Стивен Кинг - Салимов удел
Сьюзан оборонительно улыбнулась.
— Конечно, уверена. Он похож… ну, не знаю… на инструктора из колледжа, что ли.
— Говорят, Сумасшедший Взрывник был похож на садовника, — задумчиво сообщила миссис Нортон.
— Чушь собачья, — бодро сказала Сьюзан. Этот эпитет неизменно раздражал ее мать.
— Дай-ка посмотреть книжку, — мать протянула к ней руку.
Сьюзан подала книгу, внезапно припомнив сцену гомосексуального изнасилования в тюремной камере.
— «Воздушный танец», — задумчиво протянула Энн Нортон и принялась наобум пролистывать страницы. Сьюзан покорно ждала. У матери было чутье на такие вещи и она, как всегда, учует. Фрамуги были подняты, ленивый предполуденный ветерок шевелил желтые кухонные занавески — мама настаивала, чтобы кухню называли столовой, как будто Нортоны жили, утопая в шике. Дом был приятным — из твердого кирпича, который было трудновато прогреть зимой, зато летом тут царила прохлада, как в речном гроте. Стоял он на полого поднимавшейся в горку Брок-стрит, и из большого окна, у которого сидела миссис Нортон, уходящая в город дорога была видна целиком. Вид радовал глаз, а зимой становился даже живописным: длинная сверкающая колея, уходящая в перспективу, нетронутый снег и уменьшенные расстоянием домики, отбрасывающие на снежное поле продолговатые мазки желтого света.
— Кажется, я читала в портлендской газете рецензию на это. Не слишком положительную.
— А мне нравится, — решительно заявила Сьюзан. — И он — тоже.
— Может, он и Флойду понравится, лениво сказала миссис Нортон. — Ты должна их познакомить.
Сьюзан почувствовала укол самого настоящего гнева и испугалась. Она думала, что они с матерью уже выдержали и последние юношеские бури, и даже остаточные волнения, но вот вам пожалуйста: возобновлялся древний спор — личность Сьюзан против опыта и убеждений матери… сказка про белого бычка.
— Мы уже говорили про Флойда, мам. Ты же знаешь, тут ничего прочного нет.
— В газете писали, в этой книжке еще и какие-то страшные грязные тюремные сцены. Мальчики с мальчиками.
— Ох, мама, ради Бога. — Она угостилась сигаретой из пачки матери.
— Нечего божиться, — невозмутимо сказала миссис Нортон. Она отдала книгу и стряхнула длинный столбик пепла с сигареты в керамическую пепельницу, сделанную в форме рыбы. Пепельницу подарила ей одна из приятельниц по дамскому клубу. Эта штука всегда непонятным образом раздражала Сьюзан — было что-то непристойное в том, чтобы стряхивать пепел в рот окуню.
— Я уберу продукты, — сказала Сьюзан, поднимаясь.
Миссис Нортон спокойно произнесла:
— Я просто хотела сказать, что если вы с Флойдом Тиббитсом собираетесь пожениться…
— Ради Бога, с чего ты это взяла? Я что, когда-нибудь говорила об этом?
— Я полагала…
— Ты полагала неправильно, — горячо и не вполне правдиво объявила Сьюзан. Однако уже несколько недель она медленно, градус за градусом, остывала к Флойду.
— Я полагала, что, когда целых полтора года встречаешься с одним и тем же парнем, — тихо и неумолимо продолжала мать, — это означает, что дело зашло дальше стадии хождения под ручку.
— Мы с Флойдом больше, чем друзья, — бесстрастно согласилась Сьюзан. Ну, пусть сделает что-нибудь из этого.
Между ними повис невысказанный вслух диалог:
— Ты спала с Флойдом?
— Не твое дело.
— Что для тебя значит этот Бен Мирс?
— Не твое дело.
— Ты собираешься втрескаться в него и сделать какую-нибудь глупость?
— Не твое дело.
— Я люблю тебя, Сьюзан. Мы с папой оба тебя любим.
На это ответить было нечего. Нечего. Нечего ответить. Вот почему Нью-Йорк — или любой другой город — превратился в императив. В итоге вы всегда терпели крушение на баррикадах их невысказанной любви, будто ударяясь о стены обитой войлоком камеры. Подлинность этой любви делала невозможным дальнейший полный подтекста спор, создавая нечто, исчезавшее до того, как потерять смысл.
— Ладно, — негромко сказала миссис Нортон. Она воткнула сигарету карпу в губы, и та провалилась дальше, в брюхо.
— Я пошла наверх, — сказала Сьюзан.
— Конечно. Можно мне прочесть эту книгу после тебя?
— Если хочешь.
— Я хотела бы с ним познакомиться, — сказала Энн.
Сьюзан развела руками и пожала плечами.
— Сегодня вечером вернешься поздно?
— Не знаю.
— Что мне сказать Флойду Тиббитсу, если он позвонит?
Гнев вспыхнул снова.
— Что угодно. — Она помедлила. — Ты же все равно…
— Сьюзан!
Та, не оглядываясь, ушла наверх. Миссис Нортон осталась на месте, незряче уставившись в окно, на город. Над головой послышались шаги Сьюзан, а потом деревянный стук вытаскиваемого мольберта.
Она встала и снова взялась гладить. Когда она сочла, что Сьюзан с головой погрузилась в работу, то пошла в кладовку к телефону и позвонила Мэйбл Уэртс. Во время разговора Энн невзначай упомянула, что Сьюзи говорит, будто в их окружении объявился известный автор, а Мэйбл фыркнула и сказала: «А, это ты про того, который написал «Дочь Конвея?», на что миссис Нортон ответила: «Да», а Мэйбл сказала: «Тоже мне литература, голый секс и ничего больше». Миссис Нортон спросила: «Он остановился в мотеле или же…»
Ну, раз уж речь зашла об этом, так он остановился в центре, в «Комнатах Евы» — единственном городском пансионе. Миссис Нортон пронизало облегчение: Ева Миллер — порядочная женщина, вдова, и никакие шуры-муры не потерпит. Ее правила относительно женщин в пансионе были краткими и по делу. Если это ваша мать или сестра — ладно. Если же нет, можете посидеть на кухне. Правило не обсуждалось.
Пятнадцатью минутами позже, искусно завуалировав свою главную цель пустячной болтовней, миссис Нортон повесила трубку.
Сьюзан, думала она, возвращаясь к гладильной доске, ох, Сьюзан… я просто хочу твоего же блага. Как ты не понимаешь?
6Они возвращались из Портленда по шоссе 295, и было вовсе не поздно — самое начало двенадцатого. За пределами портлендских предместий скорость на автостраде ограничивали до пятидесяти пяти миль в час, а водителем Бен был хорошим. Фары Ситроена резали темноту, как масло.
В кино оба провели время хорошо, но осторожничали, как бывает, когда люди нащупывают границы приемлемого друг для друга. Теперь Сьюзан вспомнился вопрос матери, и она сказала:
— Где ты остановился? Снял дом?
— Я заполучил уютное местечко на третьем этаже в «Комнатах Евы», на Рэйлроуд-стрит.
— Но это же ужасно! Там, наверху, должно быть, градусов под сто!
