Нина Катерли - Сказание о Громушкиных
А там уже настало новое лето, жара, и у старших Громушкиных опять вспыхнул интерес к прогулкам в прошлое. Особенно папаша – то ему на рыбалку не терпится, то просто подышать экологически чистым воздухом – у нас тут заработаешь астму. Мать, та все больше по ягодам-грибам. Или купалась в чистейшей воде, теперь-то, куда ни сунься, везде нарвешься на химию, которую невесть где спустили в озеро. Отправлялись на целый день, брали с собой подстилку – полежать на траве, термос с кофе и второй, широкогорлый, с обедом. Конечно, лучше бы покушать с сельского базара, но это старший Громушкин раз навсегда запретил. Для него бумажка внутри агрегата – закон.
За лето старшие Громушкины загорели, окрепли. Одно волновало: Витька не делает и не делает Марине предложения, шляется где-то. Решил покупать себе отдельную квартиру в кооперативе. Будет шлюх водить. Дочь зато – одна радость – занимается, дружит с приличным парнем, хоть и из голодранцев. В университете – повышенная стипендия.
V
Так оно и шло, время. И грянула перестройка с гласностью и разными свободами, которые больше всех радовали, похоже, Марину Гурвич. Громушкин-папа на этом, правда, прилично заработал – с прилавков-то все пропало, как корова языком. А у него запасено. Так что и он был доволен. А потом началась приватизация, в торговле послабления. Витек одним из первых открыл собственный магазин по продаже антикварных книг и там же марок для филателистов. Все из того же источника. Заодно Витя организовал фирмочку по перепродаже автомобилей, которые пригоняли не из прошлого века, а из сегодняшней Германии. Короче, дело шло, денежки работали, дом, теперь уже собственная квартира Витька, был, как говорится, полной чашей. В самом деле, пора бы жениться. Но на ком? Телки, которые нравились Вите, в жены явно не годились. Марину он видел теперь редко – бегает с одного митинга на другой, глаза горят, щеки пылают. И Вите казалось, что он ей просто не интересен. Да и она ему… в общем… На выборы он не ходил, делать, что ли, больше нечего? Политика – не его забота.
Тем временем папаша вдруг начал сдавать, ныл, жаловался на сердце. Его бы за границу, на лечение, сейчас это просто – не желает. Ждет очередного лета, чтоб на дачу и… туда…
А основания киснуть у Тимофея Алексеевича были. И серьезные. Свой магазин он, конечно, выкупил. Теперь он назывался "Супермаркет", во время реформ наполнился дорогими товарами. Все бы хорошо, но работать в этих условиях Громушкин не умел. Клиентуры, которая приезжает к служебному входу, понятно, не стало. Зачем им служебный вход и переплата, когда и так все можно купить, люди это были все с достатком. Доход от торговли в магазине? Там свои заморочки – сперва крали покупатели, магазин-то без продавца. Вот какая-нибудь бабка и сунет в карман пачку финского масла или баночку йогурта. И что с нее возьмешь при ее-то пенсии? Так что в милицию Громушкин таких бабок не сдавал. Но товар у них приходилось отбирать, куда денешься? Потом появились штрих-коды, покупатели воровать перестали, можно было уволить охранников, которые сперва ходили за каждым, как конвой. Зато тащили, что ни попадя, продавщицы. Привыкли в прежнее время, что государственное – это свое. Но теперь-то оно не государственное, и прибыль влияет на их зарплату. Нет! Не объяснишь! Лучше сегодня украсть, вернее. Пришлось весь старый персонал отправить кого на пенсию, а кого – на улицу. Набрал молоденьких девчонок, без советского опыта, учил, как вести себя с покупателем, мол, обращаться вежливо, не называть "женщина" или "мужчина", а культурно, господами. И не сообщать бедно одетой даме, что, мол, куда прешь, у нас дорогой магазин. Кого-то научил, кого-то уволил. И все равно интереса нет в работе. А тут еще и наезды пошли, пришлось искать "крышу", без этого никто не обходится. Да еще хренова туча проверяльщиков – кому электропроводка не по рылу, надо, мол, закрывать лавочку и все менять, за ними – санэпиднадзор. Третьи врут на глазах, будто на прилавке просроченный товар. Ну, с этими Громушкин обходиться умел, в прежнее время тоже ревизоры ходили. Только нынешние жаднее и бессовестней, все им мало. Сегодня дал, завтра опять идут.
И затосковал Громушкин по прежним временам, по советской власти. Дома у себя совсем старик рехнулся, по мнению Вити, – повесил портрет Брежнева. И заявил, что зря "дерьмокрады" подавили путч, а Ельцин развалил страну, а потом еще расстрелял парламент… На выборах вечно голосует за КПРФ. А Седьмого ноября и Первого мая едет с утра пораньше на дачу, чтобы залезть в Машину и переместиться в шестидесятые и пройти с народом по праздничной площади, покричать "Ура!". Совсем крыша едет у старика!
Витек на новые времена не жаловался. Юля тоже была всем довольна, зарылась в свою науку, и с личной жизнью порядок – решили с Михаилом, наконец, пожениться. В институте, куда они устроились после истфака, больших заработков не дождешься, да разве в этом только дело? Юлька пишет диссертацию по первой половине XIX века, ноет, чтобы брат свозил ее туда еще хоть разочек, а он все обещает да откладывает. Он теперь занимается книгами Достоевского, другое время. Молодец был мужик, много всякого понаписал, хоть и отмотал – было дело – срок. Товар идет, как горячие пирожки.
VI
Между тем, в стране что-то опять менялось – ушел Ельцин, пришел новый президент. Витьку это все было по барабану, и родителям, похоже, одна малина. Юля-Джуди таки защитилась, теперь она, видите ли, Юлия Тимофеевна, пишут с мужем вместе какую-то книгу. Юлькин свекор – професор кислых щей, хмурится, что-то не по нему, а что – не разберешь. Старикам не угодишь, поскольку старость, как известно, не радость.
Каково же было удивление Витька, когда к нему в магазин однажды явилась Марина, с которой они уже месяца два не виделись, только перезванивались. Села в его кабинете в кресло, откинулась, закурила. Выглядит неплохо, прикид, косметика – все как следует. Но ведь не девочка уже, годы свое взяли. "Светская дама", – подумал Витек. И пожалел, что не женился вовремя.
А она точно подслушала. Говорит:
– Вот что, Витя. Я пришла сделать тебе предложение.
– Какое? – Витьку любопытно.
– Нормальное, – улыбается Марина, – какое полагалось бы сделать тебе. Руки, а заодно и сердца. Да закрой ты рот, за умного сойдешь.
– Я… – мямлит Витек, – ты… Мне давно хотелось…
– Ничего тебе не хотелось, – отрезала Маринка, – тебе хотелось бабло срубать и по бабам бегать… Нет, я не наезжаю, самой было не до тебя, если честно-то. А теперь вот надумала.
– И чего? – спросил Витек, чувствуя себя последним болваном.
– Ты – тормоз? Объясняю: время, Витя, меняется. Ты этого еще не видишь, а увидишь – будет поздно. Скоро гайки начнут закручивать, да так зажмут, что не пикнешь. Опять будут следить, сажать, все, как при прежних. И тех, кто побогаче, так станут трясти, что с голым задом останутся. А насчет демократических свобод уже зажим пошел. Я-то понимаю. И родители мои понимают, особенно папа. На демократию ему, конечно, плевать, а вот без штанов на старости лет – это ему никак не светит… Короче, мы решили ехать.
– Куда?
– На историческую родину, куда еще? У родителей там уже половина друзей. Все устроились, все при деле. А кто постарше, тоже неплохо живут. Израиль, говорят, рай для стариков и детей. Вот я и решила – надо нам с тобой объединиться, поехать и строить новую жизнь. Пока есть деньги и силы. Я, между прочим, если поднапрягусь, еще и родить могу… Ну?
– Почему я? – вымолвил потрясенный Витек, хотя Маринино предложение сразу пришлось ему по сердцу. И верно, сколько можно болтаться одному? Да и вообще интересно посмотреть, как они там, евреи? Устроиться они умеют, это всем известно.
Он посмотрел на Марину, и она ему очень понравилась – породистая, элегантная. И – надежная, сколько раз проверено.
Марина молча курила. Потом сказала:
– Конечно, сам понимаешь, девственности я тебе к свадьбе подарить не могу, а вот верность в дальнейшем гарантирую. Так что подумай, посоветуйся с родителями и звони. Только не тяни, время – деньги.
Тут Витек поднялся, обошел стол и опустился перед Мариной на одно колено.
– Чего тянуть-то? Делаю тебе, Марина Израилевна, официальное предложение. Завтра же подадим заявление в загс. Насчет моих родителей не сомневайся, будут счастливы. А твои-то?
– И мои, – улыбнулась невеста, – это, хочешь знать, мой папа первый придумал – тебя с собой взять. Так что продавай свою лавку, завершай дела. Отпразднуем свадьбу и – гуд бай, совдепия!
Потом, вспоминая этот разговор, Витек думал, что вот странно – про любовь у них ни слова не было сказано. Но, права Марина, надежность важнее всего. А любовь… Очень скоро ему уже казалось, что жену свою он любил всю жизнь. А может, так оно и было?
Старики Громушкины женитьбе, конечно, обрадовались. Даже предполагаемый отъезд сына их не особо огорчил. Подумаешь – приехал-уехал. Нынче не те времена, когда уезжали навеки, как в могилу. В Израиле Витек еще не так развернется, а с такой женой, как Марина, – вообще… И ребеночка, Бог даст, родят. Нет, ехать вместе с детьми да с Гурвичами – это не для них. Где родился, там и пригодился. Их, Громушкиных, историческая родина здесь. Тут и век доживать. Опять же Юля беременная, первые роды, когда за тридцать, – опасно, да и потом надо будет помогать. А старый Громушкин подумал еще про свое чудище, что стоит в гараже. Куда от такой радости уезжать? Она ему еще послужит.
