Алексей Филиппов - Плач Агриопы
Обзор книги Алексей Филиппов - Плач Агриопы
Алексей Филиппов
ПЛАЧ АГРИОПЫ
Мы жертвуем живыми, чтобы накормить мёртвых
Септимий Бассиан КаракаллаПавел Глухов, — забывший с утра побриться человек, заурядного вида, сложения и роста, — успел спуститься по подвальной лестнице до последней её ступени. А на ней — как замер, так и стоял в растерянности вот уже минуты три, покусывая нижнюю губу и забывая переносить вес со слабой, прихрамывавшей, ноги на здоровую. В это злополучное утро, в этом злополучном подвале, свежеизбранный председатель жилтоварищества Глухов тщетно пытался вспомнить, попадал ли когда-нибудь в ситуации более нелепые и щекотливые. Неужели нет? Ни разу, за все тридцать девять прожитых на свете лет, четырнадцать из которых отработал гидом — водил экскурсии по славному городу Москва, порой справляясь с хмельными и шальными экскурсантами?
Он ещё раз окинул взглядом открывшуюся ему неприглядную картину: перед ним, скорчившись в позе эмбриона и дрожа мелкой дрожью, лежал молодой мужчина, исцарапанный в кровь словно бы когтями гигантской кошки. О том, что кошка — гигантская — настоящий амурский тигр, — можно было догадаться по глубине и обширности ссадин. Кровоподтёками и порезами пестрело всё тело мужчины. Разглядывать их, при желании, любой зевака мог сколь угодно долго и без малейшей помехи, поскольку мужчина был совершенно нагим. Именно это обстоятельство нервировало Павла даже больше, чем все порезы и кровоподтёки, вместе взятые. Незнакомец казался оцепеневшим, замороженным, — и единственным признаком теплившейся в нём жизни оставалось хриплое, едва слышное, дыхание; дрожал он бесшумно, и дрожь сильно походила на предсмертные судороги, как их представлял себе Павел. Да уж, ничего такого в профессиональном прошлом экскурсовода не встречалось.
Бесспорно, не раз и не два ему приходилось урезонивать вздорных экскурсантов — он помнил, как однажды, в трескучий зимний мороз, одна, с виду добропорядочная, сибирячка, скинула с себя сапоги и отплясывала босиком на снегу на смотровой Воробьёвых гор; в другой раз, в день ВДВ, двое питерцев, раздевшись до трусов, полезли купаться вместе с десантниками в фонтан у «Макдоналдса» на Тверской. Иногда «проблемные» туристы выдыхались самостоятельно и быстро, иногда — после уговоров Павла, а иной раз не обходилось без общения с полицией. В общем, Павел кое-что знал о частично обнажённых натурах, мешавших выполнять долг службы. Но никого из смутьянов Павлу ни разу не доводилось спасать — в прямом смысле этого слова. «Значит, сейчас придётся отдуваться по полной, так всегда бывает», — неожиданно мелькнула безрадостная мысль, и сразу же — ещё одна, более конкретная: «Надо же, как некстати: обещал встретить сегодня Еленку с Татьянкой в аэропорту; если хочу успеть — надо выезжать через час максимум, а тут — вот это».
Мысли мыслями, но действовать, так или иначе, было нужно, и Павел спустился наконец на бетонный пол подвала. Как и в большинстве стандартных столичных многоэтажек, в этой подвалы жильцами почти не использовались; Павел ещё раньше отметил, что дверь наверху выбита, и, похоже, одним сильным ударом, но это его тогда не удивило: сюда и прежде забирались всяческие тёмные личности; повсюду валялись пустые шприцы, бутылки; они, можно сказать, главенствовали в помещении, поблёскивали в тусклом свете пары недобитых ламп, а занесённые, наверное, кем-то из жильцов детские санки и книги в толстой связке, наоборот, казались здесь совершенно не к месту. Установка прочных подвальных дверей — желательно железных, или хотя бы обитых железом, — числилась у Павла среди первоочередных задач, которые он ставил перед собой, сделавшись неделю назад председателем жилтоварищества. Управдомом — так точнее и проще. Павел подозревал, что сердобольная соседка предложила его кандидатуру на этот смешной пост из жалости — как не пожалеть хромого и «умученного жизнью». Но, обдумав всё на досуге, решил согласиться и даже впрячься в работу со всей серьёзностью: так легче было вытягивать себя из той «мёртвой петли», в которую он, после получения инвалидности и пенсии, сам себя направил, — да и собрание жильцов обещало приплачивать Павлу за труды, так сказать, в частном порядке.
Приблизившись вплотную к обнаженному незнакомцу, Павел вдруг проникся странной уверенностью: тот абсолютно чужд этому месту. Некоторое время управдом пытался понять, с чего он решил, что это именно так, — и вдруг ответ нашёлся: незнакомец — слишком чист. Даже не так — невинен: вот подходящее книжное словцо, — и это несмотря на раны, синяки и грязь. Открытие почему-то неприятно поразило Павла, заставило отдёрнуть руку, уже занесённую, чтобы потрясти чужака за плечо. Управдом корил себя за то, что не захватил на утренний обход коммунального хозяйства сильного «милицейского» фонаря: две лампочки-шестидесятиваттки едва освещали подвал, — да ещё многочисленные трубы водоснабжения и отопления, ветвясь, создавали настоящий театр теней. Тем не менее, даже в полумгле, и даже отчаянно скорчившись, лежащий человек выглядел высоким, отлично сложенным, совершенно не напоминающим худосочных бездомных. Волосы его слегка кудрявились, что казалось тем более эффектным, что обнажённый был идеальным блондином лет тридцати с небольшим. И волосы, и небольшая ухоженная бородка, и даже ногти, запачканные кровью, но словно бы полированные у лунок (те из них, которые не были вырваны с корнем), — всё говорило о том, что незнакомца, как выражалась мать Павла, «не на помойке нашли». Управдом мысленно окрестил «найдёныша» истинным арийцем.
Чуть наклонившись над телом, понюхал воздух — никаких алкогольных «выхлопов» не ощутил. Осмотрел руки и ноги «арийца», насколько это позволяло тусклое освещение, — не обнаружил ни намёка на исколотые вены.
Сперва Павлу казалось, «ариец», спасаясь от холода, который этой осенью стоял по ночам уже с конца сентября, закатился на груду тряпок, оставленных кем-то из подвальных завсегдатаев, — но теперь он видел: незнакомец лежит, вероятней всего, на остатках своей же одежды, разорванной в клочья. Вещи были добротными и дорогими, несколько раз на глаза попались названия известных торговых марок. Приняв во внимание состояние вещей и общую израненность «арийца», Павел пришёл к выводу, что тот отчаянно сопротивлялся, когда его раздевали. Джинсы плотной ткани, куртка, тоже джинсовая, — всё это, прямо скажем, не так просто превратить в лохмотья. Что-то вампирское, «не от мира сего», почудилось Павлу в незнакомце.
Даже накатил — откуда-то из глубин памяти — детский страх пред ночными тварями, даже припомнилась молитва, которую всегда перед сном бормотал дед-маловер. Что-то там было… «От вещи, в ночи приходящей». Защиты просил дед у бога, над которым порой, в подпитии, после баньки, и подтрунивал слегка.
