Ричард Матесон - Я - Легенда
— Я все-таки думаю, что так будет лучше, — сказал он.
Она тихо вздохнула.
— Хорошо. Пусть будет по-твоему.
— Что-нибудь еще, пока я не ушел? — спросил он.
Она покачала головой.
— Сегодня не выходи из дома, — сказал он. — И ляг в постель.
— Ладно, — ответила она, — как только отправлю Кэтти.
Он погладил ее по руке. На улице сигналил автомобиль. Глотнув остатки кофе, он забежал в ванную сполоснуть рот, достал из стенного шкафа пиджак и, на ходу натягивая его, поспешил к выходу.
— Пока, лапушка, — сказал он, целуя ее в щечку. — Все это того не стоит. Ну, будь.
— Пока, — сказала она. — Будь осторожен.
Он пересек лужайку, чувствуя на зубах остатки висящей в воздухе песчаной пыли. Ее назойливый запах остро щекотал ноздри.
— Привет, — сказал он, садясь в машину и захлопывая за собой дверь.
— Приветствую, — отозвался Бен Кортман.
Глава 2
«Вытяжка из сока «Allium Sativum», рода луковых, к которому относятся чеснок, черемша, лук-шалот и лук-резанец. Светлая жидкость с резким запахом, содержащая несколько разновидностей аллил-сульфидов. Приблизительный состав:
вода 64,6
белок 6,8
жир 0,1
карбогидраты 26,3
клетчатка 0,8
зольный остаток 1,4».
Именно это. Он встряхнул в кулаке розовый кожистый зубчик — один из тех, что он тысячами развешивал на окнах своего дома. Уже семь месяцев он мастерил эти проклятые низанки и развешивал их, абсолютно не задумываясь над тем, почему они отпугивают вампиров. Теперь он знал, почему.
Он положил зубок на край раковины. Черемша, лук-шалот, лук-резанец. Будут ли они действовать так же, как и чеснок? Он будет выглядеть идиотом, если это окажется так: когда он искал, на десятки миль в округе не оказалось чеснока, в то время как лук рос повсюду.
Он положил зубчик на плоскость тесака, раздавил его в кашу и принюхался к запаху выступившего каплями маслянистого сока.
Ну, и что же дальше? Ведь он не нашел в своих воспоминаниях ни разгадки, ни ключа к происходящему. Лишь разговоры о насекомых-переносчиках, о вирусах. Он был уверен, что дело не в этом.
Правда, из прошлого всплыло не только это: захлестнувшая его боль воспоминаний с каждым словом вонзалась в его плоть. Старые раны раскрылись и кровоточили воспоминаниями о ней.
Остановиться! Пора было остановиться. Его кулаки сжались. Он закрыл глаза и долго безуспешно пытался вернуться в настоящее. Былые ощущения ожили в нем, пробуждая тоску плоти по прошлому. Реальность поблекла и отступила на второй план. Помогло только виски — он пил, пока воспоминания не превратились в фарс, пока боль души и скорбь не растворились в алкоголе, пока не затянулась кровоточащая рана памяти.
Ладно, дьявол с ним, — сказал он себе, пытаясь сосредоточиться, — надо что-то делать.
Он отыскал взглядом абзац, на котором остановился.
Так. Вода — не то? — спрашивал он себя. — Конечно, нет. Смешно. Вода содержится практически всюду. Тогда — белок? Нет. Жир? Нет. Карбогидраты? Клетчатка? Тоже нет. Но что тогда, что?
«Характерный запах и вкус чеснока определяются специфическим маслом, составляющим около 0,2 % веса, состоящим в основном из аллил-сульфида и аллил-изотицианата».
Может быть, это и был ответ.
И далее:
«Сернистый аллил может быть получен нагреванием горчичного масла с сернистым калием до температуры 100 °C».
С возгласом бессильной ненависти он откинулся на спинку кресла.
Где же взять это чертово горчичное масло? И сульфид калия? И какое оборудование понадобится для изготовления?
Умница, — похвалил он себя. — Ты сделал первый шаг. Но — увы — споткнулся и как следует расквасил себе физиономию.
Он с отвращением вскочил и направился к бару. Откупорив бутылку, он поймал себя на полу движении, не наполнив бокала.
Нет, ради господа, — он отставил бутылку, — ты же не выберешь этот путь слепца, скатывающегося к бездумному, бесплодному существованию в ожидании старости или несчастного случая. Ты должен бороться. На карту должно быть поставлено все, в том числе и жизнь, и ты должен либо найти ответ — либо проиграть.
Часы показывали десять двадцать. Нормальное время. Он решительно направился в холл и раскрыл телефонный справочник.
Инглвуд — там было то, что ему нужно.
Через четыре часа, когда он вышел из-за лабораторного стола, шея у него болела и не разгибалась, но зато у него в руках был шприц с подкожной иглой, наполненный сернистым аллилом.
Впервые с тех пор, как он остался в одиночестве, его переполняло чувство хорошо сделанного дела.
Слегка возбужденный, он сел в машину и быстро проехал помеченные им кварталы. Здесь не было вампиров. Все было вычищено. Конечно, сюда могли забрести и другие. Даже наверняка там кто-нибудь снова прятался. Но сейчас на поиски не было времени.
Остановившись у одного из домов, он оставил машину и направился прямиком в спальню. Там он обнаружил девушку. На ее губах темнела тонкая пленка засохшей крови.
Перевернув ее, Нэвилль задрал ей юбку, оголив мягкие, полные ягодицы, и впрыснул сернистый аллил. Вернув ее в прежнее положение, он отступил назад. Стоя над ней, он наблюдал и ждал около получаса.
Никакого эффекта.
Все равно, — убеждал его разум, — ведь я же развешиваю чеснок вокруг дома. И они не смеют подойти. А специфика чеснока — это чесночное масло, которое я ей ввел. Но — никакого эффекта.
Дьявол его побери, — никакого эффекта!
Он швырнул на пол шприц и, трясясь от злости и разочарования, вышел вон. Оставалось только ехать домой.
На лужайке перед домом он успел до темноты соорудить некую деревянную конструкцию, которую всю увешал луковицами. После этого апатия окончательно охватила его, и лишь сознание массы все еще предстоящих дел удержало его в этот день от тяжелой пьянки.
Утром он вышел на лужайку взглянуть на свое сооружение.
Это напоминало ящик спичек, раздавленный трактором.
Крест. Он держал на ладони золотой крестик, червоно играющий в лучах утреннего солнца. Крест отгоняет вампиров.
Почему? Как объяснить это, не скатываясь в зыбкую трясину мистики и суеверий?
У него оставался только один выход.
Вытаскивая очередную женщину из ее постели, он упрямо отмахивался от вопроса, который сам же и задавал себе: интересно, почему ты экспериментируешь исключительно на женщинах? — Ерунда, — сам себе отвечал он, — просто она оказалась первой, на кого я наткнулся. — А как насчет того мужчины, в гостиной? — Ради всего святого, — пытался остудить он себя: — Успокойся. Я не собираюсь ее насиловать.
В самом деле, Нэвилль? Без скрещенных пальцев, а? И не забыл постучать по дереву?
Не обращай внимания, — сказал он себе. — Похоже, у тебя в мозгах обосновался враг. Он может быть опасен. Может привести тебя к безумию. Но пока что он просто занудный брюзга. В конце концов, мораль погибла вместе с цивилизацией. Иной мир — иная этика.
Э-э, да ты же мастер на оправдания — не так ли, Нэвилль?
Ох, заткнись, ради бога.
И все-таки он не мог себе позволить просидеть весь вечер рядом с ней.
Крепко привязав ее к стулу, он удалился в гараж и занялся машиной. Черное платье девушки было порвано, и потому ее глубокое дыхание демонстрировало слишком многое. А с глаз долой — из сердца вон… Он знал, что лжет себе, но никогда не признался бы в этом.
Вечер, смилостивившись, наконец наступил. Он запер гараж, прошел в дом, запер входную дверь и заложил засов. Налив себе виски, он сел напротив женщины.
Прямо перед ее лицом с потолка свисал крест.
В шесть тридцать ее глаза раскрылись. Ее пробуждение было внезапным, словно она проснулась с мыслью о том, что что-то надо сделать. Словно еще со вчерашнего дня перед ней стояла какая-то задача. Не было никакого перехода от сна к действительности. Ее тело и сознание включились сразу и полностью, абсолютно цельно и ясно, готовые к действию.
Увидев перед собой крест, она, будто обжегшись, отвела взгляд, и отрывистый возглас ужаса всколыхнул ее грудь. Она изогнулась, пытаясь отстраниться.
— Почему ты боишься его? — спросил он. После долгого молчания звук собственного голоса поразил его — в нем было что-то чудовищное.
Ее взгляд внезапно остановился на нем, и он вздрогнул. Взгляд ее пылал, она облизывала алые губы, и рот ее словно жил собственной жизнью. Выгибаясь на стуле, она словно пыталась приблизиться к нему. Она издавала какой-то глубокий гортанный рокот, как собака, стерегущая свою кость.
— Вот крест, — беспокойно сказал он. — Почему ты боишься его?
Она боролась с путами, руки ее шарили по бокам стула, она не проронила ни слова. Ее глубокое прерывистое дыхание ускорялось, она судорожно елозила на стуле, не отрывая от него горящего взгляда.
