Виктор Гламаздин - Одна против зомби
Вся эта ботва быстро пронеслась в моих растревоженных, словно пчелиный улей, мозгах. И я, отпросившись у Толика, типа, «попудрить носик», резво бросилась искать сортир.
Туалет лаунжа выглядел намного пристойнее, чем в танцзоне. Не пахло шмалью, не валялись бычки, шприцы и использованные презервативы. На зеркалах не было высохших плевков. Зато имелись флаконы с шампунем и диспенсеры с жидким мылом, полотенца и нормальные унитазы, сиденья которых по удобству не уступали креслам Большого театра.
Кроме меня, в туалетной комнате тусовались две девушки и молоденькое Эмо.
На голове оного красовалась копна жестких черных волос, а один глаз полностью закрывала косая челка. Дополняли образ: расшитая розовыми сердечками черная курточка, сиреневые слипоны на ногах-спичках и заманикюренные черным лаком ногти.
Эмо мирно блевало в унитаз, что-то тихо и жалостливо бормоча себе под нос и не обращая ни на что внимания.
А вот девушки вели себя намного шумнее. Сопели, повизгивали и томно стонали. Их кабинка была плотно закрыта. И о том, что в ней засели именно две барышни, я догадалась только по их платьям и ажурным трусам, аккуратно развешанным на двери кабинки.
«Мир вам да любовь», — мысленно благословила я страстных дамочек. И закрылась в кабинке, равноудаленной как от экспрессивных бабенок, так и от депрессивного Эмо.
Сняв с себя все, что надо было снять, я достала из ридикюля электробритву для сухого бритья. И включила ее. Но та отказалась работать. Вероятно, сели батарейки.
«Во попала! — подумалось мне. — Придется проявить наглость. Она у меня вроде бы где-то завалялась».
Не одеваясь, я вышла из кабинки и окликнула Эмо:
— Эй, чудо-юдо! Бритва есть?
Эмо в этот момент собиралось покинуть уборную, но напуганное мной замерло на месте и уперлось в мое обнаженное тело взглядом пьяной мартышки, крепко озадаченной тем, что ее длинный хвост сжали челюсти крокодила.
— В несознанку играем?! — насупилась я. — Молчать и мусорное ведро способно. А раз тебя хороший человек спрашивает, то уж отвечай, как на духу. Мне срочно надо обрить себя. А бритва сдохла.
— И-и-у-м-м, — ответило Эмо явно на неизвестном лингвистам Солнечной системы языке.
— Я не спрашиваю тебя существо иного мира, откуда ты, для чего явилось на мою планету и в скольких слоях реальности существуешь. Я не спрашиваю тебя, в чем смысл бессмысленного и бессмысленность смысла. Ты просто скажи: у тебя есть, чем бриться, а? Может, у тебя батарейки ААА имеются? Не обязательно «Дурасель турбо». Можно, и посконный «Космос».
— Упс! — развело руками Эмо. — Печалька!
— Ты мне еще «печенюшек» предложи и скажи: «Ню-ню!»
Вдруг Эмо жалобно запищало, словно пронзенный гарпуном дельфиненок. Скривилось. Икнуло. Еще раз икнуло. И снова подалось к очку, дабы подкормить тамошнего прожорливого Ихтиандра.
«Если моя будущая дочь подастся в какие-нибудь уродские готы, удавлю собственными руками», — походя решила я судьбу еще не зачатого ребенка и постучалась в кабинку сладкой парочки:
— Девчонки! Есть чем шкурку поскоблить? Ну там, типа, электробритва, станок… сойдет на крайняк и выкидуха с наточенным лезвием, а также мясницкий топор и даже казацкая шашка.
И тут… Фигасе! Оперативность парочки меня впечатлила: я еще не успела завершить свое обращение, а мне уже под дверь кабинки просунули на розовой салфетке, пахнущей достойным парфюмом, бритвенный станок.
— Спасибочки, сестрички! — обрадовалась я. — За мной не заржавеет. Сменю батарейки — можете моей бритвой хоть всегда пользоваться. Еще и пивом угощу.
Я подошла к стойке из отполированной до зеркального блеска нержавейки и стырила оттуда флакон шампуня, решив использовать его в качестве замены гелю для бритья, и снова закрылась в кабинке.
А дальше был ад. Чтобы побриться в такой обстановке, мне пришлось проявить такой высокий уровень акробатического искусства, что, узнав про это, директор «Дю Солея», тут же предложил бы мне контракт на миллион евриков за выступление с подобным номером на цирковой арене.
Затем я сполоснула водой из умывальника все части подвергнувшихся бритью поверхностей моего многострадального тела, в результате чего пол ватерклозета стал похож на обданную морскими волнами палубу продирающегося сквозь океанский шторм речного трамвайчика.
В общем, когда я покинула отхожее место, моя кожа, несмотря на свою стерильность, чесалась и горела огнем, словно на ней паслось стадо оголодавших клопов. Но зато теперь с чистой совестью можно было со всей страстью отдаться понравившемуся мне мужчине.
Глава 5. Работают покойнички
И я таки ему отдалась (непонятно, откуда только силы взялись, — ведь целые сутки на ногах провела).
Нет, не на ресторанном столе, естественно. Не уважаю подобный экстрим. Всегда найдется какой-нибудь видеофетишист, который заснимет все на мобильник и выставит в интернет. И миллионы уродов будут хихикать в экран и тыкать тебя кривыми пальцами.
Мы поехали к Толику на таксо. На его заднем сидении обнялись и соприкоснулись губами, носами, зубами, лбами, языками, щеками и деснами.
Сильные руки ухажера тискали меня по всему свежевыбритому телу, но мне почему-то показалось, что Толику в такой ситуации совершенно плевать на такую идеальную побритость. Я поначалу хотела про нее рассказать, но потом решила промолчать, дабы не отвлекаться от главного.
Как очутились в спальне, забыла. Помню только, как оказавшись там, мы с Толиком тут же обхватили друг друга, будто сошедшиеся в смертельной схватке осьминоги, ногами и руками. У меня даже создалось впечатление, будто оных у нас стало по три пары. И снова никто не заметил идеальную красоту моей великолепной побритости.
Тогда я предположила, что комплименты на ее счет народ в лице Толика высыплет на меня после того, как я обнажусь.
Но мгновенно сняв (а там и снимать-то по большому счету нечего было) с меня одежку и бросив ее — скомканную и неживую, словно изрешеченный браконьерской дробью фламинго, — кучкой на сиденье кресла, Толик подхватил меня в охапку.
И я даже пикнуть не успела, как оказалась в койке. Собралась было дико возмутиться таким невниманием к идеальному состоянию моей кожи (е-мое, такая побритость зазря пропадает!), однако наши уста уже вовсю сомкнулись в жадном поцелуе, а тела начали соприкасаться, как бы сами собой, вырубая последние извилины в покоцанных алкоголем и бессонной ночью мозгах.
Мой не по-детски развитый рассудок охватило тлетворное оцепенение. И способность качать права полностью испарилась. А моя покрывшаяся потом побритая шкурка стала очень-очень чуткой на любое прикосновение, как будто ее ласкали оголенным электрическим проводом.
