Юрий Леж - Fugit irreparabile tempus
— Знакомьтесь, — сказал подполковник, когда за девушкой закрылась дверь. — Майор Семенов Алексей Петрович. Вел это дело до сего момента по части контрразведки. А это — мои сотрудники, капитан Дудинцев Игорь Владимирович и старший лейтенант Всеволод Васильев. Игорь Владимирович наш кадровый, не первый год в отделе, а вот Севу к нам только-только перевели…
— Вот и хорошо, что только-только, — кивнул всем еще раз Алексей Петрович, присаживаясь к столу и доставая из кармана сине-голубого френча пачку сигарет. — Свежий глаз частенько полезным бывает. А вы тут, значит, нашу работу разбираете?
— Ну, не разбираем, конечно, — ответил Дудинцев, — знакомимся… Товарищ подполковник вводит, так сказать, в курс дела…
— Пожалуй, я товарищу Свиридову помогу, — сказал майор, закуривая, и как бы давая этим понять, что, несмотря на лишнюю звездочку на погонах, он на равных с начальником отдела. — На чем вы тут остановились?
И посмотрел почему-то на Севку Васильева, ожидая ответа на свой вопрос от младшего по годам и званию в их компании.
— На кассетах с чернилами для ЦПУ, — ответил Всеволод, успев поймать одобряюще-разрешающий взгляд подполковника. — И на том, что кассеты эти передавала декоратору художница Ярцева…
— Та еще штучка, — кивнул, подхватывая нить разговора, майор Семенов. — Одни беспокойства от нее. Да ладно бы со зла или из вредности женской эти беспокойства для нас устраивала, так ведь нет, по простой женской безалаберности и художественному бардаку в мозгах.
7
…В просторном, но удивительно захламленном зале мастерской Ирины Ярцевой царил полумрак; тени суматошными сполохами метались по стенам, будто испуганная стая летучих мышей бесилась под высоким потолком; бросали свои блики на огромные стекла окон свечи, то тут, то там прилепленные к этюдникам и зеркальным рамам, установленные в новенькие, но сделанные под старину, канделябры.
— Ирэн, разве нельзя включить электричество? — с аристократической ленцой в голосе спросил Саймон Брук, среднего роста, симпатичный брюнет лет сорока, сидящий в углу мастерской возле небольшого резного столика, накрытого к чаю.
— Ну, что ты, Сай, — моментально откликнулась откуда-то с противоположного угла помещения Ирина. — При электрическом освещении пропадет вся атмосфера мистики, фантасмагории, визионерства, в конце концов…
Саймон промолчал, хотя больше всего сейчас ему хотелось пожать плечами, встать и уйти. Еще бы — тащиться из Самары, в которой обосновались еще со времен войны все посольства в России, в Москву, город пусть и красивый, по-азиатски ленивый и азартный одновременно, и все это только для того, что бы попасть на некое представление, устроенное хозяйкой мастерской исключительно для себя любимой. Хотя в предварительном разговоре ею же было обещано знакомство с интересным человеком, вхожим в имперские закрытые архивы армии и госбезопасности и сочинившим книгу о разделе Китая, основанную на документах и фактах.
Начальство Саймона дало добро на эту встречу после долгого, почти десятидневного раздумья, просчитывая возможные варианты, как дивидендов от установления связи с таким человеком, так и скандала при вполне допустимом провале, если человек этот окажется провокатором. Впрочем, сам Брук особо не волновался, защищенный дипломатическим иммунитетом, а работу себе он всегда найдет, даже если станет «персоной нон грата» в Советской России. В конце концов, его университетская еще специализация по Индокитаю не позволит ни умереть с голоду, ни быть вышвырнутым из Управления Стратегических Служб без выходного пособия. Возможно поэтому, а скорее всего — из-за врожденного пренебрежения ко всем людям не англо-саксонской расы, Саймон вел себя в мастерской по-хозяйски, сразу же при появлении потребовав чаю, решительно отказавшись от вина, водки и иных гостеприимных напитков, которыми попыталась его попотчевать Ирина Ярцева. И к хозяйке помещения, старой знакомой, но тем не менее так и не получившей от Саймона необходимого кредита доверия, он относился, как положено относиться доброму господину к нерадивой, но старательной служанке.
— Что мне до твоей атмосферы? — поинтересовался Брук. — Мне нужно встретиться с человеком, о котором мы говорили в мой прошлый приезд…
— Ах, ты всё о делах и делах, как будто в компании с такой женщиной, как я, нечем больше заняться, — чуть жеманясь, произнесла Ирина, появляясь из полумрака, как привидение.
Сходство это с потусторонним существом усиливал широкий, бесформенный и белесый балахон, в который, при желании, можно было поместить едва ли не десяток таких худеньких и миниатюрных женщин. Плюс к тому, ткань балахона эффектно просвечивалась, и на фоне зажженных свечей Саймон видел обнаженное тело художницы, окутанное легким облаком то ли тумана, то ли белого дыма, непонятно, каким образом не рассеивающегося от небольшого сквознячка, царящего в мастерской.
— Заняться более интересным и приятным можно будет после встречи, — многообещающе сказал Саймон, и сам тут же пожалел об этом.
Восприняв его слова, как руководство к действию, Ирина скользнула ближе и плавно опустилась на колени мужчины, прильнув к его груди своими маленькими, крепкими грудками, отлично чувствующимися через невесомую ткань. Брук с трудом сдержался, что бы резким движение не столкнуть со своих колен женщину; нет-нет, Ирина ему нравилась, была, как говорится, в его вкусе, но после парочки совместно проведенных ночей Саймон зарекся иметь что-то с агрессивной, разнузданной и безудержной в постели художницей. Как мужчина, он понял сразу же, что никоим образом не удовлетворяет Ирину, что ей нужно гораздо больше, чем он может дать, да еще и, как опытный разведчик, Брук не мог никоим образом поддержать ей компанию в потреблении всевозможных стимуляторов, начиная от безобидных, на первый взгляд, таблеточек и заканчивая пресловутыми «марками»-промокашками, пропитанными раствором ЛСД.
— Ты же знаешь, Ирэн, мы не путаем дело и удовольствие, — в речи Саймона сильнее, чем обычно прозвучал акцент, который художница всегда называла «прибалтийским». — Сначала — я буду говорить с тем человеком, а уже потом…
И он сделал вроде бы непроизвольное движение, легонько сталкивая женщину на пол. Художница, естественно, обиделась, как, наверное, обиделась бы любая отвергнутая в данную, желанную секунду женщина, но при этом Ирина смогла изобразить свою обиду так легко и непосредственно, что через пару минут растаял бы любой другой мужчина на месте Саймона.
Сделав презрительное движение плечами, означающее «черт с тобой, дарлинг, дождешься ты у меня…» Ирина перепорхнула от чайного столика в темноту мастерской, что бы через несколько минут вернуться с толстенькой папкой самого обычного канцелярского вида, даже со шнурками-тесемочками, завязанными грубоватым бантом.
— Вот твое дело, Сай, — художница небрежно бросила на столик папку, сбив при этом чашку с чаем; хорошо еще, что чашка упала на пол с противоположной от Саймона стороны, иначе не избежать бы австралийскому дипломату легких ожогов.
Сдерживая жгучее желание развязать тесемки и прочитать хотя бы начало того самого романа, из-за которого ему пришлось пережить очередной приезд и в Россию, и в Москву, Саймон небрежно похлопал по папке ладонью.
— А где же тот человек? — поинтересовался он. — Мы так не договаривались. Сама по себе эта новелла — отлично, западный читатель должен знать правду о том, что творилось в политике тридцать с лишним лет назад. Но — автор. Я должен знать, откуда он брал материал, можно ли ему доверять или это просто-напросто художественный вымысел.
— Ты хочешь очень много и сразу, дарлинг, — демонстративно встала в позу «фи» Ирина. — Я тебе вообще ничего не обещала и ни о чем не договаривалась. Человек хотел придти ко мне сегодня, но вот как получилось, что — не смог. Он же не знал, что его тут будешь ждать ты. Сам запретил говорить об этом кому бы то ни было.
— Я есть запретил не так, — от волнения и возмущения у Саймона слегка изменилась прежде безукоризненная русская речь. — Я говорил, что бы никто не знал про нашу встречу…
— Ах, дарлинг, — театрально взмахнула руками Ирина. — Говорил, не говорил, так или не так, разве слабая женщина, творческая натура может запомнить все эти ваши мужские секреты и противные указания? Да и роман уже у тебя, а ты даже не соизволил заплатить гонорар. Или теперь так принято на Западе, что несчастных, униженных авторов с Востока можно обманывать, обещая им райские кущи, но не выполняя обещанного после получения рукописи?
— Зачем тебе деньги, Ирэн, тем более — наши? — спросил Саймон, уже успокаиваясь и понимая, что встреча с автором сегодня и здесь вряд ли состоится. — У вас же практический коммунизм, можно брать в магазинах все, что захочется…
