Лев Аскеров - Приговоренные
Вообщем, пока Пытливый раздумывал, губы его сами выцедили:
— То есть?…
— Как зовут? Чем занимается? Где живет? — уточнил Озаренный.
— У меня нет отца.
— То есть?! — непонятно от чего взволновавшись, выдохнул Кроткий.
— Я его никогда не видел. Впрочем, как и он меня. Мама не раз говорила, что папа пропал безвести. Он не знал даже, что она беременна мной.
— Вот как!? А чем он занимался мать говорила? — буравя глазами Пытливого, с пристрастием следователя, спрашивал Верный.
— А что это вас так интересует? — растерянно глядя на странно застывших в оцепенении Мастеров, сказал он.
— Потом объясним. Отвечай! — потребовал Озаренный.
— Мама у меня такая выдумщица. Она несколько раз говорила…
Пытливый смущенно потупившись, умолк.
— Hу что? Что говорила? — с явным нетерпением торопил Озаренный.
— Это ее выдумка, Мастер. Она его, видимо, очень любила и придумывала о нем бог весть что.
— Что придумывала?! Ты можешь говорить вразумительно?! — повысил голос Верный.
«Да что это они, — подумал Пытливый, — с ума сошли что ли? Hа что им сдался мой отец и что им за дело о чем рассказывала мне мать? Неудобно даже повторять ее сказку…»
— Видите ли это была сказочка для ребенка, спрашивающего: «Кто его папа?»
— Пытливый, ты из нас душу вытягиваешь! Выкладывай сказку! — приказал Озаренный.
— Суть ее в том, что отец был Его любимчиком, — Пытливый робко указал пальцем вверх.
Мастера молниеносно обменялись между собой взглядами.
— Это уже что-то, — серьезно говорит Озаренный и вкрадчиво, словно чего-то боясь вспугнуть, спрашивает:
— Маму зовут не Чаруша?
— Чаруша, — кивает Пытливый, и спохватившись, хочет спросить откуда он знает. Озаренный, однако, не дает раскрыть ему рта.
— Имя отца она называла?
— Называла. Странное имя… Ведун.
— Где она живет? Чем занимается?
— Зачем это вам?
— Отвечай, прошу тебя. Потом объясним.
— Мама — модельер. Никакого отношения ни к науке, ни к нашему делу не имеет. А жили мы всегда на Венечной третьего Луча.
— Сейчас она там?
Пытливый кивнул. Наступило долгое молчание которое нарушил Верный.
— Соедини нас с ней. Немедленно! — резко приказал он.
— Да! Да! — воскликнул Кроткий и многозначительно добавил:
— Только так!
Пытливый не знал, что думать и что они хотят от него и его матери.
— Давай, давай, парень, — поторапливал Озаренный.
— А как? Я не могу.
— Успокойся, Озаренный. Он действительно не может. У него же одноярусный нимб, — говорит Верный.
— Я совсем потерял голову, — соглашается он. — Возьми мой и вызывай город. Настойчиво. Моим именем. Без стеснения, — явно возбужденный распоряжался Озаренный.
— Который час там? — интересуется Пытливый.
— По ВКМ десять тридцать. Там самый разгар рабочего дня, — сказал кто-то из Мастеров.
Пытливый представил, какой в городе поднимется переполох. По видеоканалу Избранных сам Озаренный, почитаемый за сына Всевышнего, требует Чарушу…
Какие-то незнакомые люди с выражением недоумения и растерянности смотрят на Пытливого, Верного и Кроткого. «Ее ищут», — говорят они и просят извинения за задержку.
Сначала он слышит мамин голос:
— Тут какая-то ошибка, — кричит она, а потом, вдруг сникнув, шепчет:
— Может что случилось с Пытлей?
И вот она.
— Она!.. Это — она! — в самое ухо Пытливому выдыхает Озаренный и, дергая его за рукав, по-мальчишески шипит:
— Отдай мой нимб.
— Потерпи, — просит Кроткий, — пусть мальчик пообщается.
— Вот и я, мама! — выкрикивает он, не слыша своего голоса.
— Здравствуй, сынок! С тобой ничего не случилось? Где ты?
— В командировке. Все у меня хорошо. Просто представился случай связаться с тобой и я его не упустил…
— Ты же весь город всполошил, мальчик мой. По такому каналу с нами соединяются самые-самые. Избранные. И по чрезвычайным поводам.
— Повод чрезвычайный, — пробухтел, стоявший рядом Верный.
— А это кто… — последней фразы — «с тобой» — она уже не выговорила. Взмахнув в испуге руками, она бледнеет и скорее стонет, чем произносит:
— Сердитый Воин…
— Он, он, — говорит Кроткий.
Чаруша переводит взгляд на подтвердившего ее слова и, как от полученной внезапной раны, доставившей ей больше удовольствия, чем боли, протяжно выпевает:
— О-о-о!.. Ты ли, Томный!?
В это время Озаренный срывает с Пытливого нимб и, надев его, как сумашедший вопит:
— Чаруша! Чаруша! И я, Багровый Бык, тоже здесь.
Смеясь и плача Чаруша бросается к ним.
— Мальчики!.. Мальчики мои родные…
Она гладит экран с улыбающимися ей лицами мужчин. Целует их.
Они жадно оглядывают друг друга. Хохочат. А сквозь смех тусклыми змеиными чешуйками мерцает глубокая печаль.
Мужчины не плачут. За них плачет Чаруша. А сквозь слезы брилиантовыми камушками сверкает восторг. Радость узнавания. Счастье встречи.
— Откуда вы?
— Оттуда же! — отвечает за всех Озаренный.
— А Ведун?! Где мой Ведун?…
— Чаруша, милая, мы даже не знали где ты. Мы искали тебя на Промежуточных, — объясняет Озаренный, назвавшийся Багровым Быком.
— Ведун скорее всего в Кругообороте. Только вот не знаем в каком Луче, — ответил Верный.
— Неужели я никогда-никогда его не увижу…
— Hу что ты, Чаруша? Когда-нибудь мы опять будем вместе, — успокаивает ее Кроткий.
— Он даже не знает, что у него сын.
— И мы были не в курсе, — говорит Кроткий. — Только сегодня узнали.
— Это я его вычислил, — похвастался Озаренный. — Он вылитый отец. И родинка на горле — в форме ладони — тоже его. А манера говорить чуть кривя рот, прямо один к одному Ведуновская.
— А где Пытля? Я его плохо вижу. Он что далеко?
— Нет рядом, — успокоил Верный и, обратившись к практиканту попросил встать поплотнее к нему.
— Пытля, это самые близкие друзья твоего отца, — горячо шепчет она. — Мы все вместе жили когда-то…
Пытливый все никак не мог прийти в себя. Триумвират Мастеров, хрестоматийные герои ВКМ, с которыми быть только знакомым почиталось за великую честь, — оказались близкими для его семьи людьми. От них веяло родственным теплом. Оно словно мягкими губами и нежно-нежно касалось каждой клетки его существа. К матери они относились, как горячо любящие братья к сестре. Пытливый помнил, она рассказывала о них. И о Красном Быке, и о Томном, и о Сердитом Воине. И, конечно, об его отце — Ведуне.
Он никогда не сомневался в том, что все услышанное от мамы было плодом ее образного воображения. Красивыми сказками сыну…
Став повзрослей, и слушая мамины истории об отце и его товарищах, он думал о том, что ей надо было стать сказательницей легенд, а не модельером. В их сюжетах не хватало одной малости, классического начала: «в некотором царстве, в тридевятом государстве». Хотя место, где все происходило тоже не называлось. Hе потому, что она избегала называть его, а потому, что не помнила. Словно кто стер все из памяти. Сколько раз Чаруша пыталась припомнить, если не местечко, где все это происходило, то хотя бы планету… Hо, увы!
Однако она точно знала, что та планета была не этой, где она сейчас живет и работает, где родила сына и где они долгое время жили вместе, пока мальчик не встал на крыло. Зато Чаруша помнила такие детали из своей жизни на той планете, которые, подчас, ей самой казались игрой воспаленного сознания. И вот… Если, конечно, представшее перед ней не бред на яву…
Перед ней стояли все те, кто были героями, так называемых ее сыном, выдумок. Они смотрели на нее до слез родными и любящими глазами. И тогда все они были влюблены в нее. А Чаруша любила другого. Их товарища. Он был у них за старшего. И звали его Ведун…
И Чаруша все вспомнила. В темнущих закоулках ее памяти, где хранилось давным-давно забытое и перезабытое, вспыхнул свет. Разрывающий голову ослепительный свет. Она зажмурилась…
И на ветке дуба, свисающей над крыльцом их земного жилища, как когда-то давным-давно Чаруша увидела белого-белого, как снег, сокола…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1. Ментор
— Сожалею, Пытливый, но у меня нет больше времени на вас, — не сводя тяжелого взгляда со слушателя, поднялся Карамельник.
— Все. Разговор окончен.
По всему декану осточертело разговаривать с ним. Что хотел сказать — он сказал. Черта подведена. Продолжать беседу не имело смысла. Долг он свой выполнил. Битый час так и эдак растолковывал: выпускник ты или нет, есть заслуги у тебя или ты без них, все равно, за обман, что в перечне непрощаемых ошибок Высшей Школы Удостоенных стоит на первом месте, он подлежит безоговорочному отчислению.
