Демонический Любовник (ЛП) - Форчун Дион
Подняв глаза, он заметил, что она наблюдает за ним, и улыбнулся ей поверх чайной кружки.
– Идите спать, Мисс Мэйнеринг, – сказал он.
– Я не хочу, – ответила она.
– Ну конечно, как я мог забыть. У вас же было семь часов сверхконцентрированного сна. А я, пожалуй, пойду, так что желаю вам хорошей ночи, ну или хорошего утра, как вам будет угодно.
Вероника понимала, что со стороны ее жизнь выглядела предельно легкой. Ей не нужно было заниматься нудной работой машинистки или бухгалтера; весь день она могла делать все, что угодно – читать, шить, вязать свитер, гулять по парку или даже могла сходить в кино, то есть, заниматься вообще чем угодно, лишь бы к вечеру не быть чрезмерно утомленной, ибо Лукаса это злило.
Три или четыре ночи в неделю Эшлотт передавал ей сообщение о том, что ее ждут в офисе, а затем Лукас, глядя ей прямо в глаза, отправлял ее душу в космос и использовал тело для достижения своих целей. На рассвете она возвращалась в свою освобожденную жилплощадь, испуганная, потрясенная и напрочь замерзшая. Однако больше никогда она не переживала полной потери памяти, как это было в случае с ее первым погружением в транс. До нее долетали обрывки воспоминаний; иногда она видела лица, которые сновали вокруг и наплывали на нее, пока она летела вниз, и она, словно напуганная птица, стремилась побыстрее пересечь надир и умчаться в рассветные облака. В одну ужасную ночь, которую-она-никогда-не-забудет, они гнались за ней через весь космос, поэтому она очнулась, крича от ужаса, задолго до назначенного времени и обнаружила Лукаса, одновременно рассерженного и обеспокоенного, пытающегося удержать ее в кресле. Она рассказала ему об этих дьявольских лицах и их когтистых лапах, но он просто пожал плечами и никак не прокомментировал и не объяснил произошедшее, хотя она и отметила, что прошло некоторое время, прежде чем он позвал ее снова.
Она провела в этом странном доме уже три недели и знойный август сменился жарким сентябрем, когда к ней пришел Лукас с ключом в руках.
– Жаль, что я раньше не подумал об этом раньше, но вот вам ключ от Сквер Гарденс, где вы можете гулять по вечерам в мое отсутствие. Я уезжаю на уик-енд, – добавил он.
Чуть позже она увидела его в мотоциклетной форме и догадалась, что выходные он проведет в дороге. С тоской подумала она об открытом, продуваемом всеми ветрами пространстве и чистом воздухе. Блумсбери, и без того не располагавший к веселью район Лондона, летом становился совершенно невыносимым. Вероника отправилась в Сквер Гарденс и поиграла в мяч с апатичным ребенком, няня которого хотела спокойно почитать роман, а когда он ушел пить чай, достала книгу и уселась под деревьями. Сад казался ей подарком судьбы; хотя деревья уже были пожухлыми и высохшими, несколько зеленых листочков на них все-таки осталось, да и здесь явно было лучше, чем сидеть в четырех стенах.
Тем временем Лукас, миновав Лондонские пробки, на полной скорости мчался в северном направлении. Он тоже был рад свободе от каменных стен. Он уже давно не катался на мотоцикле; количество времени, которое он проводил с Вероникой Мэйнеринг и результаты, которые он получал, заставляли его проводить выходные за наверстыванием упущенного в своей основной работе. Но оно того стоило, ведь такого медиума можно было встретить не часто. Она очень чисто передавала информацию и ему оставалось лишь сопоставлять полученные сведения; по частям восстанавливал он ритуалы высших степеней Великого Братства, к которому он принадлежал. Лукас усмехнулся, вспомнив о тех бумагах, что хранились в его сейфе.
Он скользил по северным склонам холмов, охранявших Лондон, радуясь тому, что над его головой смыкались кроны деревьев, а городская духота осталась далеко позади. Ветер скорости пел в его ушах и кровь его тоже пела в венах, ибо он все-таки был молодым мужчиной и даже всецелая поглощенность изучением оккультизма не могла лишить его человеческой сути. Иногда он задавался вопросом, а стоила ли аскетичная строгость изучаемой дисциплины жертвования всеми теми вещами, которые составляли саму суть жизни для большинства людей. Впереди и позади него мчались и другие мотоциклисты, некоторые с прицепленными колясками, а некоторые с девушками на задних сиденьях. Лукас ни разу не брал с собой девушку; он был единственным среди членов братства, кто периодически наслаждался скоростью, но обществом девушек – никогда. Женщинам не было места в его жизни. В Орден, к которому он принадлежал, их не принимали, и даже те несколько женщин, с которыми он общался во времена своего журналистского прошлого, исчезли из его жизни, когда он присоединился к Ордену.
Он остановился на чай в придорожной харчевне. У эркерного окна обеденного зала молодые парень с девчонкой ели яйца и жеруху, постоянно подшучивая друг над другом. Лукас не был склонен к отшельничеству. Если не лгал цвет его кожи, в нем текла латиноамериканская кровь, и его темперамент отличался чрезмерной южной живостью. Он наблюдал за парочкой у окна и ощущал себя не в своей тарелке. Впервые с тех пор, как он вышел из подросткового возраста, он засмотрелся на женщину. Это было бы довольно забавно – пригласить какую-нибудь девушку на свидание. Конечно, у него была работа и ничто не должно было отвлекать его от нее, но почему он должен был лишать себя всех самых приятных на свете вещей? Он ничуть не отличался от генерала Соуберри, прикованного к креслу и аппарату искусственного дыхания. Почему он должен пахать, словно галерный раб, чтобы получить власть и независимость, если к тому моменту, как он этого достигнет, он будет уже старым и настолько привыкшим к одиночеству, что начнет им наслаждаться? Лукас в задумчивости
допивал свой чай; его захватила новая идея и он обдумывал ее со всех сторон. Как повлияет на его жизнь то, что он впустит в нее этот игнорировавшийся ранее фактор? Обученный совершенному самоконтролю в великом Братстве, учеником и служителем которого он был, он с легкостью исключил из своей жизни женщин и все связанные с ними проблемы. Будучи абсолютно одержимым, телом и духом, и полностью поглощенным своей учебой, он никогда даже не скучал по ним и не осознавал, как сильно его жизнь отклонилась от нормы, до тех пор пока не уселся здесь в одиночестве, наблюдая за той великолепной игрой, которую вели мужчина и женщина, сидевшие напротив. Возможно, если бы он продолжил жить в своем почти монашеском уединении в старом доме в Блумсбери, не общаясь ни с кем из женщин, кроме Миссис Эшлотт, которая, будучи доброй душой, вряд ли могла подвергнуть его искушению и увести его с избранного пути, его человечность так и не проснулась бы; но в его затворничество ворвался будоражащий элемент. Вероника Мэйнеринг, когда он увидел ее впервые, изможденную, уставшую и в потрепанной одежде, не показалась ему, как и добрая жена дворецкого, объектом искушения; наоборот, обе они выглядели в его глазах обычными рядовыми женщинами, сильно отличавшимися от прекрасных дам из романов и со сцены, и он отнесся к ней беспристрастно, видя в ней не более, чем инструмент, служивший достижению его целей, вроде печатной машинки или телефона; он пользовался ей, когда было необходимо, и убирал на место, когда она больше не была ему нужна. Но Вероника, к несчастью для нее, больше не была такой, как тогда, когда впервые вошла в большой дом в Сквере; Лукас откармливал ее и заботился о ней, чтобы она могла эффективнее выполнять свою работу, и результат был виден на всех планах, не только на психическом. Ее тусклая кожа начала блестеть, тяжелый взгляд просветлел, а тощее тело на удивление быстро начало полнеть. А с возвращением жизненных сил перемена произошла и в ее духовной составляющей; жизнь в ней, которая до тех пор только и делала, что пыталась сохранить саму себя и сберечь свой сосуд перед лицом набрасывавшихся на него сил, теперь начала источать тонкие вибрации, которые Лукас, чутко ощущавший любые перемены в пространстве, начал замечать.
Вероника, смотревшая на Лукаса так, как смотрит на кошку птица, не использовала в его отношении никаких женских чар, которые так часто пускают в ход наименее искушенные из женщин, но давление расы, стоявшей за ней, уже вырывалось наружу, и Лукас, так тщательно оберегавщий себя от любого расового зова, обнаружил, что его прилив коснулся его стоп раньше, чем он успел это осознать. С ним происходило то, от чего он активно защищался всю свою жизнь; между ним и неким внешним объектом уже возникла связь, и этот объект стал необходим всему его внутреннему существу, и тонкие барьеры начали трескаться, и хотя трещина была еще небольшой, расовый прилив уже начал активно просачиваться сквозь нее.
