Наталья Чернышева - Дочь града
Обзор книги Наталья Чернышева - Дочь града
Наталья Сергеевна Чернышева
Дочь града
Май — месяц непредсказуемый. Каждый день успевает вместить в себя все времена года разом. Утром — заморозки, и воздух дышит зимним холодом, днем — жара, достойная середины лета. А к вечеру — гроза со шквалистым ветром, и хорошо еще если без града!
Град для рассады — последнее дело.
Втыкаю лопату в жирную землю, разгибаюсь передохнуть. Спина одеревенела, сил нет. Куда мне, городскому жителю, с тяпками сражаться! Я — нежное, хрупкое существо, дитя асфальта, совсем не созданное для сельской жизни. Но что делать, если, как в той песне, "финансы поют романсы"?
Восемнадцать соток земли, при них — контейнер-пятитонник, в таких обычно вещи по железной дороге перевозят. В контейнере хранится инвентарь — тяпки, лопаты, да и вообще все, что нужно для огородной жизни.
Вы думаете, я с этого поистине адского труда какие-то барыши имею, урожаем торгую на рынке?! Дуля без мака! Закатываю банки на зиму, картошку заготавливаю, тем семья и питается почти весь год. Если б не огород, не знаю, как еще жили бы.
Нынче не в почете ни лирики ни физики. Бизнесмены, спекулянты, лягархи всякие, вот эти — да, нужны. А одинокие, не первой юности учителя астрономии не нужны и с приплатой.
Вот и мотыжишь землю как проклятая, в свободное от родимой школы время.
Дочки… Дочки — это вопрос горячий. Вроде того Косова. Полная независимость от труда вообще и огорода в частности. А что ты хочешь, тринадцать лет, ноги от ушей! Им на подиуме выступать лебедушками, а не в земле ковыряться…
Картошку, впрочем, кушают хорошо. И маринованные салаты из овощей. И помидоры с огурцами. Про клубнику вовсе уж молчу…
А недавно у них новое увлечение появилось. Фантазя называется. Ну, или как-то так. Это про всяких там ведьмаков с мечами и Гарри Поттеров с волшебными палочками.
Дуристика, одним словом.
Девчата мои даже в паспорте попросили национальность указать: эльф. Это еще что за народность такая, спрашиваю. Папа, говорю, у вас русским был. Мама, я то есть, тоже русская. Как же это мы эльфов породить умудрились?
— Ты, мамочка, все равно не поймешь, — отвечают. А во взглядах — жалость со слезой: разве ж можно в наши времена не знать, кто такие эльфы?!
Так что вот она я перед вами, мать эльфов. Или как там оно в женском роде будет — эльфесс? эльфиек? Тьфу!
Это я как-то взяла у них несколько книжек, почитать на досуге. Дурь полнейшая. Мы в их возрасте совсем другие книжки читали!
Кто как, а лично я в этом замечательном возрасте бредила небом… В космос летать хотела, как Терешкова, как другие женщины-космонавтки. Ну, или, на худой конец, на обсерватории работать астрофизиком, небесный свод, так сказать, изучать… Открытия делать. Да.
Не сложилось. Вон оно, мое небо, бескрайняя синь над полем, нарезанным на прямоугольнички частных землевладений. У горизонта — тяжелая чернота грозовых туч. Как раз к вечеру и хлынет…
Домой я возвращалась уже под проливным дождем. Как, спросите, возвращалась? Очень просто: капюшон дождевика на голову и вперед, крути педали. И если какой-нибудь шумахерский КаМаз окатит холодным душем, так радуйся, что вообще не раздавил…
В квартире — тишина и темнота. Бродят где-то мои эльфиечки. И охота же по такой непогоде! Тринадцать лет. Самый пакостный возраст. Гормоны женские уже вовсю играют, а ума ни на копейку. Говоришь им, говоришь… Да толку.
Душу теперь вот бередит за них, дожидайся, покуда явятся. И если вдруг пивной дух или, не дай Бог, дым сигаретный унюхаю… Будут им тогда эльфы на орехи. Мало не покажется!
Включаю чайник и телевизор. Горячий кофе и горячие новости, — самое то после напряженного огородного дня…
Резкий звонок телефона вспорол уютную бормотню голубого экрана. Хватаю трубку, ору в нее раздраженно:
— Где вас черти носят, мокрохвостки окаянные! Марш домой, сейчас же!
Трубка коротко тявкнула в ответ.
И мир умер.
Мир умер. Сейчас говорить об этом уже не так больно. Время не то чтобы лечит, такое ничем не вылечишь, но память оно все-таки сглаживает. Понижает остроту боли до терпимого порога.
Ну, а тогда… Даже воспоминания о том какие-то рваные, неполные. Специфический запах больничных коридоров. Усталое лицо врача-реаниматолога, по которому все сразу же становится понятно без слов.
Испуганные глаза второй дочери…
— Мама, его найдут? Мама, его посадят?
Обнимаю, говорю какие-то утешительные слова, обещаю, что, конечно же, негодяя непременно найдут и посадят…
Говорю, и голоса своего не слышу: душа смерзается комом морозного отчаяния. Ясное дело, никого они не найдут. А если и найдут, то дадут маленький срок, и отпустят по амнистии. Педофилов наш закон любит. Им вообще редко дают пожизненное. Сроки смехотворные: пять, восемь лет… И очень часто освобождают потом досрочно, за образцово-показательное поведение на зоне.
— Мама!
Надо взять себя в руки. Надо! Кому поможет моя истерика? Дочку с того света вернуть поможет? Или изверга этого отыскать, чтоб ему в аду гореть вечно?!
Но как же мне теперь защитить вторую дочку, как?…
Жизнь вошла в свою привычную колею. Год пролетел быстро, как сон. Зашумел грозами новый май… И все тот же огород, все та же рассада. Только обратная дорога пролегла через кладбище. Порядочный крюк приходится делать, но в расстоянии разве дело?
Здесь всегда тишина и много цветов. Искусственных и настоящих. Заботливо выращенных в примогильных клумбах и полевых, растущих, где и как попало. Хорошо виден город, раскинувшийся на другой стороне балки — частокол зданий, неестественно белых на фоне грозового неба.
Да, над городом сейчас лупит гроза. Ослепительные четки молний, сплошная пелена дождя. А здесь, на холме, солнце светит. Ну, посижу немного еще, вот снесет тучи в сторону, тогда можно будет и домой вернуться без особых проблем…
Мариночка, Марина… Кровиночка моя дорогая, для того ли тебя растили? Скромный памятник, могильный холмик. Цветы…
Есть же нелюди, для которых юная жизнь ничего не значит, — плюнуть и растереть! И как мне уберечь от такой же беды вторую девочку? Как?…
Разговор в беседке
— Ладно тебе ломаться уже! Давай!
— Ты что! На улице?!
— А кто увидит? По такой-то погодке…
— Убери лапы, кому говорят!
— Эй, але! Кончай целочку ломать! Сама на шею вешалась, а теперь динамишь? Не выйдет!
— Пусти, придурок!
Визжи — не визжи, толку с того. Ливень хлещет стеной, все живое давным-давно смылось с улиц. Парк — заброшенный и старый, подступы к беседке заросли вишняком и орешником. Глухое место! Пропадай пропадом, никто не узнает…
