Стивен Джонс - Монстры
Она сама верила своим словам и надеялась, что будет гораздо лучше, если Эрик сдастся и наймет хорошего адвоката, чем если он останется в таком состоянии. В Моргантоне есть хорошие врачи, они вылечат его.
— Вернуться? — Внезапно лицо Брендона приняло сатанинское выражение. — Ты хочешь, чтобы я позволил заключить себя в клетку? Нет уж, по мне, лучше подземный ад!
Джинджер не засмеялась вместе с ним над неуклюжей игрой слов. Опавшая листва еле слышно шуршала, хотя ветер давно стих.
Она вскрикнула, когда увидела вокруг себя их лица, и инстинктивно прижалась к Брендону, ища в нем опору.
— Не бойся, — успокоил он, крепко обнимая ее. — Это мой народ. Они низко пали, но я сумею вывести их на дорогу к былому величию. — Наш народ, — поправил Брендон сам себя, — моя Персефона.
Роберт Сильверберг
Мадонна динозавров
Роберт Сильверберг — многократный лауреат премий Хьюго" и "Небьюла". В 2004 году Общество американских писателей фэнтези и научной фантастики присвоило ему звание Мэтра.
Предлагать свои рассказы научно-фантастическим журналам Сильверберг начал еще подростком, и в 1955 году вышла его первая книга для детей "Восстание на Альфе-С" ("Revolt on Alpha-С"). А уже в следующем году он получил свою первую премию "Хьюго".
Сильверберг всегда был плодовитым писателем — за первые четыре года карьеры он, по общему мнению, писал по миллиону слов в год. Среди его многочисленных произведений такие общеизвестные романы, как "Откройте небо" ("То Open the Sky"), "Жить снова" ("То Live Again"), "Умирающий изнутри" ("Dying Inside"), "Ночные крылья" ("Nighlwings"), "Замок лорда Валентина" ("Lord Valentine's Castle"). Последний послужил основой для популярного цикла "Маджипур" ("Majipoor"), действие которого разворачивается на одноименной планете.
"Я отказался от написания рассказов в 1973-м, — признается Сильверберг, — и не ощутил никакого сожаления, только облегчение. С рассказами слишком много хлопот.
Но потом появился журнал "Omni".
Он печатался на гладкой, блестящей бумаге, издатели знали толк в маркетинге, а тираж его с самого начала в шесть раз превосходил тот, которого был способен достичь фантастический журнал. Плюс дюжина страниц дорогой рекламы. Таким образом, он мог позволить себе щедро платить за материалы.
В результате некоторых перемещений в редакторском кресле отдела фантастики "Omni" оказался мой старый друг Бен Бова и начал не слишком тонко намекать, что было бы здорово, если бы я написал для него какой-нибудь рассказ, упоминая при этом определенную сумму — примерно столько мне платили за каждый роман до 1968 года.
Деньги, которые посулил Бова, заставили меня задуматься, не пора ли перебороть антипатию к написанию рассказов. Однако, пока я размышлял, Бова пошел на повышение, став выпускающим редактором "Omni". Новый редактор отдела фантастики тоже оказался моим старый приятелем, ветераном фантастического фронта Робертом Шекли, который также считал, что я должен писать для "Omni".
В первый месяц нового года я сдался. Довольно робко позвонил Шекли и уведомил его, что согласен рискнуть собственной нервной системой ради еще одного рассказа.
Для меня это было действительно важное решение: в тот момент написание рассказов казалось мне труднее создания романов, труднее изучения санскрита или завоевания золотой олимпийской медали в прыжках. И хотя в начале моей творческой деятельности мне ничего не стоило накатать три-четыре рассказа за неделю, на этот раз потребовалось пять дней, чтобы написать первую страницу, и уверяю вас, эта неделя выдалась не из легких.
Но затем каким-то чудом все преграды рухнули, слова потекли, и за пару дней до конца января 1980 года появилась вся история. Я назвал ее "Мадонна динозавров", и на обложке сентябрьского выпуска "Omni", где напечатали произведение, красовалась надпись: "РОБЕРТ СИЛЬВЕРБЕРГ ВЕРНУЛСЯ!"
Представляю, как недоумевающие читатели, определенно не подозревавшие о том, что семь лет назад я зарекся писать рассказы, переглядывались и спрашивали друг друга: "А где он, собственно, был?""
21 августа. 7.50. Десять минут назад расплавился модуль. Отсюда обломков не видно, но горький, кислый запах, просочившийся во влажный тропический воздух, я чую. Нашла в скале расщелину, что-то вроде неглубокой пещеры, она покуда защитит меня от динозавров. Расщелина прикрыта густыми зарослями цикадофитов[63], да и вообще она слишком мала, крупные хищники сюда не влезут. Но рано или поздно мне понадобится еда, и что тогда? Оружия у меня нет. Сколько может продержаться одинокая, практически беспомощная женщина, очутившаяся на рукотворном обитаемом спутнике меньше пяти сотен метров в диаметре в компании стада весьма энергичных и голодных динозавров?
Я твержу себе, что на самом деле ничего такого не происходит. Только вот убедить себя никак не получается.
Я спаслась, но меня все еще трясет. Не могу выбросить из головы тихое, странное, словно хихикающее бульканье, которое принялся издавать начинающий перегреваться миниатюрный накопитель энергии. За какие-то четырнадцать секунд мой милый модуль превратился в обугленную груду сплавившегося утиля — вместе с передатчиком, запасами пищи лазерным пистолетом и всем остальным. Если бы не тот предупреждающий смешок накопителя, то и я, хорошенько поджаренная, валялась бы сейчас среди обломков. И это еще в лучшем случае.
Стоит закрыть глаза, и мне мерещится мирно дрейфующий на орбите всего в каких-то ста двадцати километрах отсюда спутник Вронски. Какое прекрасное зрелище! Стены мерцают, точно платина, гигантское зеркало собирает солнечный свет и направляет его в иллюминаторы, сельскохозяйственные спутники вертятся вокруг Вронски крохотными лунами. Кажется — протяни руку и дотронешься. Постучишь по оболочке, прошепчешь: "Помогите мне, прилетите за мной, спасите меня". Но с таким же успехом я могла бы сидеть сейчас не на соседнем с Вронски искусственном спутнике в поясе Лагранжа, а где-нибудь на Нептуне. Способа взмолиться о подмоге нет. Как только я покину эту расщелину, я отдам себя на милость динозаврам, на каковую, понятно, рассчитывать не приходится.
Начинается дождь — искусственный, как и практически все на этом острове Динозавров. Но мокрой от него становишься совсем как от настоящего. Мокрой, холодной и липкой. Фу.
Господи, что же делать?
8.15. Дождь пока прекратился. Через шесть часов он пойдет снова. Удивительно, каким удушливым, сырым и густым стал воздух. Дыхание превратилось в тяжкий труд, легкие словно поросли плесенью. Я скучаю по чистому, свежему, вечновесеннему воздуху Вронски. Во время предыдущих визитов на остров Динозавров климат меня мало заботил. Но, конечно, тогда меня надежно защищал личный модуль, настоящий мир в мире, полностью автоматический, независимый, саморегулирующийся, изолированный от всех контактов с окружающей средой и ее обитателями. Этакий странствующий где мне угодно глаз, невидимый, неуязвимый.
Могут ли меня тут учуять?
Обоняние ящеров считается не особо острым. С нюхом у динозавров получше, чем у крокодила, но до кошки им далеко. К тому же сейчас здесь ужасно воняет горелым. Но от меня наверняка исходит запах страха, а это сигнал. Пусть я уже немного успокоилась, но что творилось тогда, когда я отчаянно выбиралась из плавящегося модуля… Спорю, феромоны разлетелись по всему острову.
Шелест в зарослях. Что-то идет сюда!
Длинная шея, маленькие, как у птицы, ноги, тонкие цепкие ручки. Беспокоиться не о чем. Всего-навсего струтиомим[64] — изящный динозаврик, хрупкое, похожее на птицу существо едва ли двух метров ростом. Влажные золотистые глаза серьезно взирают на меня. Ящер вертит головой, как страус, — щелк-щелк, словно размышляет, не подойти ли ему поближе. Кыш! Иди заклюй стегозавра[65]. Отстань от меня.
Продолжая пощелкивать, струтиомим удаляется.
Первый раз в жизни стояла так близко к живому динозавру. Хорошо хоть, экземпляр попался не из крупных.
9.00. Хочется есть. Чем же мне тут питаться?
Говорят, жареные почки папоротников не так уж и плохи. А как насчет сырых? Однако очень много растений, будучи приготовленными, съедобны, в противном же случае ядовиты. Никогда раньше не задумывалась о таких вещах. В конце концов, нам, живущим в наших маленьких асептических средах, не требуется особых знаний о дикой природе. Как бы то ни было, прямо перед расщелиной на кусте цикадофита висит мясистая, съедобная на вид шишка. Поскольку вариантов нет, попробую ее сырой. Едва ли я сумею зажечь огонь трением одной палочки о другую.
Чтобы добыть шишку, потребовалось поработать. Кручу, верчу, тяну, рву — есть! Совсем не такая сочная, как казалось. Скорее резиновая, будто жвачка. Впрочем, довольно вкусная. К тому же, возможно, содержит полезные углеводы.
