Френсис Шервуд - Книга сияния
— Вы уверены, что это разумно? — спросил рабби Ливо. — Я имею в виду — пить вино в такое время?
— Всего один кубок, черт побери. Ладно, едем. Пусть подадут карету.
Вацлав, пятясь, покинул зал и велел стоящему в коридоре начальнику стражи подать карету.
Вскоре императорская карета для повседневных разъездов, с небольшой короной на самом верху, выкатилась на главную площадь. Туда забрались император, раввин, Вацлав и Кеплер. За ними следовала еще одна карета с четырьмя пажами, которые везли с собой парусину для небольшой императорской палатки, которая обычно разбивалась во время сражений, а также несколько лопат. Стражники по указанию Вацлава остались в замке. Дряхлый лев Петака также остался дома.
Еще не рассвело, но окрас неба уже менялось. Императору казалось, что сам воздух напоен надеждой. Проезжая по мосту, он заметил одинокого всадника в капюшоне. Он сидел очень прямо, точно аршин проглотил, а колени были широко разведены. Его белый конь шел медленной рысцой, копыта гулко стучали по пустому мосту.
— Кто это еще в такую рань? — проворчал император. — Я вам точно говорю: этот мерзавец Ди от нас не уйдет. Мы непременно схватим прохвоста и бросим его в яму.
— Вы будете жить вечно, ваше величество, и в вашем распоряжении будет сколько угодно времени. Вы сможете найти кого захотите, надо будет только как следует поискать.
— У меня будет еще больше времени, чем ты сказал, Вацлав. Ибо в следующем же месяце, пока не пошел снег, мы совершим небольшое путешествие в Трансильванию. И еврейку мы тоже найдем. Ведь она меня любит, вы все это знаете.
— Вот нужное место, — сказал раввин. Карета остановилась на берегу реки неподалеку от Юденштадта — как раз там, где был создан голем и где Рохель упала в воду. Рыбачьи сети, растянутые меж вкопанных в землю шестов, были словно сплетены гигантскими пауками. В небе кружили речные птицы.
— Это должно произойти здесь, в такой грязи?
Сегодня император уделил слишком много времени туалету, и грязь вызывала у него особенно сильную брезгливость. Раскисший речной ил ему совершенно не нравился.
Пажи, которые проследовали за императорской каретой к берегу, расставили у самой воды небольшую палатку. Полосатая, бело-зеленая, она была увенчана маленькой короной, а над короной развевался неизменный флаг Габсбургов, и двуглавый орел все так же выпускал когти, и одна голова глядела на запад, а другая на восток. Пажи вручили Кеплеру и Вацлаву лопаты, вернулись в свою карету и стали ждать. Вацлав отвернул два клапана палатки и закрепил — так, чтобы свет восходящего солнца мог проникать внутрь.
— Позвольте, я вам помогу, — сказал камердинер, подводя к палатке императора, чьи чулки и башмаки уже были забрызганы грязью.
— Я должен там лечь?
— Ваше величество, это единственный способ.
Все трое собрались вокруг императора.
— А это не слишком жестокое испытание? — спросил император. — Понимаете, когда я родился, я был болезненным ребенком, и меня тут же сунули внутрь свежезабитого ягненка. А когда полость остыла, с бойни мигом доставили еще одного. И так одного за другим. Только на третий день я смог сосать молоко у кормилицы. И потом всю жизнь боялся тесноты.
— Вы по-прежнему хотите стать бессмертным? — спросил Вацлав.
— Конечно, хочу!
— Тогда ложитесь. А мы сейчас вернемся.
Вацлав, Кеплер и раввин отошли в сторону и переглянулись.
— Уверены, что получится? — спросил рабби Ливо у Вацлава.
— Безусловно.
— Значит, он вернется в замок, убежденный в своем бессмертии? Это четко отпечатается в его мозгу?
— Честно говоря, рабби, вряд ли какая-то идея способна там четко отпечататься, — Вацлав вздохнул. — Скорее она станет частью общей путаницы. Но он больше не будет вам досаждать. Могу вас в этом заверить.
Раввин внимательно взглянул на камердинера.
— Вы стали большим специалистом по софистике, Вацлав.
— Это все Киракос. Я от него научился.
— Понимаю. А откуда средства на поездку в Карлсбад?
— А этому я научился от Келли, упокой Господь его душу. По сути, все началось с одних часов, на которые Келли положил глаз. На них был мавр в тюрбане, усеянном жемчугами и прочими драгоценностями. Поначалу мы собирались подкупить стражу, но затем события начали разворачиваться столь стремительно, что часы остались у меня. Что мне было делать? А реликвии из гробницы святого Венцеслава… Поймите, рабби, я чех. Это достояние нашего народа.
— Больше ни слова, герр Кола. Здесь у вас полное право. Больше того, я должен вам кое-что сказать, и сейчас, пожалуй, самое время.
— Не надо, рабби, — сказал Вацлав. — Я знаю.
— Знаете?
— Более чем подходяще, что я оказался здесь сегодня, в самом конце.
— И никто не пострадает?
— Обещаю, рабби, никто не почувствует боли, ни одному невинному не будет причинен вред.
— Значит, я могу идти домой?
— Счастливого Нового года, рабби.
Тщательно запахнув свой кафтан, чтобы защититься от октябрьского холода, с головой погрузившись в раздумья, рабби Ливо побрел вдоль берега Влтавы к Юденштадту. Кеплер с Вацлавом вернулись к палатке. Пажи, голодные, замерзшие и уставшие, были рады, когда их отослали в замок.
— Как я уже сказал, ваше величество, — начал Вацлав, — вы почти ничего не почувствуете.
— Смотрите, по-моему, скоро взойдет солнце, — вмешался Кеплер. — Так и есть.
— Сейчас вам самое время ложиться спать, не так ли? — спросил Вацлав у Кеплера.
— Да, неплохо было бы немного поспать. Как вам известно, все последние дни и ночи я был очень занят.
— Тогда увидимся, — сказал Вацлав.
— В «Золотом воле».
— Да, в «Золотом воле».
Кеплер направился в Старе Место. Его работа продвигалась неплохо — по крайней мере, лучше, чем раньше. В эти ночи астроном был так близок к Марсу, что чувствовал себя в ладу с великими тайнами Вселенной.
— Итак, пожалуйста, просто полежите спокойно, — сказал императору Вацлав. — Лучше всего закрыть глаза. Я досчитаю до сорока. Ровно сорок лет древние израильтяне блуждали по пустыне. По сорок лет царствовали Давид и Соломон. Всемирный Потоп длился сорок дней и сорок ночей. Существует сорокадневный период после смерти. Христос сорок дней находился в пустыне. Вы услышите, как я буду называть некоторые числа, — продолжил Вацлав, — но вам это покажется полной чепухой. Затем я семь раз обойду вокруг вас по часовой стрелке…
— Полной чепухой, Вацлав? О чем ты толкуешь? — Император в ужасе распахнул глаза.
— Закройте глаза, ваше величество.
— Но слова, что там за магические слова, те слова, которые сделают меня бессмертным?
— Слово, ваше величество, всего одно, и оно — ЕМЕТ, одно из имен Бога.
— Значит, я стану подобен Богу. Хорошо, хорошо. Так просто и в то же самое время так основательно. Всего одно слово. «Бог». Весьма уместно. Я бы хотел стать подобен Богу, очень подобен Богу. А что мне надо делать? Младенцем меня не пеленали — такой обычай. Мои пеленки были просторными, чтобы я мог упражнять ноги, напрягать лодыжки. Вот почему у меня теперь такая прекрасная фигура. Так какое там слово, Вацлав?
— Просто продолжайте его повторять, ваше величество. ЕМЕТ.
— ЕМЕТ, ЕМЕТ, ЕМЕТ.
Вацлав взял одну из лопат и принялся отрывать небольшую канавку вокруг императора.
— Значит, Вацлав, ты в этой своей церемонии, в этом своем ритуале особо плотно меня не зажимай. А где в последнее время все остальные? Где раввин, Кеплер, Браге, Йепп, Ди, Келли, Киракос, еврейка?
— Йепп участвует в шествии паяцев. Не открывайте глаз, ваше величество, солнце вот-вот взойдет. Повторяйте слово.
— ЕМЕТ, ЕМЕТ. Браге предсказал, что меня убьет родной сын. Вот почему, Вацлав, я никогда не женился, а теперь Браге и сам в могиле, бедняга. Говорят, у него мочевой пузырь лопнул.
Вацлав принялся кропить грязь с границы небольших холмиков вокруг императора.
— Прежде чем мы приступим… — тут Вацлав выдержал паузу, — я должен спросить вас, ваше величество, полностью ли вы уверены в том, что хотите стать бессмертным?
— Бога ради, дружок, приступай. ЕМЕТ, ЕМЕТ…
— Очень хорошо.
На Карловом мосту уже выстроилась цепочка телег, направляющихся на рынок.
— Земля, которую я кладу, — она ведь волшебная, разве не так?
Существовало предание, что вся Прага — волшебный город, ибо она возникла задолго до того, как Чех и Лех, два славянских крестьянина, взошли на холм и застолбили эти земли за своими родами. Одинокий метеорит — осколок неизвестного небесного тела — сорвался с холодного неба и упокоился в долине меж семи холмов. А потому некоторые утверждали, будто город все еще хранит следы древнего гостя и служит маяком звездам. По-чешски «Прага» означает «порог».
