Лорел Гамильтон - Жертва всесожжения
Я стала звонить. Первым я позвонила некоему Кевину, фамилия не указана. Ответил заспанный и хриплый голос курильщика:
– Кто это и за каким чертом?
– Как это изящно, – сказала я. – Как учтиво.
– Кто говорит?
– Анита Блейк. Ты знаешь, кто я?
Когда говоришь с угрозой, лучше недодавить, чем передавить. Так делаем мы с Клинтом Иствудом.
Он молчал секунд тридцать, и я его не прерывала. У него участилось дыхание. Почти чувствовалось, как заколотилось у него сердце.
Ответил он так, будто привык к необычным телефонным звонкам по делам стаи.
– Ты наша лупа.
– Молодец, Кевин, молодец. – Снисходительность тоже не помешает.
Он прокашлялся:
– Чего ты хочешь?
– Приезжай в университетскую больницу. Стивен и Натэниел ранены, я хочу, чтобы ты их для меня посторожил.
– Натэниел – это который из леопардов?
– Правильно.
– Сильвия нам запретила помогать леопардам.
– А Сильвия что, ваша лупа?
Такие вопросы отлично действуют, когда знаешь ответы. Если ты задаешь вопрос, а ответ застает тебя врасплох, ты попадаешь в дурацкое положение. Чтобы говоритъ с угрозой, надо быть информированным.
Он секунду помолчал и ответил:
– Нет.
– А кто лупа?
Он нервно проглотил слюну – в трубке было слышно.
– Ты.
– И по рангу я выше ее?
– Сама знаешь.
– Тогда оторви свою задницу от дивана и делай, что я говорю.
– Лупа, Сильвия меня накажет. Больно накажет.
– Я прослежу, чтобы этого не случилось.
– Ты всего лишь человек и подруга Ричарда. Ты с Сильвией драться не можешь – это тебе верная смерть.
– Ты прав, Кевин. Драться с ней я не могу, но могу ее убить.
– То есть?
– Если она тебя накажет за то, что ты мне помог, я ее убью.
– Ты всерьез?
Я вздохнула:
– Послушай, Кевин, я ее знаю. И если я тебе говорю, что могy навести пистолет ей в лоб и спустить курок, можешь мне верить. Могу ее убить и убью, если она меня вынудит. Это не шутка, не блеф и не игра.
Говоря эти слова, я слушала свой голос. Он звучал устало, почти скучающе и так серьезно, что мне самой стало страшно.
– Хорошо, я приеду, но если ты меня бросишь, она меня может убить.
– Я даю тебе свою защиту, Кевин, и я знаю, что это значит в стае.
– Это значит, что я должен признать тебя доминантом, – ответил он.
– Верно. И еще это значит, что, если тебе кто-то бросит вызов, я могу помочь тебе в бою. По-моему, обмен равноценный.
Снова молчание в телефоне. Кевин задышал медленнее и глубже.
– Обещай, что не дашь меня убить.
– Этого я обещать не в состоянии, Кевин, но могу обещать другое: если Сильвия тебя убьет, я убью ее в ответ.
Молчание, на этот раз не такое долгое.
– Я тебе верю. Буду в больнице минут через сорок, постараюсь раньше.
– Спасибо, буду ждать.
Повесив трубку, я позвонила двоим оставшимся. Оба согласились приехать. Значит, я провела на песке черту между собой и Сильвией. Ей это не понравится, ни капли не понравится, и ее можно понять. На ее месте я бы тоже вышла из себя. Но пусть она не трогает Ричарда. Ирвинг сказал, что Ричард вроде как раненый, будто у него не стало сердца. И я помогла нанести эту рану. Это я разрезала его сердце на кусочки и плясала на них. Ненамеренно – намерения у меня были добрые, но вы же знаете, какую дорогу ими мостят.
Я не могу любить Ричарда, но убить ради него я могу. Убивать – более практичный из этих двух даров. А я последнее время стала очень практичной, очень.
6
Сержант Рудольф Сторр явился раньше сиделок-вервольфов. Я его сама вызвала. Он командовал Региональной Группой Расследования Противоестественных Событий – РГРПС. Некоторые, знавшие, чем она занимается, называли нас «Вечный покой». Каждый развлекается как может.
Рост у Дольфа шесть футов восемь дюймов, сложен он как профессиональный борец, но давит он не размером. Он принял группу, созданную почти в насмешку, чтобы кинуть кость либералам, и превратил ее в рабочую единицу. РГРПС за последние три года раскрыла больше преступлений с противоестественной подоплекой, чем любое другое ведомство. В том числе и ФБР. Дольфа даже звали читать лекции в Квантико – неплохо для человека, назначенного на свою должность в порядке наказания. Дольф, конечно, не оптимист – копы редко ими бывают, – но дайте ему лимоны, и лимонад он сделает отличный.
Он закрыл дверь и уставился на меня сверху вниз:
– Доктор мне сказал, что в палате находится детектив. А никого, кроме тебя, не вижу.
– Я не говорила, что я детектив. Я сказала, что работаю с группой. Остальное они домыслили.
Дольф покачал головой. Волосы у него закрывали кончики ушей – ему уже давно надо было бы постричься.
– Если ты изображаешь из себя копа, почему не наорала на того типа, которому полагается охранять дверь?
Я улыбнулась:
– Решила оставить эту работу тебе. Думаю, теперь он уже знает, что поступил нехорошо.
– Я постарался, – ответил Дольф, по-прежнему стоя в дверях. Я осталась сидеть на стуле. Мне удалось не вытащить пистолет, когда открывалась дверь, и я была этому рада. Он и без того смотрел на меня слишком сурово, а если бы я еще за светилась с оружием...
– Что тут происходит, Анита?
– Ты знаешь все, что знаю я.
– Как ты оказалась на месте так вовремя?
– Мне позвонил Стивен.
– Рассказывай.
Я рассказала. Даже насчет сводничества не умолчала – я хотела, чтобы это прекратилось. Оставила за кадром очень немногое – например, то, что когда-то убила прежнего альфу леопардов-оборотней. Но скрыть только этот факт для меня почти то же, что выложить все начистоту.
Дольф моргал и записывал все в свой верный блокнот.
– Ты хочешь сказать, что потерпевший позволил кому-то все это с собой проделать?
Я покачала головой:
– Все не так просто. Я думаю, он шел на то, чтобы его заковали в цепи. Он знал, что будет секс и боль, но вряд ли думал, что окажется так близко к смерти. Врачам даже пришлось дать ему свою кровь – шок развивался быстрее, чем тело успевало восстанавливаться.
– Я слыхал, что оборотни и худшие раны у себя заживляют, – сказал Дольф.
Я пожала плечами.
– У оборотней тоже одни выздоравливают быстрее других. Натэниел очень низко стоит на лестнице власти, как мне сказали. Может быть, частично его слабость в том, что он не умеет заживлять раны как следует. Не знаю. – Я развела руками.
Дольф перелистнул несколько страниц блокнота и нашел, что искал:
– Его подбросили ко входу приемного отделения, завернутого в простыню. Никто ничего не видел – он просто появился.
– Так ведь никто никогда ничего не видит, разве не так, Дольф? Или бывают исключения из этого правила?
