Мо Янь - Мучительные перевоплощения Симэнь Нао
Вот поэтому, Цзефан, Мо Янь является не просто твоим товарищем, а названным братом.
Как только отец твоего приёмного брата Мо Яня ушел, на дворе усадьбы Симэнь Нао, или, правильнее сказать, сельского управления, засуетились. Прежде всего Хун Тайюэ и Хуан Тун приклеили на главных воротах два плаката с иероглифами. Потом пришли музыканты и, усевшись на землю, стали ждать. Некоторые из них показались мне знакомыми с давних времен. Память Симэнь Нао забурлила от воспоминаний, но, на счастье, пришел хозяин с кормом и прервал их. Сквозь приоткрытый тростниковый занавес навеса я мог за едой наблюдать, что происходит вокруг. Чуть позже через какое-то время прибежал подросток с красным бумажным флажком в руке и во все горло закричал:
– Приехал! Приехал! Сельский председатель приказал начинать играть!
Музыканты повскакали на ноги, и моментально застучали барабаны, зазвенели гонги, а за ними затрубили и трубы, приветствуя высокого гостя. Я увидел, как Хуан Тун, забегал вокруг и закричал:
– Дайте дорогу! Дайте дорогу! Председатель округа идёт!
Под руководством Хун Тайюэ, председателя кооператива, председатель округа Чэнь в сопровождении нескольких вооруженных охранников прошел через ворота усадьбы. Начальник был очень худой, со впалыми глазами. Старый военный мундир болтался на нём, как на вешалке. За ним во двор хлынули крестьяне, члены кооператива, ведя за собой украшенный красными шелковыми лентами тягловый скот и неся на плечах сельскохозяйственные орудия. За короткое время двор наполнился шумом, скотиной и суетящимися людьми. Глава округа стоял на табуретке под абрикосовым деревом и приветствовал людей непрерывными взмахами руки, на что они всякий раз отвечали радостными возгласами. Даже животным передалось праздничное настроение: лошади ржали, ослы ревели, коровы мычали, словно доливая масла в пламя всеобщей радости. Именно в эту величественную минуту, но еще перед тем, как глава округа произнес свою речь, мой хозяин потащил меня, или точнее, Лань Лянь потянул своего осла к воротам, через толпу у всех на виду.
Оказавшись за воротами, мы сразу направились на юг, Проходя через спортивную площадку начальной школы, увидели, как сельские классово-чуждые враждебные элементы переносили камни и землю под присмотром двух милиционеров, вооруженных винтовками с красными кисточками. Они расширяли и приподнимали земельную насыпь возле спортивной площадки, на которой происходили театральные представления и проводились массовые собрания, где подвергли суровому осуждению и меня, Симэнь Нао. Глубоко в моей памяти сохранились образы всех тех людей. Вон тот худой старец Ю Уфу, с трудом переставляющий дугой согнутые ноги, в течение трех месяцев был председателем десяти домохозяйств во времена марионеточного правительства. А вон тот человек, который несет на коромысле две корзины земли, Чжан Дачжуан, перешел на сторону врага, взяв с собой винтовку, когда «Корпус возвращения Родины» начал мстить населению освобожденных районов. На протяжении пяти лет он служил кучером в нашем доме. Моя жена, Симэнь Бай, устроила его брак с Бай Сусу, своей племянницей. Когда меня распинали на общем собрании, мне также говорили, что я, якобы, переспал с ней перед тем, как выдать за Чжан Дачжуана. Это была явная ложь и вранье, но когда племянницу вызвали свидетельствовать, она, закрыв лицо воротником кофты, только исступленно рыдала и тем самым, превратив ложь в правду, послала меня на тот свет. А вон тот парень с изможденным вытянутым лицом и косматыми бровями, несущий только что срубленное бревно софоры, У Юань, – один из богатых крестьян и мой близкий друг. Он – хороший музыкант, играет на двухструнной скрипке «цзинху» и на духовом инструменте «сона». Когда горячая пора в селе заканчивалась, он любил вместе с группой музыкантов играть на улицах не ради заработка, а для собственного удовольствия. А вот еще один юнец с жиденькой бородкой, стоящий почти не шевелясь на насыпи с мотыгой в руке и делающий вид, что занят работой; это – Тянь Гуи, бывший владелец очень успешного магазина спиртных напитков, большой скряга. Он хранил в своей кладовой множество мешков пшеницы, а жену и детей кормил отрубями и гнилыми овощами. А кто там еще?.. Вон та женщина с миниатюрными ножками, несущая неполную корзину земли и через несколько шагов останавливающаяся, чтобы передохнуть, – это моя бывшая жена Симэнь Бай. Перед ней стоит с сигаретой во рту и кнутом в руке Ян Ци, начальник сельской службы общественной безопасности. Он строго кричит: «Симэнь Бай, чего это ты бездельничаешь, как госпожа?». Женщина от испуга чуть не падает, и тяжелая корзина с землей сваливается на её хрупкую ножку. Она пронзительно вскрикивает, а затем тихо плачет от боли, всхлипывая, словно маленькая девочка. Когда Ян Ци поднял руку и размахнулся – я вырвал уздечку из рук хозяина и мигом бросился к нему, – кнут со свистом пролетел почти вплотную с носом Симэнь Бай, не причинив ей вреда, а только показав этим сноровку надзирателя. Этот подворовывающий негодяй, мастер жрать-пить, посещать публичный дом и играть в карты, растранжирил все имущество, которое нажил его отец, и довел мать до такой нищеты, что она повесилась на балке чердака, а сам он стал бедным-пребедным крестьянином и передовым революционером. Я собирался заехать ему кулаком в морду, хотя, не имея кулаков, можно бы было просто двинуть его задними ногами или укусить своими большими ослиными зубами. Рано или поздно я, осел из рода Симэнь, укушу тебя, подонок с жиденькой бородкой, сигаретой во рту и кнутом в руке.
Мой хозяин вовремя схватил и дернул меня за веревку, чем спас наглого Ян Ци от большего несчастья. Но я всё равно поднял вверх задние ноги и ударил, почувствовав, что попал во что-то мягкое – живот Ян Ци. После того, как я стал ослом, у меня был гораздо более широкий угол зрения, чем у Симэнь Нао. Теперь я мог видеть, что происходит даже позади меня. И я заметил, как сукин сын Ян Ци шлепнулся задом на землю, а его маленькое лицо побледнело. Он долго приходил в себя, а когда очухался, то стал звать маму. Сволочь, твоя мать повесилась из-за тебя! Так что зря ее зовешь!
Хозяин отпустил уздечку и поспешил помочь Ян Ци встать на ноги. А тот, наклонившись, поднял кнут, чтобы ударить меня по голове, но хозяин схватил его за запястье и не дал ему этого сделать. «Ян Ци, уважай мое право собственности на этого осла! – сказал хозяин. – «Лань Лянь, пошел ты ко всем чертям! Ты, приёмный сын Симэнь Нао, стал классово-чуждым элементом! Я и тебя прибью!» – кричал Ян Ци, но хозяин все сильнее и сильнее сжимал его запястье, пока постоянный завсегдатай публичного дома, взвизгнув от боли, не бросил плеть на землю. Толкнув его, хозяин сказал: «Тебе повезло, что мой осел не подкован!».
Обернувшись, мой хозяин потащил меня за собой через южные ворота в оборонительной стене села, на которой под легким ветерком покачивались пожелтевшие стебли травы. Тот день, когда был основан кооператив, и был днем моего совершеннолетия. «Ослик, – сказал хозяин, – я собираюсь тебя подковать, чтобы ты чувствовал себя защищенным и обутым, чтобы камни или любые другие острые предметы на дороге не ранили твои копыта. Как только тебя подкуют, ты станешь взрослым и будешь обязан помогать мне в работе». Что же, разве это не судьба каждого осла помогать своему хозяину? Я высоко поднял голову и заревел впервые так громко и выразительно, что хозяин приятно удивился.
Местный кузнец, мастер кузнечного дела, также подковывал лошадей и ослов. У него было черное лицо, красный нос, выразительные надбровные кости вместо бровей, опухшие веки без ресниц и три глубокие морщины, заполненные угольной сажей. Под ручейками пота на лице подмастерья я увидел совершенно белую кожу. Парень так сильно обливался потом, что я забеспокоился: а вдруг его организм очень быстро потеряет всю свою влагу? Что же касается мастера, то он был настолько высушенным, что, казалось, вода давно испарилась из него за много лет пребывания перед горячим горном. Юноша левой рукой раздувал огонь кузнечным мехом, а правой орудовал щипцами. Когда раскаленный добела кусок железа оказывался на наковальне, мастер и подмастерье по очереди принимались колотить по нему то большим молотом, то постукивать малым молотком – дин-дон, дин-дон! – так что искры разлетались вокруг, буханье сотрясало стены кузницы, а я стоял словно завороженный.
Я подумал, что такой симпатичный, белолицый юноша должен был бы выступать на сцене, завоевывая сердца девушек разговорами о нежных чувствах и обещаниями жениться, а то, что он кует железо в кузнице, – просто какая-то ошибка и неправильное стечение обстоятельств. Я не думал, что у такого красивого, как Пань Ань, парня будет столько силы, чтобы свободно и легко орудовать, как бы частью своего тела, восемнадцатифунтовым молотом, неподвластным даже сильному, как бугай, кузнецу. Из раскаленного куска железа, лежавшего на наковальне, в руках мастера и подмастерья могла, по их желанию, словно из глины, получиться любая форма. Выковав из куска железа величиной с подушку кухонный секач, самое главное орудие в крестьянском доме, они сели немного передохнуть.
