Роберт Эйкман - Дома русских
Обзор книги Роберт Эйкман - Дома русских
Роберт Эйкман
Дома русских
Однажды, когда пресвятой Серафим был ещё ребёнком, он, взойдя с матерью на недостроенную колокольню, упал с башни и, пролетев пятьдесят метров, рухнул на землю. Мать сбежала вниз вне себя от горя, считая его уже мёртвым. Каковы же были её изумленье и радость, когда она увидела его стоящим на ногах, целым и невредимым. Впоследствии ему не однажды ещё грозила смертельная опасность, но чудесным образом всякий раз бывал он спасён.
Князь Феликс Юсупов— Угостить вас выпивкой, сэр? — вежливо спросил Дайсон у старика. — Лицо у вас — будто призрака увидели.
Старик в самом деле был очень бледен и придерживался за барную стойку, но фраза Дайсона заставила его слегка улыбнуться.
— Разве что в мыслях, — ответил он. — Спасибо. Глоток виски, если можно.
— По мне так чудо, что вы вообще здесь, не говоря уже, что живой и здоровый, — сказал бармен, который через окно на задний двор видел всё своими глазами. — Многим нашим клиентам не так повезло. Это теперь самая опасная дорога в Уэст-Кантри. Говорили даже о том, чтобы закрыть заведение, пока его не закрыл за нас какой-нибудь грузовик.
— Судя по тем местам, что мы видели, — сказал Рорт, — здесь всю деревню пора перестраивать.
Это было не слишком тактичное замечание, но Рорт, конечно, не видел в нём ничего оскорбительного. Он всегда предполагал, что люди в большинстве своём, будь они до конца честны, непременно разделили бы с ним его принципы.
Прежде чем взять купленный Дайсоном виски, старик поступил весьма неожиданно: он как будто перекрестился, но по-особенному, задом наперёд — я никогда такого не видел. А потом залпом опрокинул стакан.
Я сам не католик и мало что смыслю в обрядах, поэтому мог бы решить, что мне это померещилось. Однако Гэмбл, который в отношении слов и поступков был самым зорким из нас, тут же спросил у старика:
— Вы так изгоняете призрака из ваших мыслей?
— Призраков, — ответил тот тихо, но дружелюбно. — Призраков во множественном числе. Только у меня нет желания их изгонять, даже если бы экзорцизм был возможен или уместен. Хотя не верно ни то и ни другое.
— Расскажите нам об экзорцизме, — попросил Дайсон.
— Изгонять духов можно только с позволения архиепископа, и только из тех, кто сам верит в свою одержимость. Это не мой случай. Никакой дьявольщины в моём спасении не было, уверяю вас.
— Но было что-то сверхъестественное? — отозвался Гэмбл: адвокат и, пожалуй, чересчур въедливый любитель перекрёстных допросов.
— Да, — всё так же тихо и просто ответил старик. — Во всяком случае, так считаю я. И вот что имело к этому отношение.
Он извлёк из левого жилетного кармана какую-то вещицу: то ли монету, то ли медаль. На его ладони, при слабом свете бара, она казалась скорее тусклой, чем яркой, и была, пожалуй, чуть мельче пенни.
Первым нашёлся бармен:
— Вы позволите?
— Конечно, — сказал старик, протягивая руку. — Правда, она ничего не стоит.
— Просто талисман? — спросил бармен.
— Скорее, памятный подарок. Зримый символ незримой благодати.
— У моей матери есть похожая. Досталась ей в день их с отцом свадьбы от моей бабушки, а та получила её от цыган. Эта надпись, надо думать, на цыганском?
— Нет, — сказал старик. — Она русская.
— Выпейте ещё, — предложил Гэмбл, — и расскажите нам о России.
— Расскажите всю историю, — поддержал его Дайсон.
Вообще говоря, та наша компания собралась на рыболовных курсах. Студенты, изучавшие агрономию и ихтиологию, будущие экономисты и социологи, пара спортсменов и кандидатов в затрапезные журналисты, все — мужчины, все — молодые; не считая одного старика, из тех пенсионеров, которых часто можно встретить на подобных сборищах и которых остальные, боюсь, часто воспринимают как в известной степени досадную помеху. Мы все столовались у местных крестьян и каждый вечер после солидного полдника собирались в той видавшей виды пивной: по соседству с ней имелось более броское заведение, но в нём торговали втридорога. Шёл наш третий вечер. До того старик, кажется, вовсе не проронил ни слова. Из-за его возраста мы чувствовали себя немного скованно, но появлялся он поздно, а уходил, не задерживаясь; да и нас обычно так распирало от болтовни о рыбалке и карьере, что его присутствие не слишком мешало. Сам я склонялся к мысли, что ему искренне нравится слушать наши разговоры, не участвуя в них. Курсовые наставники не водили с нами дружбы. Во всяком случае, большинство из них по вечерам собирались у броского конкурента.
Одной из причин едва не случившейся со стариком беды был слабеющий свет. В продолжение его рассказа ещё сильней сгустилась тьма, и ночной бриз прокрался под дверь по каменным плитам. Изредка заходил одинокий крестьянин, тихо заказывал выпивку и садился послушать историю вместе с нами. Можно было заподозрить, что завсегдатаи пивной стали избегать её из-за нашего ежевечернего присутствия.
— Не о России, — сказал старик. — Я никогда там не был, хотя и знал русских… в каком-то смысле. Я познакомился с ними в Финляндии. — Он разглядывал возвращённый ему сувенир.
— Я так думаю, русские в Финляндии не слишком популярны? — спросил Гэмбл.
Рорт — видимо, в порыве диалектического противоречия — хотел вставить слово, но старик, не обратив внимания на Гэмбла, начал свою историю.
— До того, как выйти на пенсию, я работал агентом по оценке и продаже недвижимости. В те времена, о которых пойдёт речь, я служил простым клерком в компании под названием «Пурвис энд Ко». Меня прочили в предприниматели, и мистер Пурвис, хорошо знавший моего отца, всячески поддерживал эту идею. Своих сыновей у него не было, и ради меня он не жалел сил — и тогда, и ещё долгое время после. Мистеру Пурвису я обязан очень многим. В 1933 году, после его безвременной кончины, я унаследовал бóльшую часть его предприятия. К тому времени мне, конечно, уже хватало и опыта, и знаний, чтобы справиться с любыми трудностями. Десятью годами раньше я не знал ничего.
В 1923 году у «Пурвис энд Ко» был клиент, проявлявший интерес к одной финской лесной плантации. Он с размахом вёл торговлю, держал обширные конторы в Ист-Энде, но хотел, чтобы его сын поднабрался опыта в делах, для чего собирался арендовать дом в Финляндии и на полгода переехать туда с женой и наследником. Его супруга, надо сказать, сама была родом из финнов. Звали его Данцигер, так что, возможно, балтийские предки имелись и у него. Старших Данцигеров мне увидеть не довелось, поскольку обычно не они приезжали к мистеру Пурвису, а он сам отправлялся к ним; зато я несколько раз встречался с их сыном. Уже позднее мне пришло в голову, что в нём воплотилась вся дикость и суровость, какую я знал за финнами, но не было ни следа от их выдержки и усердия. В годы Зимней войны он скорее отличился бы в ополчении, чем в торговле. Но Зимняя война, конечно, случилась намного позже того времени, о котором я говорю, и юный Данцигер, по правде сказать, до неё не дожил.
