Деймон Найт - Сумерки людей
Тут Дик вдруг остро почувствовал голод и мигом позабыл о гневе,
— Яичницу с ветчиной, — приказал он, сам берясь за полотенце. — Еще тарелку оладий, Сэм, и кофе с молоком. Скажи — пусть поторопятся. Я умираю от голода.
Пока срак звонил на кухню и передавал приказ хозяина, Дик достал из шкафа свежее белье и принялся одеваться сам, время от времени поглядывая на стенной экран. Телевизор был настроен на канал «КИНГ-ТВ» в крепости Буффало. Вполглаза наблюдая за выделывающими всевозможные кренделя музыкантами, Дик в такт покачивал головой. Ему нравилась только военная музыка. Другой он просто не признавал.
Наконец Сэм вернулся от телефона и что-то забормотал в самое ухо, но музыка заглушала слугу.
— Что? — раздраженно переспросил Дик. — Выруби эту штуковину.
Сэм потянулся к правой кнопке пульта на прикроватном столике — музыка похрипела и умолкла.
— Повар говорит, — повторил срак, — он сейчас слишком занят, миста Дик. Готовится к банкету. Делать вам завтрак нет времени. Так, может, мне сходить в Кладовую за двояком или…
— К черту, — перебил Дик и тут же умолк, втягивая живот, чтобы застегнуть ширинку на синих с оранжевым брюках. Да, дело тут не в покрое — просто он и из них уже вырос. — Проклятье, почему из-за этих чертовых банкетов все вечно должны стоять на рогах?
— Что, миста?
— Ничего. Выметайся. В темпе. Я сам схожу.
В коридоре двое сраков в легких комбинезонах одну за другой снимали стенные панели и тут же ставили новые — точно такие же, если не считать того, что старые сплошь покрылись сине-зеленым налетом, а новые так и сияли свежей бронзой. Видно, только-только от Гамна. Фигуры на барельефах уже казались Дику старыми знакомыми. Сколько он себя помнил, эти барельефы всегда были здесь, медленно тускнея в извечном ритме. Дик остановился, в тысячу первый раз оглядывая до боли знакомые лица двух мужчин, крепко сжимающих винтовки. Суровые лица опять сияли как новенькие.
Раскинувшийся внизу Главный Зал оказался пуст, если не считать усердно драившего полы домашнего срака. Слуга старался, как мог, голые руки его блестели от пота. Ряды столов отражали свет роскошных люстр — скатерти тут еще не расстелили.
На больших электронных часах было двадцать пять минут восьмого. Родители, наверное, еще вставать и не думают. Констанция-то уж точно не собирается. Сестренка за последнее время стала страшной лежебокой. Адам, Феликс и Эдуард наверняка проснулись, а вот где они, кто их знает. Щенки бесчувственные! Как пить дать ускакали верхом или катаются где-нибудь на лодке. Нет чтобы первым делом повидаться с братом в его последний день под родным кровом…
«Нет, зря я так, — мысленно спохватился Дик. — А все от того, что до сих пор не позавтракал. Двояк яичницы — гадость, конечно, порядочная, но хоть что-то в желудке осядет».
Кладовая размещалась в холодных погребах, освещенных островками вделанных в потолок люминитов. В одной из таких световых лужиц, как раз у прилавка Фоссума, толпилось целое скопище сраков. Какое-то время Дику даже не удавалось привлечь к себе внимание старика. Тогда, растолкав сраков локтями, он пробился к самому прилавку.
В воспаленных глазах Фоссума просвечивало раздражение. Со своим красным клювом и редким пухом на узком черепе старик напоминал только-только оперившегося птенца, жадно хватающего очередного червя.
— Чего-чего? — скрипел он. — Так, одну хрустальную вазу с розами и чего еще? А? Ага, ландышей… понятно. Чего? И сотню чего? А? Воздушных шариков? Почему сразу толком не сказать? Да не орите все сразу! Что, полминуты не подождать? Ага, понял, семнадцать подсвечников. Да заткнись ты! Погоди, говорю. Погоди. У меня только две руки и одна голова…
— Фоссум! — благим матом заорал Дик.
Старик скорчил совсем кислую физиономию. Потом, нервно подергиваясь, покорно выслушал заказ Дика. Нацарапал какие-то каракули у себя в блокноте и как будто собрался повернуться к очередному нетерпеливому сраку.
— Нет, Фоссум, — рявкнул Дик. — Сейчас. И в темпе.
Тогда старик неохотно зашаркал по проходу — и мерцающее пятнышко холодного света двинулось вслед за ним. Остановился Фоссум под вывеской с надписью: «ЕДА». Высокие стеллажи этой секции, как и всех остальных, были поделены на отдельные ячеечки, в каждой из которых помещалась бурая шишковатая дуля. По всему проходу располагались тысячи таких стеллажей — аж в глазах рябило от ячеек. На первый взгляд бурые дули казались неровными булыжниками или засушенными корнеплодами.
Проведя узловатым пальцем по рядам ячеек, Фоссум нашел нужную и выхватил оттуда твердый комок. Потом, что-то недовольно ворча себе под нос, отправился в Зал Гамна. Массивная дверь захлопнулась.
Дик нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Еще с детства он знал, что бурая дуля на самом деле именуется «удержанным прототипом», или, для краткости, «упротом». Собственно, это и был его завтрак в своей неузнаваемой миниатюре — приготовленный лет двадцать назад и удвояченный на Гамне, но не до конца. Процесс остановили на середине — и в результате получилась не стремительно охлаждающаяся яичница с ветчиной, а уродливый комок квазиматерии. Когда Фоссум поместит упрот на ту же перекладину Гамна и уберет ингибитор, на другой перекладине появится точная копия. Но уже не упрота, а той самой яичницы с ветчиной.
Да, весь процесс был Дику до боли знаком. Вообще-то, если задуматься, то он скрепя сердце все-таки согласился бы, что Гамно — настоящее чудо. А так он с самого детства свыкся со странным крестом и обычно считал Гамно таким же заурядным предметом обихода, как телевизор или вертолет. В данный же момент Дика волновало только одно — выбрал ли Фоссум нужный упрот. Старый дурень запросто может подсунуть какое-нибудь тошнотворное подобие. С него станется.
Ага, вот и старик — топает в кружке света и катит перед собой маленькую тележку. На тележке — дымящийся поднос. Фоссум помедлил у стеллажа и положил упрот на место, но через считанные мгновения он уже ставил поднос на прилавок. Так, яичница с ветчиной, тосты, кофе с молоком. Золотистые желтки подрагивают — вот-вот растекутся.
Дик так и зашелся в разъяренном вопле:
— Фоссум! Я же сказал! Яйца сверху! Ч-черт… Ну что в самом деле за идиотство! — Он поймал взгляд ближайшего срака и жестом приказал ему нести поднос, а сам с хмурым видом направился к одному из столиков, выстроившихся у ближайшей стены.
День определенно был испорчен. Да, конечно, питательностью и вкусом удвояченная еда нисколько не отличалась от натуральной — но не в этом же дело! Ведь удвояченную пищу обычно ели только сраки. А свободные люди питались специально приготовленными блюдами. Хотя ингредиентами все равно служили двояки, так что разница получалась незначительной. Но ведь была же она, эта разница!
Дик поедал свой завтрак с аппетитом, но без всякого удовольствия. Запихал в себя остатки яичницы, отломил еще кусочек тоста, а потом плюнул и швырнул поднос со всем его содержимым в мусоропровод.
И все-таки завтрак — большое дело. По-прежнему хмурый, но уже не столь раздраженный, Дик прошел по коридору, миновал кухни с их умопомрачительными запахами жаркого и выпечки и воспользовался выходом к склону холма. В свежем прохладном воздухе веяло ароматами цветов и чуть попахивало свежескошенной травой. Сам того не желая, Дик мигом стряхнул с себя хандру и радостно вдохнул полной грудью. Потом легко побежал по тропке.
Но, пробежав метров десять, оглянулся. Освещенный прохладными солнечными лучами, над ним бугристой громадой нависал серый Бакхилл. Казалось, царство неживой природы замыслило соорудить здесь собственное библейское чудище наподобие бегемота — и почти в этом преуспело. Незавершенный монстр словно дремал в ожидании последнего судорожного усилия, что должно было пробудить его к жизни.
Старинную гостиницу — дугообразную гору гранита отчасти в испанском стиле, отчасти в альпийском, возвели еще во времена демократии, в те дни, когда холмы Поконо кишели отдыхающими, что раз в году вырывались их своих тесных клеток в Нью-Йорке и Филадельфии. Первый Владетель Бакхилла добавил к отелю кое-какие укрепления и три чудовищно уродливые сторожевые башни. Второй Владетель (первый Джонс, племянник знаменитого Натана Макдональда, чей портрет украшал теперь Длинный Коридор) построил аэродром, целую систему подземных бункеров и буквально усеял весь Бакхилл огневыми точками. Но уже третий Владетель, Джон Джонс, двоюродный дед Дика, добавил к сооружению лишь несколько теннисных кортов, площадок для сквоша и тому подобных мелочей. А четвертый Владетель, отец Дика, если не считать ремонта и некоторого благоустройства, вообще оставил тут все как было.
И Дика это устраивало. Именно таким Бакхилл ему и нравился: Когда придет его очередь стать Владетелем, он здесь и камня не тронет. Оставит даже уродливые башни. А Данливи пусть раз за разом рассаживает по своим местам, одни и те же удвояченные кусты и цветочные клумбы. Хоть целую вечность. Так, по мнению Дика, должна была идти здесь жизнь.
