Владимир Кузьменко - Гонки с дьяволом
— Успокойся, не переживай.
Я невольно схватил ее запястье и удержал в своей руке.
— Что ты?
— Я чувствую, — тихо сказала она, — что ты пытаешься понять самого себя… До конца… Но этого никому не дано. Если бы мы могли это делать, то жить стало бы неинтересно.
Я посмотрел вверх. На небе не было ни одной звездочки.
— Под утро пойдет дождь, — сказал я, поднимаясь и направляясь к сложенным неподалеку от костра нашим вещам, — надо сделать шалаш. Не хватает, чтобы мы простудились.
Елена подбросила в костер сухих веток, на поляне стало светлее. Я достал топор и принялся за дело. Срубил несколько молодых березок и из их стволов соорудил остов. Потом нарубил веток и покрыл его ими в несколько слоев.
Покровский не появился и на следующий день. Я с рассвета без толку прождал его, спрятавшись в придорожных зарослях, и вернулся на поляну уже в полной темноте.
«Что, если он выбрал другое направление?» Думая об этом, я испытывал противоречивые чувства. С одной стороны, я твердо знал, что должен убить Покровского и убью. Чего бы это мне ни стоило. Я буду преследовать его. Если не здесь, то в другом месте. Пока не найду и не всажу в него пулю. Но с другой стороны, мне уже не хотелось убивать его. Хотя я знал, что не смогу вернуться домой до тех пор, пока не покончу с ним. Но в то же время испытывал облегчение, что развязка откладывается на день, если он все-таки выбрал эту дорогу, и па неопределенное время, если я ошибся в выборе им направления.
— Возьми завтра с собою Шарика! — посоветовала Елена, помогая мне стянуть промокшую под дождем куртку. Она повесила ее над костром. Дождь начался где-то после четырех дня и лил подряд часа два.
— Да ты разденься и высуши одежду.
Действительно, все мои вещи промокли. Я последовал ее совету. Переодеться было не во что и мне пришлось забраться в шалаш. Там меня ждала приятная неожиданность. Пол его был выстлан толстым слоем травы и покрыт одеялом. Я укрылся и, постепенно согревшись, незаметно для себя заснул. Перед рассветом, одевшись в сухое, я уже было собрался идти на свой пост, как тут меня остановила Елена. Она протянула сверток.
— Здесь еда. Я пожарила, пока ты спал. И возьми с собой Шарика, — напомнила она.
— Зачем?
— Не будет скучно и вообще, на всякий случай.
— Вот на всякий случай пусть он и остается с тобой.
— А мне не скучно. Со мною Ласточка и Алкид.
Алкидом звали моего жеребца. Это был могучий, высокий ахалтекинец, не признававший никого, кроме меня. Я начал приучать его лет шесть назад, когда он был маленьким жеребенком. Кормил его из рук и год назад сам его объездил. Конь настолько привязался ко мне, что, когда я бывал в длительном отъезде, начинал скучать, отказывался от пищи. Летом он пасся в табуне, но стоило мне появиться поблизости, как он издавал пронзительное ржание и, подняв хвост, мчался ко мне. Как-то Александр Иванович, который заслужил у нас репутацию лихого наездника, попытался оседлать Алкида, но удержался в седле не более одной минуты. Хорошо еще, что почва была песчаной. Алкид не забыл нанесенного ему оскорбления и каждый раз, видя Паскевича, угрожающе хрипел, норовя укусить его.
Я вспомнил этот разговор с Еленой потому, что, не прийди ей в голову мысль отправить со мною в засаду Шарика, все, может быть, сложилось иначе и через два-три дня мы были бы уже дома. Она не послушалась меня. Уже находясь в засаде, я почувствовал, что кто-то шевелится рядом в кустах. Приподнявшись на локтях, я увидел Шарика.
— Шарик, назад! К Елене! — строго приказал я, но пес только посмотрел на меня и вильнул раза два хвостом. Очевидно, он получил строгий приказ хозяйки и теперь добросовестно его выполнял. Я хотел было подняться, взять его за ошейник и насильно заставить вернуться, но тут со стороны дороги послышался характерный скрип едущей телеги. Я замер. Вскоре из моего укрытия стало видно, как по дороге движется телега, запряженная в гнедую лошадку. На ее передке сидела жена Покровского. Я всмотрелся, самого Покровского не было видно. Телега проследовала мимо меня и скрылась за поворотом.
Все ясно, — решил я, — Покровский делает очередной «лисий маневр». Послал жену вперед, а сам притаился в кустах. Интересно, сколько он будет ждать? Час, два? Жена его, отъехав с километр, наверное, остановит лошадь и будет ждать. Что ж, подожду и я. Покровский мог появиться с минуты на минуту. Я замер, забыв о Шарике. Прошло еще полчаса. Вдруг Шарик вскочил. Шерсть на его загривке встала дыбом, и он с рычанием бросился назад, по направлению к нашей поляне. Спустя мгновение до меня донесся крик о помощи. Кричала Елена.
Когда я добежал до поляны, она была пуста. Елена исчезла. Исчезли и лошади. Повсюду были видны следы борьбы. Из-под кучи раскинутых веток — все, что осталось от шалаша, — торчал кусок одеяла. Вдали слышался яростный лай Шарика. Ориентируясь на его голос, я кинулся в чащу леса. Лай собаки удалялся все дальше и дальше. Боясь потерять этот ориентир, я мчался, рискуя остаться без глаз, не обращая внимания на ветки, которые стегали по лицу. Внезапно я оказался на довольно широкой песчаной тропе, на которой четко видны были следы лошадиных копыт. Вдали слышался лай собаки. Я побежал быстрее. Лай удалялся и вскоре стал почти не слышен. Очевидно, похитители сели на лошадей и у меня не оставалось шансов догнать их. Что, если они свернут с дороги и я потеряю след? От быстрого бега стало сдавать дыхание, и я вынужден был перейти на шаг.
Пройдя еще полчаса, я остановился и прислушался. Лая не было слышно. Внезапно издали донеслось ржание. Я не мог ошибиться, это было ржание моего Алкида. Я остановился и призывно свистнул. Ржание слышалось ближе и ближе, и вскоре навстречу выбежал мой вороной скакун.
— Алкид! Алкид, дорогой мой! — обрадовался я.
Алкид мелко дрожал, глаза его были налиты кровью. Я поймал узду и вскочил в седло. Алкида не надо было подгонять. Словно поняв мое желание, он с места взял в карьер. Ветер засвистел у меня в ушах. Но вскоре я вынужден был сдержать коня. То и дело над головой проносились толстые ветви, низко склонившиеся над тропой. Где-то совсем близко послышался лай Шарика. Я снял с плеча автомат и поехал медленнее. Лай звучал все громче и громче. Раздался выстрел и вслед за ним визг собаки. Я подумал, что Шарика застрелили, но, как бы опровергая это, лай возобновился еще яростнее. По-видимому, меня отделяло от похитителей не более трехсот метров. Я взял автомат наизготовку, но в это время на меня что-то обрушилось и я вылетел из седла. В первое мгновение мне показалось, что я зацепился за ветку и инстинктивно на секунду закрыл глаза. Когда их открыл, то увидел над собой безобразную рожу, покрытую рыжей шерстью. Нападавший навалился на меня всем телом и схватил руками за горло. Оглушенный неожиданным падением, я упустил момент, и ему удалось сжать мне гортань. На некоторое время мы застыли в напряжении. Он пытался сжать мне горло, впившись ногтями в кожу и упершись коленом в низ живота. Я же, схватив его за запястье, силился развести руки. Так продолжалось с минуту. Он сопел, и изо рта его шел нестерпимый смрад. Маленькие глазки горели злобой. Я чувствовал, что долго не выдержу. Вдобавок его колено причиняло мне нестерпимую боль. Я узнал его. Узнал по тем приметам, которые мне описала Беата. Это был Марк. Левая часть его лица хранила следы ожога. Это он дважды стрелял в меня несколько лет назад. Выходит, он не покинул эту местность, а ждал своего часа. Я отпустил его руки и, вытянув пальцы, с силой вонзил их в глаза Марку. Он дико взревел, выпустил мое горло и, схватившись за глаза, с воем покатился по песку. Прошло не меньше полминуты, пока я смог подняться. Земля шаталась под ногами. Я попробовал позвать Алкида, но из горла вырывался только хрип. Постепенно головокружение прошло. Я подобрал валяющийся на дороге автомат и подошел к Марку, который продолжал выть, катаясь по земле. Улучив момент, я схватил его за руки и оторвал их от лица. Вместо левого глаза зияла кровавая дыра. Правый же выскочил из орбиты и висел на нерве. Марк вырвал руки и, схватив мои, с силой потянул на себя. Забыв, что в руках у меня автомат, я со всего размаха заехал ему каблуком сапога в челюсть Послышался хруст, и руки мои освободились от его железной хватки. Я поднял автомат, но тут же опустил его и пошел к поджидавшему меня Алкиду. Только сейчас я заметил, что руки у меня в крови. Казалось бы, что мне пора привыкнуть к виду крови, но эта кровь на руках вызвала приступ тошноты. Я нарвал листьев подорожника, тщательно размял их и образовавшейся кашицей тщательно вытер руки. Только после этого смог сесть на коня. Ехать пришлось недолго. Метров через двести, за поворотом дороги, моему взору открылась следующая картина. Первое, что я увидел, это была привязанная к дереву Ласточка, через седло которой была перекинута Елена. Руки ее были связаны, а изо рта торчал кляп. Шарик заливался хриплым лаем, повернув голову к росшему у края тропы развесистому дубу. Присмотревшись, я увидел спрятавшегося в его ветвях щуплого мужичонка. У подножия дуба валялась старая, видавшая виды двухстволка.
