Коллектив авторов - Ярость благородная. «Наши мертвые нас не оставят в беде» (сборник)
– Как не горят? Должны гореть.
– Должны, да не обязаны.
При дневном свете стало видно, что никаких скелетов и гор награбленного добра в помещении нет. Вообще ничего нет, кроме мха, грибов и грязи. Пашка брезгливо отер о штаны руки, испачканные плесенью.
– Вот и конец легенде! – радостно возгласил Ким.
Пашка подумал, что и вправду конец. Тревожило лишь одно: спички все же гореть не хотели…
Никогда Пашка Быков не думал, что судьба догадает снова вернуться в Неволин скит. Много чего он не думал. Но 22 июня 41-го года началась война, заставив забыть и увлекательные затеи комсомольской ячейки, и мечты о курсах трактористов.
Северо-Западный фронт откатился почти до самого Ленинграда, и в село вошли фашисты. Стояли недолго: повесили коммунистов, установили свои порядки, сельсовет объявили комендатурой, назначили полицаев и ушли дальше – туда, где наши войска ценой огромных потерь все же остановили их продвижение к городу Ленина.
Обо всем этом в селе узнавали стороной. Немецкие порядки были строгими, газет и радио никаких. Радиоприемник был до войны у Кимки Вострецова, но он еще в начале лета уехал в Москву, и сейчас наверняка уже был на фронте. А у Пашки все было почти как раньше, только гораздо хуже. Бабка болела, он ходил на работу один. Школу немцы закрыли, а колхоз не тронули, только весь урожай теперь забирали они – «во имя Великой Германии». Пашке было противно работать на врага. Но все работали, умирать никому не хотелось.
Немецкая управа распространяла листовки. Там говорилось: кто хочет спасти свою жизнь, свою семью и свою родину, должен способствовать тому, чтобы немцы во время весеннего наступления были настолько сильны, чтобы уничтожить несколько большевистских армий. Тогда осенью Сталин будет побежден, и наступит мир. Германия снабдит тогда население всевозможными товарами, хорошим продовольствием и одеждой, так как ей не нужна уже будет военная промышленность. Пашка не знал, были ли в селе дураки, которые верили этому. Но всякий раз, когда он порывался взбунтоваться и не идти на работу, бабка начинала плакать.
Война не окончилась, вопреки уверениям оккупантов, ни в 41-м, ни весной 42-го. Наоборот, наши нанесли Гитлеру поражение под Москвой и двигались на запад. Об этом Пашка судил по очередным листовкам, расползающимся из комендатуры: «…большевики в этих очищенных немцами областях в первую очередь занялись крестьянами. Комиссары обыскивают отдельные крестьянские дворы и устанавливают, произведена ли и подготовлена ли весенняя обработка земли. Крестьян, относительно которых установлено, что они не имели никакого намерения засеять весной поле, немедленно ликвидируют, их жен и старших детей принудительно отправляют на Урал, стариков и малых детей уничтожают выстрелом в затылок, истребляя таким образом семью».
Все это, конечно, была подлая брехня. Просто дела на фронте у немцев были не так хороши, как им хотелось бы. Потом поползли слухи, что наши отступают к Волге. Пашка читал листовки, выискивая потаенный смысл, приходил в ярость и мечтал, чтобы комендатура сгорела вместе со всеми фашистскими бумажками, листовками и планами. И его желание сбылось…
Здание бывшего сельсовета занималось в ночи дымно и неохотно. Сельчане угрюмо стояли вокруг, и никто не пытался тушить, несмотря на все угрозы полицая – бывшего счетовода Корнеева. Корнеев мотался между людьми, совал под нос бабам карабин и матерился, пока его не стукнули по голове.
А утром из района приехали немцы на двух машинах и начали расправу. В легковой с откидным верхом прибыли толстый, надутый офицер и тощий с желтушным лицом гауптман, с грехом пополам говорящий по-русски. Собрали всех деревенских, даже Пашкину бабку стащили с печи, хотя она уже почти не ходила. Толстый встал в своей машине и что-то гневно пролаял. Желтушный услужливо пояснил:
– Херр майор говориль, что фи все есть бандит и партизан. Немецкое командование будет наказывать бандитизм. Зольдатн сейчас искать керосин!
«Чего захотели, – хмыкнул Пашка про себя. – Керосин! А вы его завозили?» Едва ли в селе был хоть один дом, где помнили его запах. А если и был, неужто поджигатель такой дурак, чтобы нести бутылку обратно?
Перерывали дома€ пару часов, вынося все ценное. В это время люди парились на солнцепеке у сожженной комендатуры. Пашка думал, что они станут делать, если никого не найдут. Вместе с тем грабеж тревожил – уж больно много добра немцы стаскивали к машинам. Бригадирша Кузьминична даже решилась выступить:
– Эй, ты, скажи своему херу майору, чтобы добро не трогали. У меня малых трое – куда я с ними зимой, если все из избы повынесли?
Офицер вновь что-то рявкнул, а желтушный перевел:
– Фи сказать, кто поджигаль, и тогда дойче зольдатн накажет виновных и уйдет. Если нет – накажет всех.
Но никто не горел желанием сдать поджигателя. Вернее сказать, никто его и не знал. У Пашки были подозрения относительно пионеров из отряда Шурки Борисова, но он ими ни с кем не делился.
Основательно очистив дома, солдаты с гоготом начали кидать внутрь окурки и горящие клочки бумаги. В толпе кто-то жалобно вскрикнул, когда занялась ближняя изба. По знаку майора крестьян стали сгонять к коровнику, пустовавшему с прошлой осени. «Что они сделать хотят?» – подумал Пашка. По счастью, узнать не привелось.
Этот человек появился словно из ниоткуда, прошел сквозь охрану и спокойно направился к начальству. Пашка его никогда не видел: худощавый мужик в линялой рубахе, солдатских штанах и порыжелых сапогах. Короткая чернявая бородка подстрижена не по-здешнему угловато. Он шел не очень быстро, но немцы почему-то не остановили незнакомца, хотя времени для этого было предостаточно. Мужик медленно оглядел майора и что-то коротко сказал по-немецки. Потом повторил по-русски, глядя на полицая, потиравшего шишку на темени:
– Оставьте людей, и я отведу вас в Неволин скит, где спрятаны сокровища старца Антипы.
Немцы загалдели, как гуси. Толстый резко гавкнул толмачу. Тот перевел, хотя незнакомец не нуждался в переводчике:
– Ваш старец Антипа – есть вымысел. Сокровища нет.
Незнакомец пожал плечами и ответил в тон:
– Старец Антипа – не есть вымысел. Клад состоит из шести сотен ефимков, по петровским временам это были солидные деньги. Не считая… гм… материальных ценностей.
– Откуда ты зналь?
Неопределенный кивок:
– Видел.
Он врал, этот незнакомец, врал невозмутимо и уверенно, но немцы все равно не верили. Пашке очень не хотелось, чтобы они сгоняли людей в сарай. И в то же время было очень страшно – как никогда еще в жизни.
– Это правда! Я тоже видел, – голос с перепугу сломался и дал петуха. – До войны…
![Коллектив авторов - Осторожно, писатели! [сборник]](/uploads/posts/books/226177/226177.jpg)
