Джонатан Ховард - Йоханнес Кабал. Некромант
Чёрный шар крови в Аду незначительно уменьшился в размерах.
Свёрток развалился ещё в воздухе, и с силой, явно превышающей естественную, его компоненты ударились об пол. Кость, упав первой, резко остановилась, встав аккурат по вертикали. Кожа налетела на неё и туго обернулась вокруг — так туго, что через мгновение её краёв уже не было видно. Кость дёрнулась, и из неё начали вылезать и расти новые кости. Стоило одной появиться, как её тут же обволакивало кожей. Клок волос приземлился на верхушку растущей массы органического материала, не удержался и отвалился. Он неоднократно пытался вернуться на место, но, похоже, был обречён на провал. Тряпка без остановки крутилась вокруг формирующегося тела, да так быстро, что глаза Кабала за ней не успевали, однако создавалось стойкое впечатление, что она меняет цвет. Из тазовой кости вырастал позвоночник — появление каждого позвонка сопровождалось неприятным щелчком. Будто спицы зонтика, из завершённого грудного отдела вырвались рёбра. Кожа ползла вверх по туловищу, словно уровень жидкости в стакане, скрывая из виду, как подобно пузырям, в туловище надувались внутренние органы. Внезапно, с быстротой лезвия пружинного ножа, выпрыгнули кости рук — это напомнило Кабалу убрать свой собственный нож в карман. Тряпка прекратила своё вращение и начала выписывать сложный узор над поверхностью тела, и в местах, где она пролетала, появлялась одежда. Жутким тостом из шеи выскочил череп и маниакально оскалил зубы так, как это обычно делают черепа. Даже когда его обернуло кожей, он продолжал до неприличия весело скалиться. Кожа захлестнула кремового цвета череп, как прилив — валун на пляже, добралась доверху и сомкнулась.
Перед Кабалом стоял человек, минуту назад не существовавший: ростом немного ниже него, чёрный, болезненно тощий; одетый в чёрные брюки, белые туфли, чёрные гетры, белую рубашку и блестящий жилет с чёрными и белыми вертикальными полосами. В руке у него была соломенная шляпа с жёлтой лентой. Человек нахлобучил её на голову, тем самым помешав волосам устроиться на его совершенно лысом черепе. Несколько волосков нырнули ко лбу и мгновенно сплелись в брови, но остальные, сиротливо покачавшись на верхушке его шляпы, безжизненно упали на пол. Человек смотрел на них с возрастающим беспокойством. Он поднял шляпу, потрогал череп и, к своему разочарованию, обнаружил, что лыс как бильярдный шар.
— О нет, — простонал он, — блин, — и наконец, уже со злостью, — вот ведь дерьмо! — Он осмотрел своё тело, запястья, вытаращился на Кабала так, будто крыша только что обвалилась, и принялся бегать по вагону. — Зеркало, приятель! Здесь должно быть зеркало! — Кабал наблюдал, как он носится. Человек нашёл большой кусок грязного посеребрённого стекла, который, наверное, когда-то откололся от зеркала, и поднёс его к лицу. Не веря своим глазам, он потёр его поверхность. Это не помогло.
— Глянь на меня, — причитал он. — Не, ну ты глянь. Твоими стараниями я теперь самый тощий человек в мире!
— Ничего подобного, — раздражённо сказал Кабал. Все такие придирчивые. — Я тебя призвал. Вот как ты появился. Не вздумай обвинять меня за любые физические недостатки, которые можешь в себе обнаружить.
— Но, но… — Человек положил зеркало и подошёл к Кабалу, сопровождая каждое слово взмахом рук. — Ведь ты отбирал составляющие, приятель. Где мой жир?
— Жир? — Кабал осознал, что совершил небольшую оплошность. — Тряпка, кость, волосы. Это традиционная формула. О жире никто никогда не говорил.
Худощавый в недоумении замахал руками. Он быстро оглядел вагон и направился в угол длинными, угловатыми шагами. Он схватил какой-то ящик и вытащил его в центр вагона. Сбоку под трафарет было выведено одно единственное слово «Жир».
— Нужно-то было всего ничего, приятель! Получился бы солидный мужчина. А так я просто мешок с костями.
Он умоляюще посмотрел на Кабала. Кабал посмотрел на него с полным безразличием.
— И чего ты от меня ждёшь, мистер… эээ… Костинз? Чтобы я тебе топлёного масла внутривенно влил?
— Думаешь, сработает? — спросил Костинз с жалобной надеждой.
— Ничуть. Послушай, меньше чем через год, всё это, — он указал на всё, что было вокруг, — исчезнет, и ты, мой самовлюблённый друг, обратишься в то, из чего я тебя создал. Поэтому, попытайся понять одну простую вещь. Через год тем, что от тебя останется, даже собаку будет не занять. Вот почему плевать я хотел, как ты выглядишь, и тебе должно быть всё равно. Наша непосредственная задача — поставить ярмарку на рельсы. Так что, ты будешь мне помогать, или мне нужно избавиться от тебя как от результатов неудачного эксперимента и повторить попытку?
Костинз упёрся руками в бёдра и ссутулился, приняв развязную позу — получилась эдакая высокомерная долгоножка.
— Ты здесь босс. Знамо дело, этот тупой засранец твой, помыкай как хошь.
— Отлично, — невозмутимо ответил Кабал. — Теперь, подойди сюда.
— Это был сарказм, — сказал Костинз своим нормальным голосом — размеренный тон, акцент по большей части американский, может, с оттенком французского — он растягивал гласные и слегка картавил — подойдя к Кабалу, который присел у стопки вывесок.
— Это была глупость. Взгляни-ка сюда.
— Выставки уродов, безумные трюки, восьмые чудеса света. Вполне стандартный набор, как по мне.
— Какие из них самые зрелищные? На что люди съедутся со всей округи? Мне нужно знать.
Костинз вопросительно на него посмотрел.
— Меня-то зачем спрашивать, босс? Ты здесь главный, у тебя должен быть план, — он внимательно посмотрел на Кабала, тот продолжал перебирать доски, пытаясь раскрыть тайну. — У тебя ведь есть план?
Кабал встал, отошёл в сторону и принялся сверлить вывески глазами.
— Я не понимаю. Зачем кому-то тратить своё время на такую глупость? Это же просто мусор! Липовые экспонаты, выставки человеческих уродств, обман! Всё это ненастоящее! Всё это ничего не стоит! Это лишь… — Кабал поник. Он уже давно не чувствовал себя таким бесполезным, — фикция. Не понимаю.
Костинз сам кое-чего не понимал.
— Но ты же пошёл на это добровольно, так? Не мог же Тот-что-там-внизу просто всучить тебе такое задание ни с того ни с сего?
— Это… пари.
— Спор? — даже если за пять минут, что Костинз стоял с открытым ртом, он прожил бы несколько поколений, ничего не смогло бы удивить его больше. — Ты поспорил с Ним? Да ты спятил! Никто никогда не выигрывал у Него! Он… — Костинз попытался придумать убедительную метафору. У него не получилось. — Он это ОН, приятель!
Глаза Кабала, скрытые тёмными очками, снова загорелись огнём.
