Пойдем играть к Адамсам - Джонсон Мендал У.
Дело в том, что Джон – вполне предсказуемо – хотел свободы. В соответствии со своей природой (если бы он раскрыл ее), ростом, весом, силой, умом и желаниями он готов был стать чьим-либо подмастерьем, оказаться там, где велись войны, запускались ракеты, управлялись корабли и пересекались ледяные шапки. Готов был встречаться с девушками и любить. Его дух не только согнулся под тяжестью лет, практически отделяющих его от всего этого, но и надломился от осознания того, что его мечты никогда не сбудутся, если он не вытерпит эти тяжелые предстоящие годы.
Когда полковники начинали командовать, а космонавты – летать в космос, им было почти сорок! Тебе говорят, кем ты можешь стать, но правда заключается в том, что это невозможно получить, когда захочешь. А когда наконец получаешь, то уже становишься старым и скучным, как и все остальные. Это гасило амбиции – взросление занимало слишком много времени, – поэтому Джон не строил никаких планов и не позволял себе почти никаких начинаний. Он был вправе судить, что таковым является большинство людей. И, по его мнению, ничто из того, что предлагали ему взрослые – учитывая необходимые предварительные условия, – не стоило и выеденного яйца. Мир только и ждал, чтобы убить его или, по крайней мере, ту его часть, которую Джон считал лучшей. Ну и черт с ними всеми. Он перешел в режим автоответчика – «Да, сэр», «Нет, мэм», – и стал плыть по течению. Таким был в душе Джон Рэндалл, тот, который открывался самому себе в долгих, частых приступах саможаления.
Однако любой, кто в данный момент увидел бы Джона Рэндалла, ошибся бы относительно его истинной сущности. В самом деле, незнакомому глазу он, стоящий у подножия крыльца, мог показаться настороженным, собранным, эмоционально заряженным и даже нетерпеливым. Если последние дни он и был рассеянным, то лишь потому, что оказался внезапно заворожен. Сам того не ожидая и не желая, он столкнулся с настоящей жизнью. Вдруг почувствовал себя живым, хоть и не посмел никому рассказать об этом.
Оставив позади дом и шум постоянно работающего телевизора, Джон спустился по лужайке к пристани и забрался в свою лодку. Там, за ручьем, меньше, чем через двадцать ярдов, начинались владения Адамсов. Поднимитесь по глинистому берегу, пройдите по тропинке через лесок, пересеките поле, затем огород, и вы у дома. Не пройдет и сорока пяти минут – пятнадцать минут туда, пятнадцать там и пятнадцать обратно, – как он будет вспоминать, как снова повидал Барбару. К сожалению, все они договорились не делать ничего необычного, чтобы не привлекать внимание, и обычно он никогда не ходил туда ночью. Джон сел на центральное сиденье лодки, сведя колени вместе, опустив плечи, подперев рукой подбородок, вызывая в себе новое чувство горького блаженства и наслаждаясь им.
На самом деле, что касается наготы, то Джон Рэндалл видел ее у Барбары гораздо больше во время их совместного купания, чем сегодня. Ее купальник-бикини, который она, не придавая этому какого-либо значения, носила в их присутствии, почти не оставлял простора для фантазий. И хотя Джон восхищался ею, в надежде, что делает это незаметно, его восхищение носило какой-то абстрактный характер.
Барбара была веселой, дружелюбной и отлично плавала. Была почти как одна из них, но его злило то, что, как и другие взрослые, она просто считала само собой разумеющимся, что все дети глупы, невинны, дружелюбны и все такое. Что они только и думают о том, как ходить по струнке и радоваться. Она явно полагала, что в глубине души они именно такие, какими ей хотелось их видеть – добрые и воспитанные, и это было для него настоящим оскорблением. Ее глупость, ее веселое властолюбие, это принуждение, которое он мог простить кому-то действительно взрослому – и действительно глупому, – нельзя было простить той, которая только притворялась взрослой, а сама была ненамного старше самого Джона. Это раздражало. Это злило. Кому вообще может нравится такой человек? Ну, по крайней мере, он так думал.
Как все изменилось сегодня!
Джон вздохнул, слегка поменял положение, заметил, что в лодке есть вода, и начал лениво, машинально вычерпывать ее. Время от времени он останавливался и с тревогой смотрел на поверхность ручья.
Этим утром Джон был напуган и растерян. Барбару связали довольно крепко и заткнули ей рот кляпом, но, казалось, этого было недостаточно. Будто у закона и порядка, который она каким-то образом олицетворяла, везде есть союзники. Будто в любой момент с ними может случиться что-то ужасное. Даже сейчас он не был уверен, что рано или поздно это не произойдет.
Тем не менее, день прошел отлично, это был величайший опыт в жизни Джона Рэндалла. Он не знал точно, в чем дело. Возможно, в ее поведении (будто она могла вести себя иначе). Джон не думал об этом.
Когда подошла его очередь караулить ее, а Дайана ушла на пляж, присматривать за детьми, он вошел в спальню, и Барбара смотрела на него так, будто ждала от него чего-то. Но когда он просто сел чуть в сторонке, накинув на шею свое полотенце и упершись ногами в кровать, она отвернулась, а через некоторое время медленно опустила голову. Именно тогда что-то в плавном изгибе ее шеи и плеч, в том, как она сидела, босоногая, какая-то по-детски невинная, полностью очаровало его.
Джон Рэндалл не слишком обманывал себя, когда счел это сюрпризом. День был наполнен эмоциями – нервозностью, смущением, дерзостью, волнением, тревогой и, возможно, некоторым вожделением, – но он все равно переступал порог спальни с чувством опасения и недоверия. Невозможно было не думать о проблемах, связанных с продолжением всей этой игры, о риске быть пойманным, о том, что произойдет, когда все закончится. На самом деле в голове у него было много трезвых мыслей, и прошло какое-то время, прежде чем он смог получше изучить сидящую перед ним в кровати Барбару.
Молчаливая, покоренная физически, но не морально, кроткая (по крайней мере, так ему казалось), не теряющая бдительности, невзирая на боль и дискомфорт, она с каждой минутой превращалась в девушку, которую он никогда до этого не видел и о чьем существовании не подозревал. На самом деле, когда Джон проявил к ней внимание и оказался заворожен этим зрелищем, ему стало ясно, что за всю свою жизнь он никогда не встречал настоящей девушки, женщины.
От девочек, по мнению Джона Рэндалла, были одни проблемы. Они могли подойти к тебе и завязать дружеский разговор, но если ты отвечал, отворачивались и убегали, а потом стояли и хихикали в кучке себе подобных. Иногда они могли прикоснуться к тебе, но если ты отвечал взаимностью, отталкивали тебя, будто ты причинил им боль или вроде того. Они являлись в фантазиях и не давали спать по ночам, и все же – к такому выводу пришел Джон – девочки никогда не нуждались в мальчиках, ни сейчас, ни в любое другое время. Он был убежден в этом, несмотря на довольно стабильное положение с браками и продолжительными романами в обществе и даже в школе. Ты нуждался в девочках – об этом свидетельствовали бессонные ночи, – а они в тебе нет. В этом-то и проблема. Но Барбара была другой.
Теперь была другой.
Пусть против своей воли и под принуждением, но в течение дня она излучала ощущение женской покорности, которое буквально заполняло комнату. Кроме того, за тот час, пока Джон Рэндалл нес караул, напряжение между ним и Барбарой заметно снизилось. Раньше это была Барбара, связанная детьми (да, он все еще считал себя ребенком), а теперь вдруг перед ним предстала девушка, которую Господь (хотя бы отчасти) научил смирению. Ей было дано играть свою роль, а ему свою. Божественную. Это была потрясающая концепция. У него было ощущение, что он находится в некой глубинной реальности, где не действуют законы, порядки и все то дерьмо, которое ему навязывали. Джон выдохнул и лишь потом понял, что задержал дыхание, чтобы не разрушить эти чары. Самое загадочное и чудесное в мире происходило прямо у него под носом. Он погрузился в ту жизнь, о которой всегда мечтал.
Время от времени все портили попытки Барбары пошевелиться. То, как она выкручивала руки в попытке найти что-то за спиной, то, как она вдруг начинала тяжелее дышать, то, как она осуждающе смотрела на него, заставило его снова увидеть истинную природу вещей. В конце концов, она была просто Барбарой. Освободившись, она очень скоро снова станет собой – занятой, жизнерадостной, неинтересной. А он станет просто Джоном, который получит по шапке, когда все это закончится. Магия умерла.
