Том Холланд - Спящий в песках
– Правда? – Я выглянул из палатки и обвел взглядом пески и чахлые кустики. – Что-то я ничего подобного не вижу.
– Именно! – воскликнул Петри и снова указал на открывавшийся перед нами песчаный простор. – Точно так же, как и вы, не увидел здесь ничего и сам Эхнатон, когда впервые прибыл на эту равнину с намерением построить собственный город. А ведь в его распоряжении были Фивы – великолепная столица, украшенная многими поколениями его предков, ибо этот фараон был наследником великих правителей. Ни для кого не секрет, что Фивы в ту пору процветали, находились, можно сказать, на пике благоденствия. Спрашивается, почему же Эхнатон покинул обжитые Фивы и перенес столицу в эту пустынную долину, находившуюся в двух сотнях миль от какого-либо из существовавших тогда городов?
Я недоуменно покачал головой.
– Должен признаться, я не представляю, что могло побудить его к такому решению.
Петри прищурился:
– Полагаю, у вас еще не было случая осмотреть то, что осталось от Фив?
– Увы, пока нет.
– Не сомневаюсь, рано или поздно вы посетите их поистине царственные развалины. Поверьте, это будет незабываемо, хотя бы потому, что вы увидите храм в Карнаке. Невзирая на разрушительное действие всесокрушающего времени, руины храмового комплекса и сейчас поражают своей мощью и величием. Приходится лишь изумляться тому, как древние могли воздвигнуть столь грандиозное сооружение. А ведь ответ прост: оно создано силой суеверия. Карнак был домом Амона-Ра, повелителя всего сонма богов Древнего Египта, и к его ногам все жители государства приносили свои страхи и упования.
– И все же Эхнатон...
– ...Покинул его. – Над усами Петри промелькнула едва заметная улыбка. Археолог осторожно, едва ли не с благоговением опустился на колени рядом с обломком каменной плиты. – Да, покинул. Но вы же слышали – я только что назвал его вероотступником и бунтарем. Знайте же, он восстал не только против условности в искусстве.
– Что? – Я наморщил лоб. – Вы хотите сказать, он отказался от почитания Амона-Ра?
– Если бы только отказался! Он объявил его вне закона, и не его одного. Фараон вознамерился изгнать из памяти людей Амона, Осириса и прочих богов и повелел стереть по всей земле их имена Мириады богов были отринуты – все, кроме одного... – Петри умолк и снова устремил взгляд на резной камень. – Да, кроме одного...
Он указал на верхнюю часть камня – туда, где проходила линия раскола Завершающая часть композиции была утрачена – от нее остались лишь радиально расходящиеся из какого-то центра над головой царя тонкие, как спицы колеса, линии – словно благословляющие его руки. Однако я ошибся: на камне были изображены вовсе не руки.
– Это солнечные лучи, – пояснил Петри. – На утраченной части был изображен солнечный диск.
– Так какому же богу поклонялся Эхнатон? – спросил я, внимательно рассматривая край фрагмента.
– Атону, – ответил Петри. – Атону, дарующему жизнь. Фараон даже сменил имя в его честь. Некогда он, как и его отец, звался Аменхотепом, что означало "Мир Амона", но после прибытия сюда уже не мог носить это имя и тогда избрал для себя другое – Эхнатон. – Петри бросил еще один взгляд на фигуру царя и поднялся на ноги. – Значение этого имени просто: "Радость Атона".
Он вышел из палатки. Мы с Ньюберри последовали за ним и молча остановились снаружи. Вдалеке, за припорошенными пылью насыпями Эль-Амарны и темнеющей вдоль Нила полосой пальмовых рощ, сгущались сумерки, и все мы – понятно почему – устремили взгляды на багровый солнечный диск.
– "Жить по правде", – нарушил наконец затянувшееся молчание Петри. – Таков был девиз Эхнатона: "Ankh em maat".
Мне подумалось, что фараон имел право считать, что служит истине, когда принял решение провозгласить единственной святыней живительную энергию солнца. Ведь почитание этого источника жизни – а то, что солнце является таковым, подтверждено данными современной науки – было исполнено глубочайшего философского смысла.
Ньюберри неожиданно поежился.
– И все же, – молвил он, указывая на закатное зарево, – мы все видим, как оно заходит за горизонт.
– Да, – ворчливо откликнулся Петри, бросив на него странный взгляд, – однако лишь для того, чтобы взойти снова.
Ньюберри не ответил, и вскоре мы засобирались в обратный путь, ибо тени уже начали удлиняться и пора было возвращаться. Петри проводил нас до верблюдов, причем, пока мы шли, Ньюберри взял с него торжественное обещание не утаивать от нас ничего из его будущих находок. Однако при всем множестве полученных мною интересных сведений истинная цель мистера Ньюберри, о которой упоминалось в ходе нашей беседы, так и осталась для меня тайной. Откровенно говоря, мне уже начинало казаться, что я не узнаю этого никогда, но, когда мы взобрались на верблюдов, начальник мой, ничего не поясняя, направил свое животное не к той тропе, по которой мы приехали, а вдоль скального полумесяца, следуя его изгибу. Полагая, что мистер Ньюберри замыслил показать мне что-то еще, я молча последовал за ним и лишь через некоторое время осмелился еще раз поинтересоваться, что же все-таки он так надеется найти.
Поерзав в седле и оглянувшись на оставшиеся позади хижины и палатки, он наконец сказал:
– Петри – великий археолог. У него удивительное чутье на мелочи и детали. Поразительно, но, основываясь лишь на исследовании какого-нибудь черепка, он способен проникнуть в глубину веков и выстроить целую теорию. Но все же... – Мой собеседник повернулся ко мне. – Есть люди, которых манит нечто более ценное, чем битые горшки.
– И вы, надо думать, из их числа?
Ньюберри резко кивнул, и я даже в сумраке увидел, как блеснули его глаза.
– Боже мой, Картер! – воскликнул он с неожиданным жаром, и слова полились из него как поток, прорвавшийся сквозь долго сдерживавшую его плотину. – Вы когда-нибудь задумывались о том, как, в сущности, ничтожно мало знаем мы о древних? Да, Петри раскапывает свои черепки и осколки, но на самом деле эти предметы могут рассказать нам о жизни их создателей ничуть не больше, чем голый череп о мыслях и чаяниях своего бывшего владельца. А какие мысли, какие дивные мечты, должно быть, посещали умы былых обитателей долины Нила. Вот они-то и интересуют меня в первую очередь. – В порыве воодушевления мистер Ньюберри потянулся и схватил меня за руку. – Да, мой юный друг, я охочусь за древними, давно позабытыми тайнами!
– Тайнами? – Я непонимающе наморщил лоб. – О каких тайнах речь?
Ньюберри спохватился, как будто понял, что сболтнул лишнее.
– Ну, я имею в виду то, о чем повествуют греческие источники, – уже гораздо более сдержанно пояснил он. – То, о чем сами египтяне дерзали говорить лишь туманными намеками, исполненными благоговейного трепета. Речь идет о мудрости и познаниях, которыми обладали египетские жрецы, о чем-то древнем, невероятно древнем, малопонятном и весьма странном... – Он сглотнул и отвел взгляд. – Я верю... – Он прервался на полуслове и снова сглотнул. – Дело в том, что легенды об этих знаниях... живы и по сей день.
