Олег Бондарь - Врата в преисподнюю
Но…
Настроение было настолько мерзопакостным, что всякое желание спорить и защищать свои попранные права угасло, едва родившись.
— И куда я должен ехать? — спросил упавшим голосом.
— Как, куда? Конечно же, на Монастырище. Не ты ли сам месяц назад убеждал, что я обязательно должна там побывать?..
Да, конечно…
Все правильно…
Только, как глупо получилось…
И, что самое обидное, винить кроме себя самого никого не приходится. Прав был мудрец, изрекший: "язык мой — враг мой"…
Глава третья
Странное существо — человек. Еще несколько дней назад я не смел и мечтать, что случится когда-нибудь встретиться с этой прелестной женщиной, покорившей меня сразу, лишь только я ее увидел, своим строптивым нравом, женским обаянием, или еще чем-то, не могу сказать точно, а сейчас я мысленно проклинал на чем свет стоит ее внезапное появление и даже сам миг, когда, поддавшись мимолетному влечению, посмел с ней познакомиться.
Я прекрасно понимал, что Татьяна меньше всего виновата в обуявших мною противоречиях. Только все умны задним числом, и самые большие неприятности, вероятно, происходят из-за того, что мы сначала делаем и лишь потом задумываемся над последствиями. И совершенно неспособны учиться, даже на собственных ошибках. Не знаю, относится ли сказанное ко всем представителям рода человеческого, но ко мне — на все сто процентов.
Мы молча спустились каменной лестницей на пешеходную улицу, которая перестала быть таковой с тех пор, как в городе появились богатые люди. Миновав несколько припаркованных под знаком "Стоянка запрещена" иномарок, Татьяна приблизилась к небольшому, но очень круто выглядевшему "Джипу". Достала из кармана шорт ключи, нажала какую-то кнопочку на брелоке и после раздавшегося короткого свиста, хозяйственным движением открыла дверцу.
— Козырно живут кандидаты наук, — не преминул съязвить я. — Знал бы, никогда бы не забросил научную карьеру…
— Ты ведь сам написал, что я — молодая и, возможно, перспективная. Посоветовался бы со мной, избежал бы ошибки, так как слово "возможно" — неуместно. На иномарках могут себе позволить ездить только действительно перспективные…
Лихо развернувшись, Татьяна дала по газам и поехала в аккурат под знак "Движение запрещено".
Она совершенно не обращала внимания на дорожные знаки, а потому казалось странным, почему у нее до сих пор не отобрали права, тем более, что она легкомысленно позволяла себе выпивать, зная, что находится за рулем…
На перекрестке у поворота к редакции стоял наряд гаишников. Среди них я узнал знакомого Ваню Котоцкого, основной заработок которого состоял из подаяний владельцев дорогих иномарок. На мелочи он не разменивался.
"Вот ты, крошечка, и приехала…" — с, вообще то, несвойственным мне злорадством, подумал я, так как был уверен, что Ваня неспособен пропустить мимо себя столь лакомый кусочек.
К моему глубочайшему изумлению, произошло нечто невообразимое. Если бы кто рассказал, ни за что не поверил бы.
Увидев несущуюся на недозволенной скорости иномарку, Ваня равнодушно отвернулся, и не сделал ни малейшей попытки задержать нарушителя. Таня же, обнаглев окончательно, на глазах у гаишников свернула под "кирпич" на улицу с односторонним движением, чудом разминулась с зелеными "Жигулями" и, резко затормозив, припарковалась у входа в редакцию.
— Да, город ты, как я вижу, изучила неплохо, еще бы выучить дорожные знаки…
Она ничего не ответила, выскочила из машины, гулко захлопнула дверцу и решительно направилась к двери. Я последовал за ней, но ненадолго задержался у машины. Осмотрел лобовое стекло и под талоном техосмотра увидел прямоугольную картонку с красной полосой, на которой указывалось всем постам ГАИ не препятствовать владельцу автомобиля и оказывать содействие. Теперь поведение Вани объяснялось, но сама Татьяна стала для меня еще большей загадкой.
Конечно, при повсеместной коррупции правоохранительных органов, достать такую "ксиву" труда не составляло. Только стоила она пятьсот баксов. А такие деньги, как и сама иномарка, как-то не вязались с гордым званием ученого-историка. Работников умственного труда государство большой зарплатой не баловало, а взяток этой категории населения никто не предлагал…
Виктор Михайлович, дражайший мой шеф, встретил нас с несвойственным ему радушием, чувством, о существовании которого, на протяжении восьми лет совместной работы, я не смел и заподозрить. Он расщедрился настолько, что вытащил из своего загашника бутылку польского самопала с претенциозным названием "Наполеон" и щедро разлил содержимое в чашки из кофейного сервиза.
Естественно, я не мог отказаться от угощения, дабы не обидеть начальника. Татьяна отхлебнула в знак солидарности, правда, полностью подавить гримасу отвращения ей не удалось. Шеф же, обладая воистину луженым желудком, мелкими глотками, даже не скривившись, вылакал ужасное пойло и по новой наполнил чашки.
— Я за рулем… — вспомнила Татьяна и таким образом благополучно избежала дальнейшей экзекуции. У меня весомых аргументов не нашлось, так что пришлось повторить.
— С командировкой я все уладил, — перешел к делу Виктор Михайлович. — Зайдешь в бухгалтерию, получишь необходимые документы, аванс… Надеюсь, вы его забираете ненадолго?
— Как получится, — не стала уточнять Татьяна. — Если место действительно интересное, я думаю задержаться на несколько дней.
— Рассчитываю, Андрей привезет интересный материал?
— Прочитав статью о себе, я в этом не сомневаюсь.
Шеф не уловил иронии и расплылся от удовольствия.
— Я рад, что вам понравилось. Андрей, вообще-то, талантливый, вот только… В общем, присмотр за ним нужен… Женить парня, цены ему не будет…
— За этим дело не задержится.
Татьяна продолжала измываться надо мной, и я вдруг почувствовал, что начинаю краснеть.
Шеф, вероятно, чего-то недопонял. Он втупился в меня своими близорукими глазами и, казалось, на некоторое время потерял дар речи. Затем его словно прорвало:
— Когда же ты успел? Да, молодежь нынче быстрая… Но, уважаю! Выбор — лучше не придумаешь… Уверен, Татьяна Сергеевна, вы сможете его образумить…
К чести женщины, Татьяна не стала его разочаровывать, и шеф, оставаясь в заблуждении, уж очень явно стал выражать свое расположение ко мне, притом, с непонятным мне, раболепием.
— Теперь ты, конечно, бросишь газету… Переедешь в Киев…
Я не стал ни подтверждать, ни отрицать. Зачем снова ставить себя в глупое положение? Таня заварила кашу, пусть сама ее и расхлебывает…
