Алла Дымовская - Наледь
— С тех пор, как мы виделись в последний раз, я много размышлял и провел некоторые изыскания. — Он показал на почтовый ящик около фонаря в дюжине футов от нас. — Это один из трех почтовых ящиков в городе Сан-Франциско, которые находятся на одном и том же месте в течение почти девяноста лет. Разумеется, сами ящики могли смениться, но место — то же самое. А теперь мы отправим несколько писем.
Инспектор вынул из кармана пальто пачку конвертов, надписанных пером и чернилами, с наклеенными марками. Он показал мне верхний конверт, засунув остальные обратно в карман:
— Видите, кому они адресованы?
— Начальнику полиции.
— Совершенно верно: начальнику сан-францисской полиции в 1885 году! Это его имя, его адрес и тот вид марок, который был тогда в ходу. Сейчас я подойду к почтовому ящику и буду держать конверт у щели. Вы сфокусируете ваш аппарат на конверте, включите поток в момент, когда я буду опускать конверт в щель, и он упадет в почтовый ящик, висевший здесь в 1885 году!
Я в восхищении покачал головой: это было очень изобретательно и остроумно!
— А что говорится в письме?
Он усмехнулся зловещей дьявольской усмешкой.
— Я вам скажу, о чем там говорится! Каждую свободную минуту с тех пор, как мы виделись с вами последний раз, я тратил на чтение старых газет в библиотеке. В декабре 1884 года произошло ограбление, похищено несколько тысяч долларов, и после этого в течение многих месяцев в газетах не было ни слова о том, что преступление раскрыто. — Он поднял вверх конверт. — Так вот, в этом письме я советую начальнику полиции заняться расследованием одного человека, работающего в ресторане Хэринга, человека с необычайно длинным и худым лицом. И что если они обыщут его комнату, то, возможно, найдут там несколько тысяч долларов, в которых он не сможет отчитаться. И что у него — это абсолютно точно! — не будет алиби на время совершения грабежа в 1885 году! — Инспектор улыбнулся, если только это можно было назвать улыбкой. — Этого для них вполне достаточно, чтобы отправить его в Сан-Куэнтинскую тюрьму и считать дело закрытым; в те времена они не церемонились с преступниками!
У меня отвисла челюсть.
— Но ведь он же не виновен в этом грабеже!
— Он виновен в другом — почти таком же! И он должен быть наказан, я не позволю ему скрыться, даже в 1885 год!
— А другие письма?
— Можете догадаться сами. В каждом говорится об одном из тех, кому вы дали удрать, и каждое адресовано полиции в соответствующее место и время. И вы поможете мне отправить все эти письма, одно за другим. А если откажетесь, я вас уничтожу, профессор, обещаю вам твердо! — Он открыл дверцу, вышел из машины и пошел к углу, даже не оглянувшись.
Кое-кто наверняка скажет, что мне следовало отказаться применить свой аппарат независимо от последствий. Что ж, может быть, и так. Но я не отказался. Инспектор говорил правду, когда угрожал мне — я это знал и не хотел разрушать свою карьеру, нынешнюю и будущую. Я сделал лучшее, что мог: просил и умолял. Когда я вышел из машины с моим аппаратом, инспектор ждал у почтового ящика.
— Пожалуйста, не принуждайте меня! — воскликнул я. — Пожалуйста! В этом нет необходимости! Вы ведь никому не рассказывали о своем плане, не так ли?
— Конечно, нет. Меня бы подняла на смех вся полиция!
— Тогда забудьте об этом! Зачем преследовать несчастных людей? Не так уж они и виновны. Они никому не причинили слишком большого вреда. Будьте гуманны! Простите их! Ваши взгляды противоречат современным представлениям о реабилитации преступников!
— Надеюсь, вы кончили, профессор? Так вот, знайте: ничто в мире не заставит меня переменить свое решение. А теперь включайте ваш ящик, будь он проклят!
Я безнадежно пожал плечами и стал подкручивать стрелки на циферблате.
Я глубоко убежден, что самый загадочный случай за всю историю сан-францисского Бюро розыска пропавших никогда не будет раскрыт. Только мы двое — я и инспектор Айрин — знаем ответ, но мы никогда не расскажем. Некоторое время имелся ключ к разгадке, и кто-нибудь мог на него случайно наткнуться, но я его обнаружил. Ключ этот находился в отделе редких фотографий в публичной библиотеке. Там хранились сотни снимков старого Сан-Франциско, и я все их просмотрел, пока не нашел нужный. Затем я украл этот снимок: одним преступлением больше в моем списке провинностей — это уже не имело значения.
Время от времени я достаю эту фотографию и рассматриваю ее: на ней изображена группа людей в форме, выстроившихся в ряд перед сан-францисским полицейским участком. Снимок напоминает мне старинную кинокомедию: все они одеты в длинные форменные пальто до колен, а на головах — высокие фетровые шлемы с загнутыми вниз полями. Почти у всех — обвисшие усы, и каждый держит на плече длинную трость, словно собирается обрушить ее на чью-то голову. С первого взгляда эти люди похожи на каменные изваяния, но приглядитесь к их лицам внимательней, и вы измените мнение.
Особенно тщательно вглядитесь в лицо человека с сержантскими нашивками, что стоит в самом конце шеренги. На этом лице застыло выражение лютой ярости, и оно смотрит (или мне это постоянно кажется?) прямо на меня. Это — неукротимое в своем бешенстве лицо Мартина О.Айрина из сан-францисской полиции; он находится в прошлом, к которому действительно принадлежит, в прошлом, куда я отправил его с помощью моего маленького черного ящичка, в 1893 году.
Роберт Янг
На реке
В тот момент, когда он уже начал было подумывать, что Река предоставлена всецело лишь ему одному, Фаррел вдруг увидел на берегу девушку. Вот уже почти два дня, два речных дня, он плыл вниз по течению Он был убежден, хотя и не мог выяснить это-то наверняка, что время на этой Реке мало что имеет общего с реальным временем Были тут и дни и ночи, это так, а от одного заката до другого протекали двадцать четыре часа. И все-таки между тем временем, в котором он когда-то жил, и теперешним существовала какая-то неуловимая разница.
Девушка стояла у самого края воды и махала маленьким носовым платком. Очевидно, ей нужно переехать на другой берег. Что ж? Работая шестом, он погнал плот по спокойной воде к небольшой заводи. В нескольких ярдах от берега плот коснулся дна, и Фаррел, опершись о шест, чтобы удержать плот на месте, взглянул вопросительно на незнакомку. Он был удивлен при виде ее молодости и красоты, а этого, по его предположению, никак не должно было быть. Допустим, что он сам создал ее, тогда вполне логично, что он создал ее приятной на вид Ну, а если нет, тогда было бы крайне нелепо предполагать, что лишь только потому, что тебе тридцать лет, другим для разочарования в жизни также потребуется достичь именно этого возраста.
Волосы девушки, коротко подстриженные, были лишь чуть темнее яркого полуденного солнца. У нее были голубые глаза, россыпь веснушек усеяла ее маленький носик, слегка прихватив и щеки. Она была тонкой и гибкой и сравнительно высокой.
— Могу ли я сесть на ваш плот и поплыть с вами вместе? — донесся ее вопрос с берега — их разделяло несколько ярдов. — Мой собственный сорвало этой ночью с причала и унесло, и я с утра иду пешком.
Фаррел заметил: ее желтенькое платье в нескольких местах порвано, а изящные домашние туфли, охватывающие лодыжки, в таком состоянии, что их оставалось лишь выбросить.
— Разумеется, можно, — ответил он. — Только вам придется добираться до плота вброд. Я не могу подогнать его ближе.
— Это ничего…
Вода оказалась ей по колено. Фаррел помог незнакомке взобраться на плот и усадил рядом с собой, затем сильным толчком шеста погнал плот на середину Реки. Девушка встряхнула головой так, словно некогда носила длинные волосы, и, забыв, что теперь они коротко подстрижены, хотела подставить их ветру.
— Меня зовут Джил Николс, — сказала она. — Впрочем, теперь это неважно.
— А меня Клиффорд, — ответил он, — Клиффорд Фаррел.
Она сняла мокрые туфли и чулки. Положив шест, он сел рядом с ней.
— Я уже было начал подумывать, что на этой Реке я один-одинешенек.
Свежий встречный ветерок дул на Реке, и она подставила ему лицо, будто надеясь, что волосы начнут развеваться. Ветерок старался вовсю, но сумел только слегка взъерошить маленькие завитки, спадавшие на матовый лоб.
— Я тоже так думала.
— По моим предположениям, эта Река являлась лишь плодом моего воображения, — сказал Фаррел. — Теперь я вижу, что ошибался — если, конечно, вы сами не плод моего воображения.
Она с улыбкой посмотрела на него.
— Не может быть! А я думала, что вы…
Он улыбнулся в ответ. Улыбнулся впервые за целую вечность.
— Быть может, сама Река — аллегорический плод нашей с вами фантазии. Быть может, и вам следует пройти такой же путь. Я хочу сказать, что и вам нужно плыть вниз по темно-коричневому потоку с деревьями по сторонам и голубым небом над головой. Верно?
