Виктор Колупаев - Сократ сибирских Афин
— То есть, славный Агатий, ты берешь Место маленького чиновника, несешь его через Пространство, зная, что Место директора стало Пустотою; а, достигая его, превращаешь в Место директора этого самого банка.
— Примерно так, Сократ.
— А Место директора ты можешь превратить в Место маленького чиновника?
— Конечно, только добровольно на это никто не соглашается.
— Неужели все желают получить Место директора?
— Большинство. Есть, правда, согласные и на Места заместителей.
— Это сколько же тебе, славный Агатий, нужно создать банков, чтобы удовлетворить всех?
— Много, Сократ.
— Ты бескорыстный благодетель, славный Агатий!
— Да только их все равно не хватает.
— А что же с теми людьми, которые отдали тебе свое Место, а новое не получили?
— Таким временно нет Места в жизни, Сократ. Но мы отвлеклись. Это вопрос второстепенный. Я же хотел тебе показать, что доподлинно знаю, что такое Место.
— Меня очень радует, славный Агатий, что ты не говоришь просто “да” или “нет”, но отвечаешь мне, да еще превосходно.
— Это я тебе в угоду, Сократ.
— И хорошо делаешь. Угоди же мне еще вот в чем: скажи, что такое Место? Начинай же, славный Агатий!
— Пустота есть то, что может быть занято существующим, но не занимается им, или промежуток, лишенный тела, или промежуток, не занятый телом. Место же есть то, что занято существующим и равно тому, что его занимает. А Пространство есть промежуток, отчасти занятый телом, отчасти незанятый.
— Постой, постой! Ты говоришь, что Место есть то, что занято существующим и равно тому, что его занимает. Но ведь Место маленького чиновника не равно Месту директора банка! Как же так?
— Да ведь я именно из многих маленьких Мест делаю одно большое.
— Ага… А хватит больших Мест на всех?
— Нет, конечно.
— А что же им делать, несчастным?
— Так ведь их уже нет в этой жизни. Я же говорил, что Места в этой жизни для тех, кто отдал его мне, уже нет. Так что, не имея возможности существовать, они не особенно и протестуют.
— Наверное, некоторые хотели бы сменять свое маленькое Место, на большое Пространство?
— Конечно. Некий Александр Армагеддонский из Васюганских болот именно этого и добивается от меня. Так ты понял, Сократ, что такое Место?
— Признаться, не очень. Но ты сейчас мне все разъяснишь.
— Бестолковый ты, Сократ! Но слушай. Итак, если есть верх и низ, правая и левая сторона, перед и зад, то есть и место.
Я посмотрел на Каллипигу. Все, перечисленное Агатием, я видел: и верх и низ, и правую и левую сторону, и даже перед и зад. А вот места, занимаемого Каллипигой, как такового, я не видел. Я видел именно ее, Каллипигу.
Сократ слово в слово повторил то, что я подумал.
— Экий ты, право! — поморщился Агатий. — Ведь эти шесть направлений суть части Места, и невозможно при наличии частей не быть тому, чего они суть части. В самом деле, если там, где сейчас находишься ты, Сократ, будет находиться другой, например, Аристокл по смерти Сократа, то, конечно, место существует.
— Аристокл, пожалуй, займет побольше Места, чем я, — поправил Сократ.
— Да не в этом дело. Ведь как при опорожнении амфоры от вина и при наполнении ее другим вином мы говорим, что амфора есть Место и прежнего вина и влитого впоследствии, — так и если Место, занимавшееся Сократом при жизни, впоследствии займет Аристокл, то Место существует.
— Все равно через горлышко прольется, — перечил Сократ.
— Ну, давай по-другому. Если есть тело, то есть и Место. Первое верно, следовательно, верно и второе.
— А те, что отдали тебе свои Места в жизни? Места эти хранятся у тебя на каком-нибудь складе, но самих-то людей уже нет!
— Трудно дается тебе понимание, Сократ. Ох, как трудно! Ведь еще древние, все приведшие в порядок, предположили, что есть Место. Помнишь, что сказал Гесиод?
Прежде всего во Вселенной Хаос зародился, а следом
Широкогрудая Гея, всеобщий приют безопасный.
Гесиод назвал Хаосом Место, которое вмещает все, поскольку без него не могли возникнуть ни земля, ни вода, ни остальные стихии, ни весь мир. И если мы даже устраним мысленно все, то не уничтожится Место, в котором все было, но останется, имея три измерения: длину, глубину и ширину, кроме, конечно, сопротивляемости, поскольку последняя свойственна только телу.
— Но, славный Агатий, — остановил его Сократ, — Ты говоришь: “Если Место есть, то Место есть”. А это нелепо, так как само искомое берется ради подтверждения себя самого как несомненное.
— Ну и тупой же ты, Сократ!
— Тупой, — согласился Сократ, — но ты не расстраивайся из-за этого. Мне кажется, что и сейчас я рассуждаю нескладно, но если не остерегусь, то боюсь, что еще сегодня могу стать мудрее, чем следует. Пойдем-ка лучше дальше. То же самое следует сказать и в том случае, когда выводят существование Места из того, что, где, мол, был Сократ, там теперь Аристокл. Ведь когда я спрашиваю, отличается ли чем-нибудь Место, в котором находится тело, от занимающего его тела и есть ли оно нечто существующее, ты только и можешь ответить, что в этом Месте находился Сократ, а теперь его занимает Аристокл. Это соответствует тому, как мы говорим попросту, что такой-то находится в Пердячинске, в забегаловке или на симпосии у Каллипиги. Однако, славный Агатий, нашему рассмотрению подлежит вопрос о Месте не в широком смысле, а в специфическом: существует ли оно или только мыслится, и если существует, то каково оно по природе, телесно или бестелесно, и содержится ли оно в Месте или нет. Но твои доводы ничего из этого не могут установить. Ведь и Гесиод сам себя опровергает, поскольку не может ответить на вопрос, откуда произошел самый Хаос.
— Точно, — сказала Каллипига. — Помню, как Эпикур, будучи еще совсем ребенком, спросил учителя, Межеумовича, между прочим, читавшего ему Гесиода: “Откуда же произошел сам Хаос, если он был прежде всего?” Диалектический же и исторический материалист ответил, что этому учить не его дело, но так называемых философов. Эпикур поразмышлял и сказал: “Тогда надо идти к ним, если они знают истину сущего”. Да так и ходит до сих пор, ищет. И сдается мне, что он сам скоро начнет философствовать.
— Да тут у вас просто заговор какой-то! — возмутился хронофил.
— Скажи-ка, славный Агатий, — снова вступил в разговор Сократ, — если существует некое Место, способное вмещать тело, то оно само есть тело или пустота?
— Тело, конечно, Сократ! — ни секунды не медля, ответил Агатий. — Вспомни амфору!
— Какую?
— Да любую!
— А… Я уж, было, подумал, что ты предлагаешь какую-то конкретную амфору. А то сейчас кругом одни бутылки… Но пойдем дальше. Мне сдается, что место, способное вмещать тело, не есть тело. Ведь если всякое тело должно находиться в Месте, а Место есть тело, то будет Место в Месте, и второе в третьем, и третье в четвертом, и так до бесконечности. Следовательно, Место, способное вмещать тело, не есть тело.
— Я просто оговорился, Сократ. Конечно же, Место, способное вмещать тело, есть пустота.
— Рассмотрим и это, славный Агатий, — сказал Сократ. — Если место, способное вмещать тело, есть пустота, то оно или остается пустотой при вхождении в него тела, или перемещается, или уничтожается.
— Остается пустым, разумеется, — важно ответил хронофил.
— Бывает и так, славный Агатий, особенно если ничтожный человек занимает важное государственное место. Но нам-то интересно знать это в принципе. Если оно остается пустым и при вхождении в него тела, то оно будет одновременно пустым и полным: поскольку оно остается — пустым, а поскольку оно принимает тело — полным.
Тут Каллипига захотела внести ясность, исходя из своего жизненного опыта, но спорящие не дали ей и рта раскрыть.
— Но бессмысленно называть одно и то же и пустым, и полным, — заключил Сократ. — Следовательно, пустота не остается при вхождении в нее тела.
— Так и есть, Сократ! — все же успела встрять Каллипига.
— Перемещается, перемещается, Сократ! — вскричал хронофил. — Это и дураку ясно!
— А если пустота перемещается, то пустота будет телом, поскольку перемещающееся с места на место есть тело. Но пустота не есть тело, поэтому она не перемещается при вхождении в нее тела. Скажу еще и по-другому: если она перемещается при вхождении тела, то она уже не может принять тела.
