Александр Полещук - Звездный человек
— Ну как? — спросил неожиданно вошедший Борис Федорович. — Есть что-нибудь?
— Пока ничего, — грустно ответил Евгений Леонович, опустив глаза, — надеемся, надеемся…
ДЕВУШКА С КОРОВОЙ
В то время как в своей фотолаборатории Евгений Леонович нетерпеливо просматривал еще мокрую пленку с заснятыми кривыми, Дмитрий Дмитриевич и Коля стояли в вестибюле клиники. Их лица вытянулись от огорчения, когда санитарка сказала:
— Зря ходите. Насчет научных работ семнадцатая, палата уже обеспечена. Приказано никого не пускать.
— Как? Мне говорил Борис Федорович… У вас есть такой профессор?
— А я знать ничего не знаю! Там уже были с большими чемоданами. Побольше вашего. — Санитарка указала на магнитофон, который держал Коля. — Говорят, что больного просто замучили…
— С большими чемоданами? — спросил Дмитрий Дмитриевич. — Какого цвета?
— Черные. Один ящик на телевизор похож.
— А где экран? С какой стороны экран?
— Экран? Это окошечко?
— Да, да, окошечко, допустим. Где оно было?
— Вот тут. — Санитарка показала на Колином магнитофоне, где был экран.
— С торца! — сказал Дмитрий Дмитриевич. Он зажмурился, лицо его покрылось лучиками морщинок. — Это осциллограф!
— Так что, товарищи, идите подобру-поздорову… Молодой человек! — обратилась санитарка к Коле. — Молодой человек! Ишь какой шустрый, прямо так и вперед! Не лезь, не лезь, и нехорошо так! И без халата совсем нельзя! А вас и с халатом нельзя!
— Послушайте… — начал Дмитрий Дмитриевич. — Он ведь нам сказал, чтобы мы еще раз пришли…
— Ой, ну что вы со мной говорите? Мне Борис Федорович наказал: кто бы ни приходил — не пускать. В другой раз придете, выздоровеет больной-то — и придете.
Санитарка ушла.
— Н-да, — сказал Дмитрий Дмитриевич и коротко рассмеялся.
— Чему вы смеетесь? — спросил Коля.
— Пока я тебе верил и не верил, сомневался, расспрашивал, кто-то уже начал работать… Да и мудрено ли? Все! Пойдем домой!
— Идите, я здесь еще побуду…
— Что здесь делать-то?… А жаль! Я уже настроился, совсем настроился…
— А я не хочу прощаться. Я его хочу видеть, этого Человека, и увижу! Я хочу научиться говорить на его языке, расспросить его хочу. Он мой, этот Человек!
— Ну, ты совсем, Коля… Что ты, ультразвуком говорить думаешь? Пойдем… — Дмитрий Дмитриевич на минуту задумался. — Конечно, могли бы еще раз записать, но, видишь ли, более крупные, а главное — более черные ящики пошли в ход; наше дело пятое. Прощай! Да, Коля, ты будешь поступать в институт… Может быть, тебе будет нужен мой совет — я тебе всегда рад. Да, еще ты радиотехникой занимаешься, так у меня есть много разрозненных деталей, может, тебе пригодятся…
Дмитрий Дмитриевич ушел. Коля поставил магнитофон на пол и сел на него, положив голову на руки. В вестибюле было прохладно, и Коля незаметно задремал. Ему казалось, что все звуки приходят откуда-то из бесконечной глубины.
— Вы, голубушка, из какой палаты? — услышал вдруг он.
— Я? Из семнадцатой. Спасибо вам за халат.
Коля встрепенулся. Высокая девушка протягивала халат санитарке. Колино внимание привлекла брошь в виде большой черной коровы. «Девушка с коровой!» — подумал Коля. Он подумал также, что, судя по броши, у этой девушки нет совершенно никакого вкуса, что хотя она и девушка, но гораздо крупнее его, Коли. Затем что-то, пока неосознанное, заставило его окончательно очнуться от дремоты. «Семнадцатая палата! В семнадцатой палате лежит мой Человек! Санитарка только что сказала: „Семнадцатая палата научной работой обеспечена!“
Коля был уже на ногах. Девушка приводила в порядок свои сумки с банками и свертки.
— Я помогу вам, — сказал Коля, дотрагиваясь до одной сумки.
— Спасибо, — ответила девушка. — Пожалуйста.
Коля схватил сумку за ручки. Девушка, мельком взглянув на него, собрала посуду и, поблагодарив, пошла к выходу.
— Послушайте, — крикнул Коля. Он подхватил магнитофон, бросился за ней. — Послушайте! Вы мне очень нужны…
Они вышли из клиники вместе.
— Так я слушаю вас, — сказала девушка. Коля хотел сказать правду, но так сразу, на ходу, было трудно объяснить. Он замялся…
— Мне… вы… нравитесь… — Коля почувствовал, что его уши вспыхнули, он был готов немедленно провалиться сквозь землю, и, самое ужасное, где-то в глубине души шевельнулось: «А ведь ты сказал правду».
Девушка повернулась, внимательно посмотрела на Колю. Коля совсем смешался и уставился на брошь: он неожиданно обнаружил, что черная корова имела белую морду.
— Ах вот как! — немного подумав, сказала девушка. — Тогда… тогда несите и эту сумку.
Коля покорно взял вторую сумку, и некоторое время они шли молча.
Идти было страшно неудобно: две сумки и магнитофон.
— А кто у вас там лежит?
— Дед.
— А что с ним?
— Несчастный случай. Поспорил с одним животным — Девушка улыбнулась — И проспорил. — добавила она, и Коля не понял, что было в ее словах, грусть или злорадство.
— А сейчас как он себя чувствует?
— Тоскует. Вообще хорошо себя чувствует, но тоскует. Поговорить ему не с кем Меня увидел — замучил. Как дома, да как я, да.
Коля остановился, переложил магнитофон в правую руку, а сумки — в левую и вытер пот со лба, для чего ему пришлось наклонить голову к плечу. Девушка насмешливо посмотрела на него, но сумки у него из рук не взяла.
— Так почему он не разговаривает — пошел напролом Коля. — Он что, один лежит?
— Нет, там трое Но одного медведь порвал, все лицо забинтовано, а второй вообще…
— Что вообще?
— Дед говорит «Чудо-чудное, по ночам светится, носом свистит, говорить не говорит».
— Вот бы посмотреть на него — значительно сказал Коля. Все шло как нельзя лучше.
— Там приходят, изучают его Дед говорит— «Все кривые с него сняли». — Девушка неожиданно остановилась.
Коля проскочил вперед и тоже остановился.
— А в ящичке, в чемоданчике, у тебя что? — твердо спросила девушка и посмотрела ему в глаза.
— У меня? — Коля пожал плечами — Так, ничего…
— Ты тоже к нему? К «чуду-юду»?
— Да, — сказал Коля — Этого человека я нашел.
— Об этом ты и хотел со мной поговорить?
— Да то есть нет. Коля виновато потупился.
— Понимаю. Какая я несчастная, обманутая, осталась у разбитого корыта! — Девушка говорила серьезно, но Коля понимал, что она смеется над ним — Ну что ж, я не буду мстить! Не стану! Иди в палату к моему деду. Скажи, что племянник А деда зовут Серафим Яковлевич, Несветаев по фамилии.
Коля торопливо поставил свой чемоданчик, на него сумки с посудой и, прижимая все это коленом к стене дома, достал тетрадку.
— «Несветаев Серафим Яковлевич», — записал он — А как вас зовут?
— Меня зовут Лена, но этого записывать нельзя…
— Почему?
— Имена тех, кто тебе нравится, нужно помнить без тетрадки.
Коля проводил Лену до трамвая и решительно остановился.
— До свиданья, — сказала Лена, не замечая сумок, которые протягивал ей Коля — Прощай! — Лена крепко схватила Колю за плечи, громко чмокнула его в лоб и, отобрав сумки, ушла.
Коля, опешив, смотрел ей вслед.
— Вытрите лоб, вас мама ругать будет, — сказала мороженщица, которая все видела.
«Еще губы накрасила! Вот черт! Придется платок самому стирать», — думал он, шагая по улице.
* * *
Утром Коля позвонил в институт.
— Михантьева? — переспросила Наталья Степановна. — Нет, его сегодня нет. У него академический день, он дома работает. Сейчас он скорее всего дома. Адрес знаете?
…Дверь открыл сам Дмитрий Дмитриевич. Он молча кивнул Коле, будто ожидал его прихода, и пропустил его вперед.
— Вот смотрю журналы, ищу, — сказал Дмитрий Дмитриевич.
— Так вы тоже считаете, что нужно продолжать? Дмитрий Дмитриевич, не нужно сдаваться, не нужно! Вот если бы придумать такую штуку, чтобы она ультразвук в обычные звуки превратила!
Дмитрий Дмитриевич отбросил журнал в сторону.
— Постой — сказал он — Постой. Я с подобным случаем имел дело. Есть такой способ! Как я мог забыть? Сам до всего, можно сказать, докапывался.
— И докопались?
— Да, да. Это было… Это было в сорок пятом году в Маньчжурии.
— И мы услышим этого человека? И без всяких больших ящиков?
— Ящики не нужны, никаких ящиков…
— А я проведу вас прямо в палату! И мы все проверим! — восторженно закричал Коля.
— Что ж, попробуем! — сказал Дмитрий Дмитриевич. — Попробуем без черных ящиков.
БЕЗ ЧЕРНЫХ ЯЩИКОВ
С помощью Коли Дмитрий Дмитриевич выдвинул на середину кухни стол, на стол поставил табурет и, встав на него, заглянул на антресоли. Когда-то здесь ютились приживалки и прислуга; сейчас антресоли были забиты всевозможным хламом, накопленным за десятки лет поколениями непрестанно сменявшихся жильцов. Дмитрий Дмитриевич выволок порванный пуховик, который немедленно наполнил кухню пухом и пылью, сломанный велосипед с двумя рамами и одним колесом, кипу судебных отчетов за 1903 год и туго надутую камеру для купания. Затем Дмитрий Дмитриевич осторожно ступил на угрожающе заскрипевший настил, что-то щелкнуло, и резкая боль пронизала пальцы его ноги. Он быстро выпрямился и с размаху стукнулся головой о потолок.
