Лазарь Лагин - Атавия Проксима
Два с лишним часа сменялись на высокой трибуне Национальной академии наук видные ученые, инженеры и изобретатели, вызывая у публики взрывы рукоплесканий пламенными клятвами не изобретать никаких новых машин, конечно, за исключением всего того, что требуется для выполнения плана «тотального переселения» на Землю.
Это историческое заседание передавалось по радио, по телевидению, снималось кинооператорами, подробно стенографировалось и записывалось репортерами, которым такого рода события сулили немалые гонорары.
В Эксепте, Боркосе, Опэйке, Фарабоне и некоторых других городах кучки состоятельных молодых людей, распаленных увлекательными сторонами Нового Луддизма, вооружились молотками и ломами и бросились в ближайшие швейные, шапочные, обувные и тому подобные фабрики с твердым намерением немедленно послужить бедному люду таким веселым способом. Некоторым из них не дано было прорваться дальше пропускной будки, остальные с жизнерадостным ревом пробивались в цехи и с самыми патриотическими восклицаниями кидались крушить машинное оборудование. Им не многое удалось. Рабочие и работницы, служители и инженеры, мастера, а если случайно оказывались на месте хозяева предприятий, то и хозяева с удивительным единодушием, презрев высокие порывы новых луддитов, обезоруживали их и, изрядно намяв бока, спроваживали в полицию. Они посидели там взаперти, покуда за почтенными последователями легендарного подмастерья не приходили на выручку их почтенные родители.
Был дан сигнал по линии Союза Обремененных Семьей и управления полиции, и с любительскими наскоками мордастых энтузиастов нового движения было покончено. Это было слишком серьезное дело, чтобы выпускать его из рук правительства.
Срочно составили предварительный список предприятий, на которых машинное оборудование должно быть заменено кустарным, или, как его официально называли, «гуманным». Тресты, производящие оборудование для легкой промышленности, в ближайшие день-два получали в последний раз перед разоружением собственных предприятий огромные заказы на простейшие ткацкие, прядильные, токарные и тому подобные станки типов начала XIX столетия и должны были приступить к их выполнению не позже, чем через сутки по получении соответствующих чертежей и спецификаций. Для удобства проведения реформы страна была разбита на сто двадцать четыре полицейских округа особого назначения, во главе которых были поставлены особоуполномоченные прокуратора Атавии. Этим особоуполномоченным придавались специальные отряды СОС из числа тех энергичных молодцов, которых Эмброуз привел с собой в войска СОС в качестве приданого. Одновременно эти особоуполномоченные, используя все военные и полицейские силы своего округа, должны были вести беспощадную борьбу со все возраставшим движением против плана «тотального переселения». Кроме того, им вменялось в обязанность срочно составить список всех негров, китайцев, славян и евреев, проживающих во вверенных им округах.
Одним из этих ста двадцати четырех окружных особоуполномоченных был назначен наш старый знакомый, теперь уже лейтенант войск СОС Онли Наудус. Как видите, его патриотическое поведение во время знаменитого выступления прокуратора на объединенном заседании обеих палат парламента не осталось без поощрения. Паарх вообще любил время от времени выдергивать того или иного сосовца и возвысить его так, чтобы у того голова закружилась от счастья и преданности своему прокуратору. Тем более, что Наудус был одним из самых первых добровольцев атаво-полигонской войны в некотором роде гордость своего родного города. Мы имеем в виду город Кремп, куда он и был мудро назначен особоуполномоченным.
К тому времени в Кремпе уже две недели не было отмечено ни одного случая смерти от чумы. В другом городе давно сняли бы карантин, но Кремпу до сих пор не могли простить того, что он так своевольно распорядился с материалами, предназначенными на восстановление тюрьмы. Поэтому карантин в Кремпе все еще не был снят. И поэтому туда послали не кого-нибудь, а лейтенанта войск СОС Онли Наудуса, с сохранением оклада жалованья, получаемого у Патогена-младшего. Не очень выгодно для Патогена, но таково было распоряжение прокуратора: все особоуполномоченные сохраняли свою должность и свой оклад по месту постоянной службы. Надо учесть, что его секретарь-камердинер рисковал чем-то побольше, чем несколькими сотнями кентавров: Кремп по-прежнему бомбили с редким постоянством. Конечно, в Кремпе имеются прекрасные бомбоубежища, как раз на велосипедном заводе, которому предстояло перевооружиться на «гуманное оборудование» одним из первых. Но господин Патоген оставался в Боркосе, который не бомбился ни разу, и он понимал, что требуются жертвы и с его стороны. И, кроме того, далеко не всякому капитану СОС чистил по утрам ботинки лейтенант тех же привилегированных войск.
4
Он приехал в Кремп днем раньше своего отряда. Его сопровождали только два адъютанта, которые состояли при нем вторые сутки, но уже были ему беззаветно преданы, потому что они знали, что лейтенант Наудус на примете у самого прокуратора и что если с ним ладить, то можно будет в этом городишке неплохо погреть руки.
На обгоревшем и полуобрушившемся вокзале его встретили председатель местного отделения Союза Обремененных Семьей капитан войск СОС Довор и несколько других виднейших граждан города. В том числе и мэр города господин Пук с откушенным ухом, Довор сразу взял верный тон, а это было не так легко. Как-никак, а этот хлипкий особоуполномоченный прокуратора еще каких-нибудь три недели тому назад играл на кларнете в оркестре кремпского отделения ныне упраздненного Союза ветеранов и бывал счастлив, если на нем благосклонно задержит свой взгляд фактический хозяин города, глава кремпского отделения Союза ветеранов Эрнест Довор. Ничего не скажешь, меняются времена! Подчиняться такому щенку, да еще в чине лейтенанта! Но Довор взял себя в руки, произнес приветственное слово с теми особыми, далеко не всем удающимися интонациями, которые почетному гостю доказывали, что капитан Довор целиком доверяет чутью прокуратора Атавии, а сопровождавшим его отцам города, что, конечно же, не может он относиться к вновь прибывшему особоуполномоченному только с почтением, потому что он его когда-то носил на руках. Ну, если и не носил на руках в буквальном смысле этого слова, то, во всяком случае, разок-другой смазал по затылку, когда тот с детской непосредственностью забирался в его фруктовый сад. Подошел репортер Вервэйс, тоже только чуть-чуть подчеркивая задушевностью своей интонации, что было время, когда они были ближайшими друзьями, но что он, боже упаси, и не подумает когда-нибудь напоминать об этом его так высоко вознесшемуся другу. Он попросил разрешения заглянуть к нему и заверить интервью, которое с понятным нетерпением ждут все читатели его газеты. Онли разрешил.
Но мысли его были далеко. Ему хотелось спросить, жива ли Энн, цел ли его дом, а в доме – мебель, за которую ему не так уж много, по теперешним его заработкам, осталось платить.
Он шагнул к балкону – разыскать с него свой дом и, как бы между прочим, глянуть на небо. Довор поспешил его успокоить: нет, сейчас еще не время для послеполуденного налета. После полудня бомбардировщики обычно прилетают между четырьмя и пятью.
Онли рассмеялся довольно естественно: он и в мыслях не имел бомбардировщиков. Привык. Нет, он просто хотел посмотреть отсюда, сверху, цел ли его дом.
Довор и Пук в один голос поспешили его заверить: после утреннего налета он был цел. Господин Пук уже давно за ним присматривает. Поскольку владелец дома в отъезде и свой же партийный товарищ. (Мистер Пук тоже был в форме СОС. В лихой фуражке, с забинтованным ухом, он производил впечатление ветерана войны, вырвавшегося с фронта в краткосрочный отпуск.)
Они вышли втроем на балкон. Перед Онли раскинулся прозрачный и призрачный пейзаж: скелеты домов, развалившиеся ограды, безглазые, зачастую насквозь просвечивающие витрины магазинов с разрушенными задними стенами, обугленные и обезглавленные деревья. Его дом был дел. Это было видно с балкона.
Они уже собрались обратно в комнату, когда из-за поворота показалась машина, которую Онли узнал бы из тысячи. Он никогда не забудет, как спрятался в ней, приникнув в проеме между сиденьями к грязному коврику, а остальные два человека, сидевшие в машине, даже не подозревали о его существовании, и как машина мчалась на полном ходу, а сзади стреляли по ней автоматчики из противочумного заградительного отряда. И подумать только, что с тех пор не прошло и месяца! Кажется, это было тысяча лет тому назад…
И человека, который правил машиной, Онли тоже знал. Этого человека он тоже никогда в жизни не забудет… Это Прауд. Тот самый Прауд, который в присутствии Энн тогда, в тот далекий день их окончательного разрыва так двинул Онли в челюсть, что он отлетел на стул и разнес его в щепы. И тогда, когда перевозили к Энн раненого профессора Гросса (кто бы мог подумать, что это такой известный ученый и такой нелояльный атавец!), Прауд тоже правил машиной. Только тогда в ней сидели еще и Энн, и приятельница Прауда – Дора Саймон, и жена профессора, и все трое его братниных сирот. Да они, сдается, все и сейчас в машине, кроме профессорши, конечно. Госпожа Гросс где-то скрывается со своим мужем в Эксепте… Ну, ничего. Сосовские парни их разыщут, обязательно разыщут… Доры не видно, и маленькой Рози… А может, они сидят у другой стороны… Неужели Энн не увидит его?.. Вот Прауд вполоборота что-то сказал Энн. Она высунулась из бокового окошка, кинула быстрый взгляд на балкон и отвернулась с таким безразличным видом, словно и не заметила на балконе его, Онли Наудуса, великолепного лейтенанта войск СОС Онли Наудуса, могущественного особоуполномоченного прокуратора Атавии Онли Наудуса, который именно из-за нее и согласился поехать сюда, под полигонские бомбы… А вдруг она его не узнала? Ведь он в форме, поправился… Ну да, не узнала! Как же! Отлично узнала, но не захотела узнать. Ну, и пусть!.. А все это козни этой старухи, профессорши: это она наговаривала глупой девчонке всякую ересь, а да и рада, уши развесила… Не-е-ет, надо будет и Праудом заняться… Интересно, куда они покатили? И тут же вспомнил, мать Энн (переписку с ним вела мать Энн) писала, что Энн собирается отвезти ребят в Монморанси к их мамаше.
