Светлана Дильдина - Восемнадцать роз Ашуана
Особенно если можно иначе…
На сей раз вокруг был осенний парк, и Ренни шел домой, покачивая сумкой с учебниками. Кричали вороны, плотной стайкой кружась в небе; дворник ворчал — развелось, отстреливать некому.
Слова его вызвали в памяти охоту — сам Ренни никогда на ней не был, и по сему малейшего сожаления не испытывал, но старший брат…
Прошлое, само себе прожектор, подсвечивало ярким лучом то, что давно скрылось в недрах памяти.
Когда по возвращении кто-то из родных обмолвился о неудавшейся личной жизни второго внука, старик даже не удивился — куда подевалась его жена, полноватая верная хохотушка?
Ренато не смог вспомнить, как звали того человека. Но помнил, как к нему привязался Марк. Тогда старшему брату было пятнадцать…
Тот, однокашник отца, приезжал в Лейвере на охоту — в здешних заводях водились дикие утки, в лесах — вальдшнепы и тетерева. Марк приклеился к нему сразу, таскался хвостом. Гость брал его с собой на охоту. Приезжал два года подряд, осенью, на полтора месяца, и это время было самым счастливым для Марка.
Кажется, братец и ночевать порывался у него, домой не казал носу. Родители поначалу были довольны, что сын под присмотром и занят делом — хотя какое там дело охота…
Потом радости у них поубавилось. Мать сердилась, что Марк предпочитает чужого, да еще приятеля отца… у них уже было неладно все. А отец опасался, что подросток надоест другу хуже горькой редьки, и вдобавок страдало его самолюбие — больно уж показательно Марк выбирал общество приезжего. Мол, родители не нужны, никчемными воспитателями оказались.
Эх, Марк, Марк…
Когда ты возвращался от того, гостя, с тобой можно было разговаривать. А потом улыбка сходила с лица, и ты отвечал грубостями или отмалчивался, и закрывался в своей комнате.
Ренато явственно представлял то, чего никогда не видел — осенний лес, желтоватый отсвет повсюду, неяркий, несмотря на буйство теплой палитры красок, горьковатый запах умирающих листьев, черная земля. Легкий хруст под ногами — сучки трескаются, когда на них наступаешь. Озеро, почти круглое, сероватая осока по краям. Плеск крыльев, и взлетает селезень; раскатывается выстрел…
Селезень, мокрый, лежит на мелководье, среди осоки. Рука поднимает его, и покрытое перьями горло мертвой птицы отсвечивает зеленым и синим. Ее бросают в охотничью сумку, и обратный путь через лес, и потрескивают сучки под ночами.
На кухне мать разделывала принесенную дичь. Марк сперва помогал ей — чудо чудное, диво дивное! — так благотворно влияли на него прогулки с ружьем; потом вышел во двор, задумался. Смотрел на журавлиный клин, перечеркнувший край вечернего неба.
Не удержавшись, Ренни подколол:
— Снайпер… А не жаль?
Марк неожиданно не ощетинился, а серьезно ответил:
— Я стараюсь не думать, что они — живые. Тогда можно.
Когда товарищ отца снова уехал, Марк его ждал — ожидание прорывалось в неожиданных рассказах об охоте, не рассказах даже, коротких репликах. И глаза старшего брата выдавали надежду. Ренни злился — ему казалось, что Марк выпендривается, строит из себя опытного охотника, а самого брали в лес из милости, и наверняка гостю он надоел хуже горькой редьки.
Осенний день…
И тогда была осень.
Марк поднялся в полвосьмого утра, заправил постель, не стал завтракать. Ушел, ни с кем не поговорив — никто особо и не стремился. Только потом стало ясно, что перед уходом он делал в своей комнате…
Тогда, утром, всем было без разницы.
Ренато едва заметно шевелил губами, подсчитывая потери. Сначала — такса Денизы. Потом этот, как его… некромант? пироман? ах, да — спирит. Доктор Челли. Потом жена внука. Вчера — приятель с Кленовой аллеи.
Заманчиво списать все это на склероз или маразм, но, вспомнив про Лейвере, старик решил доверять самому себе. Выходит, все эти люди — и такса — действительно были. И теперь исчезают, как раз по числу погружений Ренато в прошлое.
Когда-то в он видел фантастический фильм о том, как сущая мелочь изменила историю, и герой, вернувшись из прошлого, никого не узнал.
Однако в этой реальности Лейвере никогда не существовало. Не только семьи Станка, но и столетий, погребенных под слоем земли, событий, надежно упрятанных в архивы.
Не на кого было влиять, ничьи судьбы не могли измениться или вовсе прерваться.
Он уже с трудом понимал, в каком мире живет — здесь, где его звали Ренато, он был глубоким старцем, за окнами падал снег, ровным слоем покрывая газоны, уютно и мертво висели на окнах темные тяжелые занавеси.
А там, где его окликали — Ренни, каждый раз было другое время года — и сырая, дарящая надежды весна, и полное сочных пыльных запахов лето, и осень, нежная и властная, из драгоценных металлов и паутинок… Только одно было неизменно — мальчишечье тело, легкость в движениях, и опасение ошибиться.
И Марк.
C друзьями у Марка всегда было негусто, а в выпускном классе остался только Дин, да приятели по игре, командной стрельбе шариками с краской в противника. И то — с товарищами этими Марк виделся лишь на полигоне.
А девушка у брата появилась неожиданно для всей семьи, когда он выиграл подряд два соревнования, и об этом написали в газетах. Аурелии понадобился чемпион, а Марк был настолько неискушен в подобных делах, что клюнул моментально. Благо девица попалась вполне себе привлекательная.
Романа хватило на три месяца, после этого Марк с Аурелией несколько раз ссорились и мирились, и всем, кроме Марка, ясно было, что ничего из этого не выйдет, уже не вышло.
У Аурелии были и другие кандидаты на ее благосклонность, но Марк все-таки оставался одним из чемпионов — это девушке пока еще льстило.
Аурелии нравился Марк, хотя в последнее время становился менее интересен. Девушка отдавала себе отчет, что в нем привлекает преданность ей вкупе с непредсказуемостью. Он мог наорать на Аурелию… А потом старался загладить свою вину, неловко, будто щенок, пытающийся идти на задних лапах.
С Марком было нелегко. Мог на ровном месте сцепиться с подвыпившей компанией, несмотря на присутствие девушки рядом… это заставляло ее кровь бежать по жилам быстрее. Мало ли, как могло обернуться.
Порой она стеснялась Марка, порой гордилась им.
Аурелия не считала себя красивой и надеялась, что никто об этом не догадается. Потому что в центре внимания быть любила. А Марк… все, что он мог дать, уже отдал. Дело было отнюдь не в деньгах, хотя некоторые считали Аурелию особой довольно корыстной.
Мальчишка… и останется вечным мальчишкой, считающим круче того, кто громче кричит.
Пока девушка не хотела прощаться.
Однако они ссорились постоянно. "Уходи и не возвращайся!" — оба хоть по разу заявили нечто подобное.
Не было сомнений, что пара вот-вот расстанется, вопрос оставался — кто уйдет первым. Аурелия мысли не допускала, что это сделает Марк. Сколько бы он ни злился…
Марк прислонился спиной к стволу сосны, стряхивал с рукава желтые иглы. Пневматическая винтовка лежала рядом. Дин, в красной бандане, сосредоточенно жевал бутерброд. Команды подвели итог, пересчитав «убитых» и «раненых» — приятели могли гордиться выигрышем. Высокое осеннее небо, без единого облачка, только-только начались занятия на первом курсе университета — первый выходной отметили выездом в лес.
Дин дожевал бутерброд и теперь прихлебывал чай из термоса. Ему было хорошо. Игра глубоко не затронула, но ощущать первенство всегда приятно. А Марк, похоже, воспринимал все на полном серьезе — и сейчас у него было лицо вернувшегося с войны, а не студента на отдыхе.
— А если бы на той переправе все было реальным — ты бы вернулся? — спросил он.
— Да ну тебя, — Дин отмахнулся, аккуратно завинтил крышечку.
— А все-таки?
— Я вообще не стал бы ввязываться в стрельбу.
— Струсил бы? — нотки презрения задели Дина.
— Раньше питекантропы решали все проблемы с помощью каменной дубины. Сейчас — с помощью огнестрелки… невелика разница.
— Раньше честнее была жизнь, — Марк уставился в небо, отказавшись от еды.
Конечно, журналисты не упустили случая поговорить с ним. Дин выглядел растерянным — при всем его стремлении быть на виду случай оказался больно уж неподходящим. И он не был идиотом, прекрасно понимал, что спасло его чудо.
