я предпочитаю встречаться с волшебниками в более приятной обстановке — при дневном свете, во всяком случае.
— Ну что, пора взглянуть и на сам сосуд — все же предложил я. — Если мы здесь еще, что-нибудь и найдем, вряд ли узнаем больше, чем знаем сейчас. Макс Грейвс, судя по всему, знал о кувшине не больше нашего.
Анна, похоже, восприняла мое предложение с неохотой.
Мне показалось, что она на самом деле верит во всю эту мишуру об арабских колдунах, но по какой-то причине я не испытывал своего обычного желания посмеяться над ней. Бывает время, когда смех сильнее действует на нервы, чем скрежет зубов.
— Познакомимся с джинном? — шутливо предложил я и взял ключ от готической башни.
Анна кивнула в знак согласия:
— О кей, думаю, ты прав. Иди первым, Я не знаю дороги.
Я открыл дверь кабинета.
— Дороги она не знает, ха! Придумала причину, чтобы спрятаться за спиной, — сказал я. — Да любому ясно, что ты испугалась!
Она наклонила голову.
— Если хочешь знать правду, — сказала она, — то да.
Я включил свет в коридоре.
— Подумаешь, какой-то кувшин, — сказал я. — Кусок глины. Никогда не поверю, чтобы что-то могло сидеть в нем две тысячи лет и после этого еще умудриться причинить вред! Макс был больным человеком, без сомнения. Навязчивые иллюзии. Похоже на сказку о людях, которые были преданы смерти за то, что пытались вскрыть саркофаг короля Гута. По-моему, все это чушь собачья. Я верю в духовные связи между живыми людьми, но никогда не поверю в то,что дух Али-Бабы мог принудить человека совершить самоубийство! Подумай, ведь это же просто смешно!
Анна молчала. Она шла за мной по длинному коридору к западной стороне дома. Несколько электрических лампочек перегорело, и коридор был освещен очень тускло, по обеим стенам его виднелись квадратные и прямоугольные отметины от картин, которые недавно сняли. Видно, снимали их второпях, так как везде болтались обрывки пластыря, а крючки остались там, где и были, погнутые, ржавые, кривые. В коридоре было душно и жарко, и я, ослабил свой черный, похоронный галстук и расстегнул воротник.
— В жизни не видела более мрачного дома. Он просто… приводит меня в дрожь, — взволнованно говорила Анна. Здесь не водятся привидения?
Где-то с потолка над нами доносились скребущие звуки.
— Привидений нет, — сказал я. — А вот с крысами сложнее.
В конце дома коридор расходился буквой "Т". Один поворот вел к окну, выходящему на лужайку. Второй, не более пятнадцати метров длиной, — в готическую башню. На стене был выключатель, но когда я попытался зажечь свет, то обнаружил, что лампочки перегорели и тут.
— Это там? — прошептала Анна. — Эта дверь ведет в башню?
Я остановился.
— Не нужно говорить шепотом, — громко сказал я. — Али-Баба сейчас, наверное, спит как суслик.
Тем не менее, оставшиеся несколько шагов я проделал с известной долей осторожности. Когда я подошел к двери, то в молчании принялся изучать ее, рассматривая, как Макс Грейвс опечатал ее.
Прежде всего, бросался в глаза здоровенный железный засов, прибитый по всей ширине входной двери и укрепленный стальными болтами. Все щели между дверью и косяком были залеплены коричневой ваксой и через каждые несколько дюймов красовались большие печати с вдавленным клеймом.
Я внимательно осмотрел печати, по-видимому, они были сделаны из загустевшей старой краски. На клейме изображена летящая лошадь без головы и начертаны арабские буквы. На железном засове также выгравирована арабская надпись..
— Ну и что будем делать? — спросил я у Анны. — Ведь мы фактически совершаем кражу со взломом…
Она подошла поближе и посмотрела па печати. Ее губы безмолвно двигались — она читала про себя то, что написано на клейме.
— Это очень древний язык, — сказала она. — Тут что-то написано об укрощении ветра, а может, и об укрощении джинна, это слова, близкие по смыслу..
