Павел Комарницкий - День ангела
Машина въехала в лес, и жара сразу ослабела. Я с жадностью вдыхал запахи летнего леса, прогретого солнцем. Ветки то и дело хлестали по открытому окну, и сорванный березовый листок прилип к моим губам. Я поймал норовящий ускользнуть листок языком, разжевал и проглотил, стараясь унять волнение. Все будет хорошо.
Наконец впереди появились крыши лесного кордона, утопающие в зелени. Я подъехал к воротам, немногим уступающим по размерам воротам того скита (глядика, и петли бронзовые! Богато живет дед). Забора было не видать, кругом буйно разрослись колючие кусты можжевельника, проросшие крапивой. Я пригляделся коегде сквозь зелень проглядывала колючая проволока "егоза". Круто живет дед.
Ворота были закрыты. Ничего удивительного, у Петра Иваныча Дымова масса хлопот, и сидеть на кордоне ему особо некогда. Ладно, подожду.
Я уселся поудобнее, открыв водительскую дверцу, достал бутерброды с сыром и флягу с водой. Я вдруг отчетливо представил себе, как за столом в сказочном тереме, совсем уже недалеко отсюда, сидят ангелы, уплетая шаньги, запивая молоком из высоких стеклянных бокалов, безмолвно беседуя меж собой. Дед Иваныч щурится, пряча улыбку в густой бороде, и моя Ирочка смешливо фыркает, глядя поверх стакана.
Я будто на проволоку налетел. Моя Ирочка. Когда это она моей стала? Голова перегрелась, не иначе.
Я неторопливо жевал бутерброд, размышляя. Усмехнулся. Моей голове перегрев не грозил. Куда дальшето сходить с ума некуда. Сам факт моего появления здесь свидетельствует об этом со всей очевидностью.
Ладно, с дурака какой спрос. Поэтому я могу твердо заявить да, моя Ирочка. Пусть не в физическом смысле. Чего притворяться она стала частью моей души, значит, меня самого. И даже если наше свидание будет последним (мысли о том, что оно вообще может не состояться, я теперь просто не допускал), она моя.
Тут я заметил, что размышляю о смысле бытия не один. Среди спутанных ветвей блестели фосфорическим блеском внимательные кошачьи глаза. Здоровенный темносерый котяра удобно разместился в зарослях и бесстыдно разглядывал меня. И как он там ходит, там же еще и "егоза"! Мне стало жутко при одной мысли о том, что можно лезть в такие заросли, но кота это, по всей видимости, не смущало.
- Кискис глупо, конечно. Котяра только чуть прижмурился, не двинувшись с места.
Второй наблюдатель обнаружился в ветвях мощного кедра неподалеку. В тени сидела крупная серая ворона. Она делала вид, что я ее совершенно не интересую, поворачивая голову боком. Очень сильно я ее не интересую.
Ладно, не будем отвлекаться. Смотрят и смотрят. Когда же дед Иваныч вернется? А что, если он там и заночует? У него же тут, похоже, ни коровы, ни козы, вообще никакой живности. Кот не в счет, его доитьпоить не надо.
Я доел бутерброд, отряхнул крошки. Завинтил флягу. Не помру, заночую в машине. Хоть две ночи, хоть три.
Меня разбудил громкий собачий лай. Я открыл глаза. В боковое стекло, наглухо закрытое для защиты от комаров, царапался Казбек. За ним, заслоняя яркое утреннее солнце, памятником Петру Первому возвышался дед Иваныч, верхом на Чалке.
- Здорово, Рома! Чем, значит, обязаны столь раннему визиту?
Я моргал против света. Непохоже на деда, и слова не его, и интонация не слишком любезна.
- Здравствуй, Петр Иваныч.
- Здоровее бывали. Ладно, излагаю вопрос проще. Чего приперся?
Я усмехнулся. Простейший психологический прием. Если обижусь значит, праздный турист, решивший возобновить приятное знакомство. Человек с серьезными намерениями обижаться не станет.
Дед Иваныч кашлянул.
- Ладно, разберемся. Давай загоняй свою колымагу во двор.
Мы сидели на чисто прибранной веранде, пили чай. Казбек дисциплинированно лежал рядом с хозяином, по обыкновению высунув язык.
Всетаки разговаривать с умным человеком одно удовольствие, а с телепатом так даже два. Я вкратце изложил деду свою беду, стараясь поначалу выглядеть достойно, но голос предательски дрожал, да и дед видел мои мысли насквозь, и я махнул рукой бог с ним, с достойным видом. Я вкратце пересказал ему свой визит к Геннадию. Ну, что скажешь, дед?
Дед Иваныч молчал долго, сопел. Потом пошел кудато, вернулся с кисетом и трубкой. Я наблюдал за ним с долей удивления мнето показалось, что он не курит.
Дед долго, ожесточенно набивал трубку. Чиркнул спичкой, затянулся и закашлялся. Бросил трубку на стол.
- Ясное дело, не курю, почитай, с войны. Да тут и лошадь закурит. Слушай, Рома, у меня такое впечатление сделалось, что это тебя тогда машиной долбануло, с отягчающими последствиями. Ты в шахматы, часом, не играешь?
- Играю маленько. При чем тут? я растерялся.
- А при том, что раз играешь, должон уметь просчитывать ходы хоть на чуть вперед. Ну как ты себе это все представляешь?
- Я не знаю. Я должен ее увидеть.
- Ну увидел, а дальше? Про здоровье спросишь, про погоду? Или в кино пригласишь, а не то в ресторан?
- Я не знаю, Иваныч. Я должен ее увидеть.
Дед снова схватил трубку, досадливо бросил. Шумно глотнул остывший чай.
- Эк тебя угораздило, парень. Но я таки повторяю вопрос что дальше? После того, как о здоровье спросишь да в глазищи ее разок поглядишь что потом?
Я попытался улыбнуться и не смог.
- Я не знаю, Иваныч. Но могу предположить, что потом мне надо будет увидеть ее еще раз. И еще. И так до смерти. Я буду с ней рядом, Иваныч, хоть как.
- Таак, еще гуще. У Уэфа с Машей, значит, намерен просить руки ихней дочери. Не в загс ли вести собрался? Ладно удумал она, значит, вся в белом, и крылья за спиной, заместо фаты. И ты во фраке жених хоть куда! А потом она тебе, значит, штаны утюжит да яичницу жарит, а ты телевизор глядишь!
Теперь дед был просто страшен. Наверное, таким его видели лишь эсэсовцыкаратели перед своей смертью.
- Ну а об остальномпрочем и помыслить невозможно. Может, ты и не дорос своим умом, что хоть у нас, хоть у них вместях живут не только для того, чтобы в глаза смотреть. Дитев чтобы ростить, и спать вместе, дурья башка!
Я смотрел в угол. В углу стояло дедово ружье. Хорошая штука, карабин СКС.
Может, это выход?
Я прямо посмотрел деду в глаза. Казбек зарычал.
- Застрели меня, Иваныч. Или я должен быть с ней.
Дед дышал тяжело, со свистом, придерживая глухо рычащего Казбека за шкирку. Ошейника не было.
- Ты напомни мне, как это называется? Не знаешь?
- Педофилия? я криво улыбнулся.
- Да нет, легко отделаться хочешь, парень. Кажись, зоофилия, ежели учесть, что роду она не человечьего.
Он помолчал, постепенно успокаиваясь, и Казбек, почувствовав это, затих.
- Я уже молчу о том, что она сюда, значит, не на каникулы к папемаме прибыла. У нее работа, понимаешь? Они, вот эти шестеро, да их товарищи, наш род спасают. Человечество, понял ты или нет? Горсть их всего на Землето, и такую ношу тянут!
Дед еще помолчал.
- Эх, и зачем тогда вам памятьто оставили. Добрые они, понимаешь, и Маша с Иркой в особицу. Сидел бы ты сейчас с удочкой, на поплавок глядел и нет проблем, как КолькаХруст говорит.
Он окончательно успокоился.
- Ладно, помогу чем смогу. Отведу тебя завтра, Маше разъясним ситуацию, она поможет. Сотрет тебе ненужное, вправит мозги, значит.
Последнюю фразу дед произнес с явным сомнением. Я усмехнулся.
- Добрый ты, Иваныч, спасибо тебе. Только я не дам убить свою любовь это ты понимаешь? Там как сложится, а это мое. И не ори на меня зря, я ни в чем не виноват.
Но дед уже улыбался в свою бороду.
- Ладно, не виноват и не виноват. Твоя правда. Но только и Ирка не виновата, что ты ей на пути, значит, попался, такой олух.
- Я только увижу ее, а там как она скажет, так и будет. Не захочет меня видеть что же, так тому и быть.
Дед Иваныч рассмеялся, хлопнул себя по коленям обеими руками.
- Олух и есть. Ты когданибудь пробовал пройти мимо бездомного котенка, коли он за тобой бежит и мяучит? А она, Иркато, доброты безмерной, не чета нам, да и ты не котенок все же, а человек разумный, по крайности, был недавно. Сможет ли она смотреть, как человек изза нее засыхает на корню?
Дед одним глотком допил холодный чай.
- Измучаешь ты ее, Рома, зазря измучаешь. И тебе легче не станет. Езжайка домой, очень тебя прошу.
Я смотрел ему в лицо.
- Ты очень любишь ее, Иваныч?
Наконецто он растерянно заморгал глазами.
- И несчастной ее не делаешь, правда? Почему же ты думаешь, что это сделаю я?
Дед подумал секунд пять, и из него будто выпустили воздух.
- Понял я, к чему клонишь. Останусь, дескать, на базе, буду помогать по хозяйству, ватрушки стряпать или еще там чего. И каждый день буду глядеть в прекрасные Иркины глаза. Не так?
Я рассмеялся, и удивился сам, что могу.
- Ты сильно упрощаешь, Иваныч.
- Нет, Рома, это ты сильно упрощаешь. Кухонный мужик им не нужен, а уж Ирке тем более. И не путай меня, старого, с собой. Бывает любовь и любовь. Ты же тут на роли Ромео, значит, а ей роль Джульетты отвел. Чем там кончилось, помнишь?
