Марк Леви - Похититель теней
Ив не сводил с меня глаз. Я украдкой покосился на школьные часы — до звонка оставалось еще добрых двадцать минут.
— Я увидел, что вас нет во дворе, и мне стало тревожно за вас.
Ив долго молчал. На него напал кашель; отдышавшись, он наклонился ко мне и сказал на ухо:
— Я могу доверить тебе один секрет?
Я кивнул.
— Если однажды будет у тебя что-то на сердце, что-то, о чем не хватает духу рассказать, знай, ты всегда можешь поделиться со мной, я тебя не выдам. А теперь беги, играй с ребятами.
Я чуть было не раскололся. Наверно, мне стало бы легче, поделись я со взрослым, а Иву и правда можно было доверять. Я решил, что подумаю над его предложением вечером, когда лягу спать, и если оно будет казаться мне по-прежнему заманчивым утром, то, может быть, я скажу ему правду.
Я пошел к Люку. Впервые с того момента как с ноги сняли гипс, он играл в баскетбол, но игроком был еще слабым, и ему требовалась поддержка.
* * *С тех пор как взорвалась цистерна, не выдалось ни одного солнечного дня. Стекла в окна вставили, но в классах стоял жуткий холод, и мы сидели на уроках в пальто. Мадам Шеффер в классе не снимала вязаную шапочку, и уроки английского стали гораздо интереснее из-за помпона, который ходил ходуном, стоило ей открыть рот. Мы с Люком прикусывали языки, чтобы не хихикать. В страховой компании разбирались, что произошло, но дело это долгое, — пока директрисе дадут денег на новую цистерну, пройдет зима. Ну и пусть, зато мадам Шеффер вела уроки в шапочке с помпоном.
Мои отношения с Маркесом тоже были ледяными. Каждый раз, когда учителя посылали меня за бумагами в секретариат — эта миссия всегда поручается старосте, — я чувствовал, как за моей спиной свистят стрелы. После того как мне случилось во сне побывать у него дома, я не держал на него зла и его насмешки стали мне безразличны. Мама сказала, что в следующую субботу папа заберет меня на весь день, и ни о чем другом я думать не мог. Я был счастлив, но тревожился за маму. Меня мучила мысль о том, что она будет скучать целый день без меня, и я чувствовал себя виноватым, что брошу ее одну.
Наверно, моя мама тоже умеет читать мысли, от которых плохо, — по крайней мере мои; в этот вечер она вошла ко мне в комнату, когда я уже гасил свет, присела на кровать и подробно рассказала, что станет делать, пока я буду с отцом. В мое отсутствие она собиралась пойти в парикмахерскую. Она говорила об этом так радостно, что я удивился, ведь для меня поход в парикмахерскую — это скорее наказание.
Теперь, когда я был спокоен за маму, чем меньше оставалось до конца недели, тем труднее мне было сосредоточиться на уроках. Я все время думал о том, как мы с папой проведем день. Может быть, мы сходим в пиццерию, как бывало, когда мы еще жили вместе. Надо взять себя в руки, еще только четверг, не хватало заработать наказание!
В пятницу мне казалось, что в часе стало больше минут, чем обычно. Как при переходе на зимнее время, когда к суткам прибавляется час. В этот день я переходил на зимнее время каждые шестьдесят минут. Стрелка часов над классной доской ползла медленно, так медленно, будто Бог мухлевал и первая перемена началась тогда, когда должна была начаться последняя. Да, весь день я был уверен, что нас всех обдурили.
* * *Я сделал уроки — мама была тому свидетелем — и, почистив зубы, лег на час раньше обычного. Я хотел быть в форме назавтра, хоть и знал, что вряд ли усну. Сон все же пришел, но проснулся я очень рано.
Я встал, тихонько умылся и спустился на цыпочках в кухню приготовить маме завтрак — хоть так я мог извиниться за то, что оставляю ее на целый день одну. Потом я поднялся к себе одеться. Надел фланелевые брюки и белую рубашку, в которой провожал дедушку моего одноклассника на кладбище, где никто больше не помешает ему спать. На кладбищах всегда так спокойно.
Я вырос с прошлого года, ненамного, но из-под брюк были видны носки. Мне хотелось надеть галстук, который купил мне папа, — мой первый галстук, как он сказал, когда дарил его мне, — но я не сумел завязать узел и просто намотал его на шею как шарф. Ладно, папе все равно будет приятно, да к тому же так я смахивал на поэта. Я видел фото Бодлера в учебнике по французскому, он тоже не умел как следует завязывать галстук, а между тем женщины были от него без ума. Блейзер стал мне чуточку тесноват, но выглядел я очень элегантно. Хорошо бы прогуляться с папой по рыночной площади. Если повезет, мы можем встретить Элизабет, когда она пойдет со своей мамой за покупками.
Посмотревшись в зеркало в родительской ванной, я спустился в гостиную и стал ждать.
Мы не пошли на рыночную площадь. Папа не приехал. Он позвонил в полдень, чтобы извиниться. Извинялся он перед мамой: я не захотел с ним разговаривать. Мама расстроилась, кажется, еще больше, чем я. Она предложила пойти вдвоем в ресторан, но мне расхотелось есть. Я переоделся и убрал галстук в шкаф. Хоть бы не слишком вырасти в ближайшие месяцы, чтобы, если папа все-таки за мной приедет, мой выходной костюм еще был мне впору.
Все воскресенье шел дождь, и мы с мамой сидели дома, коротая время за играми. У меня душа к ним не лежала, и я все время проигрывал маме.
* * *В понедельник я не пошел в столовую: терпеть не могу вареную телятину и зеленый горошек, а по понедельникам как раз дают телятину с горошком. Дома я тайком приготовил себе сандвич с нутеллой и теперь вышел во двор и устроился перекусить под каштаном. Ив был там, грузил в тачку останки своей сторожки. Он отвозил их в глубь двора, к большим мусорным бакам, и сваливал туда все, что осталось от его воспоминаний. Увидев меня, он подошел поздороваться. Я не имел ничего против, последние два дня мне было одиноко и любое общество только радовало. Я разделил свой сандвич и предложил ему меньшую половину. Думал, откажется, но он взял и съел с аппетитом.
— Ты как будто не в своей тарелке. Случилось что-нибудь?
— У меня тоже есть много фотографий дома, на чердаке. Если я их вам принесу, вы поможете мне составить памятный альбом?
— Почему же ты не сделаешь это сам?
— Я получил за гербарий четыре из двадцати: совсем не умею наклеивать.
Ив улыбнулся и сказал, что я все-таки еще молод для памятного альбома. Я ответил, что речь идет о фотографиях родителей. Они были сняты до моего рождения, я по определению не могу ничего помнить. Потому-то я и хочу наклеить эти снимки в альбом, чтобы лучше узнать своих родителей, особенно отца. Ив посмотрел на меня молча, как мама, когда она пытается понять, что со мной не так. А потом он сказал, что лучшие воспоминания у меня еще впереди и мне очень повезло.
Взрослые вечно твердят, как хорошо быть ребенком, но клянусь вам, в иные дни, вот как в прошлую субботу, детство — это самая настоящая гадость.
Местные жители скажут вам, что зимы здесь ужасны, хмурое небо и холод три месяца подряд, без единого дня передышки. Я раньше с ними был согласен, но когда любой луч солнца может представлять для тебя опасность, волей-неволей полюбишь этот край, где зимы так суровы. Беда в том, что рано или поздно непременно приходит весна.
* * *В последние дни марта солнце встало в синем небе без единого облачка. Я шел в школу, и, к моей великой радости, тень на дороге передо мной была, кажется, моей.
Я остановился у булочной, где всегда поджидал Люка; его мама поздоровалась со мной из-за витрины. Я помахал ей в ответ и, пока Люк не вышел, успел внимательнее рассмотреть происходящее на тротуаре. Сомнений быть не могло, ко мне вернулась моя тень. Я узнал даже прядки надо лбом, которые мама всегда старалась пригладить перед уходом в школу, говоря, что у меня на голове растут пшеничные колоски, совсем как у отца. Может быть, именно поэтому они не давали ей покоя каждое утро.
Моя тень вернулась ко мне — отличная новость! Теперь надо было следить в оба, чтобы снова ее не потерять и главное — не присвоить чью-нибудь еще. Люк, наверно, прав, чужие несчастья заразны, вот мне и было плохо всю зиму.
— Долго ты будешь смотреть на свои ноги? — спросил меня Люк.
Я и не слышал, как он подошел. Он хлопнул меня по плечу и потянул за руку:
— Пошли быстрей, а то опоздаем.
Странная вещь происходит с наступлением весны. Девочки меняют прически, раньше я этого не замечал, но теперь, увидев в школьном дворе Элизабет, осознал очевидное.
Она распустила свой конский хвостик, и волосы падали ей на плечи. Так она была гораздо красивее, и мне, сам не знаю почему, стало очень грустно. Быть может, я догадывался, что на меня она никогда и не взглянет. Я победил на выборах старосты класса, но Маркес победил в борьбе за сердце Элизабет, а я и не заметил, как это вышло. Да, я был слишком занят своими глупыми переживаниями из-за теней, а они тем временем сближались потихоньку за моей спиной, пока я сидел за первой партой. Я не засек маневра Элизабет, которая отступала на ряд с каждой неделей, пересаживаясь, как только подворачивался случай. Она пересела сначала к Анне, потом к Зое и так, исподволь, достигла своей цели.
