Мария Барышева - И любовь их и ненависть их…
Можно было подумать, что на этом-то все и закончится. За подобные преступления не судят, выносят обвинительный или оправдательный приговор сами виновные. И все! Больше никто в это не вмешивается. Но я ошиблась. Да и все мы ошиблись. Наше зло, как бумеранг, пролетело по дуге длиной в четыре года, вернулось и ударило нас в спину, когда мы этого уже не ждали. Совершенное нами зло стало оборотнем, приняв лик чужой ненависти. Лик кары. И мы отчасти этому способствовали. Сейчас мне кажется, что если б мы не встретились, то ничего могло бы и не быть. Но мы встретились. Мы не могли не встретиться. Нас всех связывала сплетенная нами же паутина. И эта встреча, этот миг воссоединения нашей компании стал толчком, который повернул уже готовое и налаженное колесо.
Был февраль, холодный, бесснежный и свирепый, как дикий изголодавшийся пес. Взбесившийся ветер носился по городу, выискивая добычу, и в такую погоду, знаете, как-то не тянет на улицу, а тянет в теплый уголок, к телевизору и горячему чайнику. Но мне пришлось выйти на улицу — выйти однажды вечером, в самом начале февраля, когда в школах проводится день встречи выпускников.
Окончив новую школу, я два года подряд исправно ходила на такие встречи, но в тот день я не пошла. До сих пор не могу понять, как это случилось. Ноги сами понесли меня в противоположную сторону, к остановке. Я села в автобус и поехала в свой старый район.
С того дня, как моя семья переехала, я не была здесь ни разу. Я шла к школе через знакомые дворы с неким особым трепетом, с каким идут на встречу с человеком, когда-то много значившим в жизни. Меня раздирало двойное чувство, ностальгически-радостное и в то же время неприятно-тяжелое. Я смотрела на изрезанные ножами и обожженные окурками скамейки. Я вспоминала запах роз, увивавших беседки. Я слушала, как шумят ветвями многолетние деревья. Я закидывала голову и видела знакомые окна и балконы. Я быстро прошла мимо дома Леры, боясь даже посмотреть на него. И, плотнее закутавшись в пальто, которое рвал с меня жадный ветер, я долго стояла в своем дворе. Не знаю, чего я ждала.
Школа весело сияла огнями, кричала во все горло современными песнями — так, что стекла дрожали. В февральской холодной пустыне это был оазис радости, праздника, где все были друг другу рады, где вспоминали о хорошем, веселом. Разве я имела право приходить сюда?
Возле главного входа смеялись и курили парни и девчонки одного со мной возраста, и я поймала себя на том, что ищу среди них кого-нибудь из нашей компании. Я даже почувствовала легкое разочарование от того, что никто меня не встретил, хотя это было нелепо. Корабль, давно затерявшийся в морях, уже никто не ждет в порту приписки. Зачем я сюда пришла? Эти люди собрались повеселиться, получить порцию хороших воспоминаний, мне же это место сейчас не принесло ничего кроме боли. Какой-то классик сказал, что женщины всегда прижимают к сердцу нож, который нанес им рану.
Опустив голову, словно я стыдилась своего лица, я вошла в вестибюль, и тут кто-то удержал меня за руку и сказал негромко:
— Вот уж воистину вечер встреч!
Я обернулась и увидела высокого, крепкого парня в сером свитере, который улыбался мне радостно и в то же время осторожно, точно у меня в кармане был пистолет. Парень был слегка «под мухой». Я сердито выдернула руку и хотела сказать, чтоб он не лез ко мне, а то… но присмотрелась повнимательней…
— Витька!
— Я. А ты сильно изменилась. Я тебя не сразу узнал, — сказал он. — Ну, давай-ка почеломкаемся.
Он наклонился и звонко чмокнул меня в щеку.
— Что ты тут делаешь?
Я пожала плечами — это был единственный ответ, который я на тот момент могла подобрать. А он кивнул, как будто это все объясняло.
— Теперь только двоих не хватает.
— Кого двоих? — переспросила я, хотя уже подсознательно понимала, что он имеет в виду. — Для чего не хватает?
Витька как-то по особенному усмехнулся мне: мол, и ты и я понимаем, так чего ж дурака валять?!
— Мы в математическом сидим. Пошли. Здесь тепло — давай, я возьму твое пальто.
Пока поднимались, перебросились несколькими словами. Вроде бы, когда люди долго не видятся, им есть, о чем поболтать, но мы говорили так, словно шли по гвоздям, и разговор получился обрывочным, пресным. Он сказал, что работает в фирме, занимающейся перевозками, и отмазался от армии, потому что служить ему некогда, да и незачем, что зарабатывает уже неплохо, конечно, хотелось бы больше, и напоследок заявил, что уже почти женат — словно щит выставил. Мы подошли к кабинету.
— Заходи, — пригласил Витька и открыл дверь.
Ерунда все это, что перемещений во времени не бывает! Я не шагнула за порог класса в настоящем, я шагнула в 1990 год, в весну, в теплый и жестокий мир, в музыку конца восьмидесятых и начала девяностых, и мне снова было тринадцать, и я носила коротюсенькие юбки и цветные шнурки. Меня словно приволокли обратно в какое-то страшное место, из которого я сбежала давным-давно, и прошлое, казавшееся мне прирученным, набросилось на меня и рвануло зубами старые рубцы. Наверное, нет такой цепи, в которую можно надежно заковать свое прошлое. Я стояла перед лицом стаи, и стая смотрела на меня и улыбалась мне, как своей части.
Они сидели за партами поодиночке, и некоторые курили, и Юлька сказала мне «Привет!» так просто, как будто мы расстались только вчера.
Я не видела их четыре года, некоторых и дольше, и конечно они изменились — время всегда хоть немного, да по-другому прорисовывает лица, но для меня сквозь эти повзрослевшие черты неумолимо проступали другие — лица тех, кто смеялся и сбрасывал ногами цветы в чердачный провал. Все смотрели на меня настороженно, и только Кира, чье лицо стало еще более красивым и обрело окончательную жестокость, улыбалось мне безмятежно и насмешливо. Одежда на ней была хорошая и очень дорогая — было видно, что живет она в достатке. Людка располнела и как-то потускнела, но глаза были все такими же жадными и любопытными, а вот Лешка наоборот был еще более тощим, чем раньше, и словно бы даже уменьшился в росте. Юлька, склонив стриженую «под мальчика» голову, постукивала по парте обручальным кольцом. Ромка не изменился почти совсем, но вид имел потасканный, словно дешевая, зачитанная книжка. Одного взгляда на Шурку хватало, чтобы понять многое, и дело тут было не в потрепанной старой одежке или длинных сальных волосах, а в бессмысленных, туповатых, заплывших глазах и отрешенном выражении лица, словно Шурка оставил свое тело здесь, а сам вышел куда-то погулять. Я сейчас могу рассказать о них так подробно, потому что рассмотрела их позже, но тогда мой взгляд скользнул по ним быстро, как луч фонаря, и уткнулся в окно, потому что долго я на них смотреть не могла.
