Боб Шоу - Миллион завтра
Цвета на экране сложились в двумерное изображение лица его жены.
— Здравствуй, Афина, — сказал он, ожидая ее реакции при виде его.
— А, это ты, Вилл, — апатично ответила она.
— Я жду в аэропорту уже более получаса и думал, что ты за мной не приедешь.
— Я забыла.
— О! — удивился он. Может, причиной была двумерность изображения, но на мгновение лицо Афины показалось ему чужим и враждебным. — Ну так я тебе напоминаю. Приедешь ты или нет?
— Как хочешь, — ответила она, пожимая плечами.
— Если для тебя это слишком тяжело, я возьму в аэропорту болид, холодно сказал он.
— Хорошо. До встречи.
Изображение расплылось, напоминая рой цветных светлячков, которые помчались в глубь серых бесконечностей.
Карев пощупал гладкую кожу на подбородке, и в нем поднялась, пронзая его, мощная волна чувств. Только через некоторое время он понял, что это… печаль. Афина была, пожалуй, единственным известным ему человеком, который вел себя со всеми абсолютно откровенно, и он безо всяких угрызений совести выворачивал наизнанку смысл сказанных ею несколько минут назад слов, если это отвечало перемене состояния ее духа. Она могла купить дорогую вазу и в тот же вечер разбить ее вдребезги, могла уговорить его поехать на выбранный ею курорт, а сразу по приезде отказаться от пребывания там. Кстати, неужели она годами паразитировала на его чувствах, клянясь, что ее любовь к нему ничуть не изменится после остывания, чтобы потом, спустя неполную неделю после этого факта, отнестись к нему с нескрываемым безразличием.
Он знал, что ответ на этот вопрос звучит однозначно: да.
Если Афина открыла, что Карев минус секс равняется нулю, то он не ждал с ее стороны никакой игры. Она тут же с жестокой легкостью сказала бы ему это в глаза и принялась строить свою жизнь заново. Размышляя об остывании, он предвидел, что их супружество выдержит максимум год, однако допускал возможность, что оно продлится месяц или даже неделю. «Я должен ей все рассказать! — мысленно кричал он. — Я должен немедленно ехать домой и рассказать всю правду о Е.80».
Толкнув плечом дверь, он вышел из будки и побежал нанимать болид. По дороге домой, мчась под многотонным давлением сжатого воздуха, он мысленно повторял, что скажет ей. Пробы, взятые Баренбоймом, показали хорошие результаты, значит он, Карев, является и бессмертным, и мужчиной. Значит, их супружество начнется как бы сначала и выдержит неопределенно долгое время. Он собирался сказать ей правду, продемонстрировать ее всей силой своих чувств. У нас будут дети, мелькнуло у него в голове, и мысль эта успокоила его дрожащие пальцы. Как только кончится действие последней противозачаточной таблетки, которую я принял, мы позаботимся о ребенке.
Когда Карев ставил нанятый болид на площадке возле дома, окна куполодома заполняла матовая чернота. Он вошел через главный вход и увидел, что внутри тоже почти полная темнота, нарушаемая только блеском звездных фигур, спроецированных из проектора на крышу. Все разделительные стены были убраны, и в первый момент он подумал, что Афина куда-то вышла, но тут же заметил, что она лежит на софе, глядя на вращающиеся вверху созвездия. Подойдя к пульту климатизации, он наполнил дом солнечным светом.
— Я уже здесь, — заявил он, хотя это и было лишним. — Приехал как мог быстро.
Афина не шевельнулась.
— Ты меня удивляешь, Вилл. Факт, что ты сделал из себя евнуха, нисколько не затормозил тебя. И это прекрасно, — сказала она с такой холодной яростью, что он даже испугался.
— Я должен с тобой поговорить, Афина. У меня для тебя новость.
— А у меня для тебя, дорогуша. Держи! — воскликнула она, бросая ему маленький блестящий предмет, который он поймал в воздухе. Это был серебряный кружок, в середине которого виднелось красное пятнышко.
— Ничего не понимаю, — медленно сказал он. — Это похоже на указатель беременности.
— Это именно он и есть. Я вижу, что нейтрализация не повредила твоим глазам.
— Но я по-прежнему не понимаю… Чье это?
— Как это чье? Конечно, мое. — Афина села и повернулась к нему лицом. Ее левое веко явно опустилось. — Я лизнула его сегодня утром, и он вот так мило покраснел.
— Но это же невозможно. Ты не можешь быть беременна, ибо последний раз я принимал таблетку месяц назад и… — Карев замолчал, на лбу его выступил холодный пот.
— Наконец-то ты понял. — Левый глаз Афины почти полностью закрылся, а ее лицо, застывшее, как у жрицы, выражало немую ярость. — Ты нисколько не ошибся относительно меня, Вилл. Оказывается, я не могу жить без регулярных сношений. Не прошло и двух дней после твоего отъезда, а я уже имела в нашей постели другого. Или лучше сказать, что это он имел меня в нашей постели?
— Я не верю тебе, — сказал он слабым голосом. — Ты лжешь, Афина.
— Ты так думаешь? Тогда смотри. — Она взяла с туалетного столика еще один кружок и с миной мага, показывающего фокус, положила его себе на язык. В глазах ее появилось холодное веселье, когда она вынула кружок изо рта и продемонстрировала его. На стороне, которая касалась языка, в центре появилось темно-красное пятнышко. — Что ты скажешь на это?
— Что скажу? Послушай. — Окружающая его комната удалилась куда-то в звездное пространство, а сам он слушал, как его помертвевшие губы выговаривают Афине все, что он о ней думает. Он повторял все известные ему ругательства так долго, что они потеряли смысл от множества повторений.
Афина насмешливо улыбнулась.
— Отличное представление, Вилл, — сказала она, — но словесное насилие не заменит настоящего.
Карев посмотрел на свои руки. Каждый палец в отдельности, независимо от остальных, совершал маленькие движения.
— Кто это был? — спросил он.
— Почему ты спрашиваешь?
— Я хочу знать, кто является отцом.
— Хочешь заставить повернуть вспять то, что он сделал?
— Скажи мне это сейчас же. — Карев громко проглотил слюну. — Советую тебе сказать мне.
— Ты мне надоел, Вилл, — ответила Афина и закрыла глаза. — Прошу тебя, уйди.
— Хорошо, — сказал он после паузы, которая тянулась, казалось, бесконечно долго. — Я уйду, ибо, оставшись, я убью тебя. — Даже в его ушах слова эти прозвучали бессильно.
Блаженно улыбающаяся Афина продолжала лежать на софе, когда он вышел из дома, вернулся к своему болиду и уехал.
Глава 5
— Моя жена беременна, — объявил Карев, старательно выговаривая слова, и выпил кофе, ожидая реакции, которая последует.
За красно-голубым столом Баренбойм и Плит образовывали как бы маленькую живую картину, в точности такую же, как в тот день, когда Карев впервые посетил кабинет председателя. Руки у Баренбойма были сложены как для молитвы, и он смотрел поверх них глубоко посаженными глазами, а Плит с довольным лицом подскакивал на своем невидимом викторианском стуле, его покрасневшие глаза блестели, а губы образовывали остро выгнутую вверх дугу.
— Ты уверен в этом, Вилли? — спросил Баренбойм голосом, который не выражал никаких чувств.
— Полностью. Она проверила это два раза.
— Когда это произошло?
— На прошлой неделе, — ответил Карев, любой ценой желая скрыть то, что чувствовал под двухсотлетним взглядом Баренбойма. Хотел он утаить и тот факт, что его личные супружеские обязанности подчеркивают результаты эксперимента за миллиард долларов.
— Итак, уже нет ни малейших сомнений. Это последнее доказательство, что Е.80 оправдал свое назначение.
Что скажешь, Мэнни?
Плит коснулся пальцами висящей у него на груди золотой безделушки в форме сигары, и его губы выгнулись в еще более острую дугу.
— Полностью с тобой согласен, — сказал он. — Именно этого мы и ждали.
Оба удовлетворенно переглянулись, понимая друг друга без слов способом, доступным только остывшим, живущим много десятков лет.
— А что дальше? — вставил Карев. — Вы сообщите это общественности?
— Нет! — воскликнул Баренбойм, наклоняясь над столом. — Еще не сейчас. Соблюдение тайны в эту минуту важнее, чем когда бы то ни было, до тех пор, пока химический состав субстанции Е.80 не будет защищен патентом.
— Понимаю.
— Кроме того, надеюсь, Вилли, ты не обидишься на меня за эти слова, хорошо было бы подождать конца беременности, чтобы убедиться, будет ли она доношена, а ребенок родится нормальным.
— Нет, я не обижусь.
— Отличный ты парень! — Баренбойм откинулся на стуле. — Мэнни! Ну и дурни же мы! Сидим тут и говорим только о делах, и совсем забыли поздравить нашего молодого коллегу.
Плит расцвел так, что его красное, как будто начищенное щеткой лицо покрыл еще более сильный румянец, но ничего не сказал.
Карев глубоко вздохнул.
— Не нужно меня поздравлять, — сказал он. — Честно говоря, мы с Афиной расстались. На какое-то время, конечно, на пробу.
