Леонид Леонидович Смирнов - Сын Неба
Милочка помолчала с полминуты, потом вытащила носовой платок, провела им под глазами:
— Они меня просто выгнали. Из нашего родительского дома. Сначала я у подруги жила, еще школьной моей подруги, ты ведь помнишь Валю… Потом снимала. Сейчас… Нашелся один добрый человек, которому я оказалась нужна.
— А как же Кесарев?
— Кесарев сбежал в Москву, у него там новая жена. Дочка родилась… Представляешь, второго ноября, как и Кира…
Милочка перевела разговор на другую тему, опять вспоминали детство. Наверное, она жалела, что рассказала про ситуацию с Кирой. Наверное, она боялась, не злорадствую ли я, потому что сама двадцать пять лет назад один к одному проделала со мной то же самое, что теперь Кира проделала с ней.
36. Очнулся он, когда по салону самолета пронесся непонятный ропот, а самолет стало трясти, будто шел самолет не по воздуху на высоте одиннадцать тысяч метров, а по старинной питерской брусчатке. Он застал такую брусчатку в ранней юности, хорошо помнил тот участок, который не раз приходилось преодолевать. Чтобы не бить тонкие, изящные, как ноги стремительной лани, колеса своего гоночного велосипеда, он с велосипеда слезал, укладывал раму на плечо и тащил велосипед на себе до места, где брусчатка заканчивалась и начинался асфальт.
37. Было это в 1972 году. Он тогда занимался велоспортом, и загородные прогулки на велосипеде километров по семьдесят-восемьдесят были для него делом обычным, почти ежедневным.
В какой-то момент он решил развернуться и ехать домой, потому что солнце уже клонилось к горизонту, а ехать на велосипеде в темноте, даже в сумерках — весьма нежелательно. Стадо коров, возвращаясь с пастбища, должно было пересечь шоссе. Пусть пройдут — решил он, проехал еще километра два и развернулся.
Подъезжая к месту, где дорогу еще недавно переходило стадо, он увидел, что у обочины стоит какое-то животное — видимо, от стада отстал теленок. На скорости он шел приличной и решил, не сбавляя хода, проскочить мимо теленка. И тут, метрах в десяти-двенадцати от животного, он резко нажал на оба тормоза…
У обочины, упершись в него злобным взглядом спрятавшихся в жировой толще глаз, стоял огромный, черный, с клыками кабан.
Дальше произошло самое интересное, что объяснить он до сих пор не в состоянии, хоть и минуло с того дня тридцать четыре года: он едет спокойно по шоссе и видит, как кабан несется по полю в противоположном от него направлении. Что за чудесное разрешение ситуации? Он помнит, как остановился недалеко от кабана, метров за десять-двенадцать. Хорошо помнит. Хорошо помнит, как снова едет по шоссе. Что было между этими эпизодами — не помнит! Не помнит сегодня, тридцать четыре года спустя, не помнил и тогда, спустя минуты после происшедшего.
Может быть, все-таки кабан тогда кинулся на него и растерзал? Но прошли миллионы лет (или миллиарды?), вновь зародилась Земля, появились на ней люди, родился и он, прошел по тому же земному кругу и в возрасте девятнадцати лет оказался на том же глухом отрезке шоссе, но кабана не встретил и спокойно продолжил свой путь? И при новом земном круге именно в 1972-м не было в Ленинградской области страшных лесных пожаров, повыгонявших из лесов ошалевшее от ужаса зверье?
Такая версия — крайняя. Наиболее вероятной он все-таки склонен считать другую. Конечно же, в 1972-м, воспитанный в атмосфере насаждаемого советским строем атеизма, он не мог предположить подобное. Дело в том, что, остановившись в ожидании нападения кабана, он с бешеной скоростью повторял два только слова: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!» При всем своем советском атеистическом воспитании. Видимо, эти два слова, интенсивно повторяемые, подавили его сознание, открыв дорогу каким-то силам из могущественного внутреннего микромира или, скажем так, из Параллельного Мира, силам, защитившим его. Под защитой этих сил не страшен не только разъяренный кабан. Не страшны, как он еще не раз и не раз убедится, самые неожиданные, самые несоизмеримые по степени опасности вещи. Это и было первое в его жизни Вхождение, пусть и спонтанное, тогда еще древними методиками концентрации внимания он не владел.
Тогда он не понял тайной, глубинной сути происшедшего, да и не мог понять. Но за прошедшие с того дня тридцать четыре года он не раз в критических ситуациях прибегал к приему выключения сознания. И этот несложный прием открыл дорогу к такому Знанию, к такому Пути, Вхождение на который значило для него не меньше (а может быть, и больше), чем само появление на свет.
38. Психологи рекомендуют при стрессе расширение горизонта внимания. У них есть формула такая: умственная жвачка — начало конца. Еще бы! Попробуйте, усните вечером, если какая-то тревога или забота заставляет думать об одном и том же, прокручивая в мозгу десятки, сотни раз одну и ту же безысходную ситуацию. Вот и рекомендуют психологи расширение горизонта внимания: в кино сходить, в лес съездить, физические нагрузки. Поколол дрова — и сон крепкий.
Восточные религиозные практики рекомендуют прямо противоположный метод: концентрацию внимания.
Мы выбираем объект концентрации. Он может быть разным, но наиболее эффективны по воздействию три объекта: слово, движение, дыхание. Мы концентрируем внимание, например, на слове, беспрестанно, тупо повторяемом. Что достигается этим? Мы обретаем возможность не думать ни о чем. Это очень сложно — ни о чем не думать. Суетный хоровод мыслей одолевает нас беспрестанно. Этим хороводом сознание защищает себя. Защищает свою самостоятельность, свою самодостаточность. Оно пытается доминировать. Оно сопротивляется погружению в измененное состояние. В то состояние, в котором (очистившись от всякой мысли) мы Входим в Контакт с Параллельным Миром, с Тонким Миром, с Пространством Иных Измерений или, как называют Его религиозно ориентированные люди, — с Бытием Бога.
Глубина погружения может быть разной, есть разные ступени освоения Вхождения. Самые высокие ступени на Востоке называют обретением Божественных способностей. Мы не раз вернемся к разговору об освоении этих методик, но надо еще серьезно подумать, можно ли и нужно ли раскрывать методики обретения запредельных возможностей любому и каждому?
Однако, даже овладев методиками на примитивном бытовом уровне, можно легко справляться со стрессом. Это не запредельная возможность, это — бытовое упражнение на уровне утренней зарядки.
Тогда, когда писались эти строки, он верил, что уже нашел Ключ к Вхождению. Но на самом деле он был лишь на подступах к тому, чтобы начать что-то понимать.
39. Как он сумел вспомнить и про питерскую брусчатку, и про велосипед, и про кабана за тот короткий миг, когда очнулся в салоне самолета от людского ропота, порожденного адским испугом от лихорадочной тряски? Хотя за один только миг он умел уже сделать много больше: простому, неизмененному человеческому сознанию не под силу в долю секунды прокрутить в мозгу такое количество кадров, сканированных из памяти. Полноценно ее зондаж можно произвести лишь в состоянии Вхождения. В этом состоянии память выкидывает порой такое…
Он оглядел пассажиров в салоне — кто сидел бледный, кто красный. Его место находилось всего лишь во втором ряду от кабины пилотов, и он увидел молодую симпатичную борт-проводницу там, в служебном отсеке. Она сидела на откидном стуле, вцепившись руками в край служебного столика, на ее щеке бороздилась, вспахивая слой косметики, полоска от капельки пота.
— Что-то серьезное? — мелькнула мысль, он тоже, наверное, побледнел (или покраснел), но скоро пришел в себя:
— Сын Неба в небе погибнуть не может!
Хотелось успокоить юную стюардессу, но как она поверит?
Болтанка прекратилась также неожиданно, как неожиданно началась. На лица пассажиров постепенно стал возвращаться естественный цвет. Борт-проводница встала и с более опытной напарницей постарше возрастом покатила в салон тележку с напитками.
Он хотел было вернуться в состояние глубокого сосредоточения, но приостановил свою попытку Вхождения. Видимо, его взаимодействие с Пространством Иных Измерений так влияло на приборы и механизмы самолета, что самолет лихорадочно трясло, самолет был близок к падению.
На обратном рейсе он сел в самый хвост, там его воздействие не доходило до навигационных приборов. Там он «оттянулся» по полной: сочетать полет в Пространстве Иного с физическим полетом — это нечто неописуемое.
Он опасно заблуждался. Он не знал тогда, какому риску подвергал жизнь ста девяти пассажиров и восьми членов экипажа, да и собственную жизнь. Не знал он, какой оглушительной, всепобеждающей, могущественной силой обладает человек, овладевший Вхождением. Он мог просто по нечаянности погасить двигатели, парализовать пилотов, рассыпать несчастный самолет на мелкие части. Нельзя на борту самолета производить ритуал Вхождения. Могут произойти вещи, совершенно непредсказуемые.
