Николай Воронов - Сам
— Жалейте Главправа. Он — чудо! И все исполняет в точности, как велит САМ.
7Теперь во время эскалаторного пути Лемуриха спохватилась, что не следовало бы внуку и ей надеяться на благодеяния главсержанта Болт Бух Грея. Никто в стране не забыл об ее очумении от Главного Правителя. И она стала убеждать себя в том, что после поощрительного рукопожатия в ее душе прекратился восторг настраивать себя на голубое почтение к наместнику САМОГО. И это ей удалось. В действительности же досада, вынесенная ею из правительственной резиденции («За мой-то патриотизм — крокодилью лапу!»), быстро улетучилась, и она продолжала относиться к властителю с той же зачарованностью. Самогипнотизировалась подчинением. Сейчас Лемурихе было необходимо проникнуться предрасположением к новому хозяину. Чтить не слабей, чем старого, — вот она и склоняла себя для внутреннего удобства к правдоподобной неправде, ибо с Болт Бух Греем она была знакома с поры его мальчишества, когда он прислал ей из деревни письмо, где попросил, чтобы она приехала к ним домой и рассказала бы на всю Самию о том, как он воспитывает приличного фермера из своего маленького братика. И она побывала в гостях у Болт Бух Грея, и вместе с двухлетним карапузом, получившим за любовь к синим стрекозам имя Дозорщик-Император, по советам Болт Бух Грея сажала в землю алые кукурузинки, вычесывала пух из козы, кормила кроликов листом японской гречихи.
Отец Болт Бух Грея, Батат, во время войны находился при ставке верховного главнокомандования, где она бывала. Батат был единственным штабным солдатом, кто не приставал к ней. Они подружились, в свободные минуты откровенничали.
Съемку фермерского сюжета Лемуриха предложила завершить их, Батата и ее, воспоминанием о восьмилетней войне, благодаря которой они постигли глубокий смысл мирной жизни и сумели к нему приохотить потомство.
Лемуриха с Бататом принялись за воспоминания, сидя на скамейке под секвойей, а ребятишки должны были поочередно выскребать из кокосового ореха вкусную, как финский сыр «Виола», копру и лакомиться ею, но они вдруг разодрались, и Лемуриха, спасая фермера от конфуза, вскричала обрадованно, что пацаны демонстрируют самую мудрую форму разрешения боевых конфликтов.
Приемная осталась в прежнем зале, вымощенном коврами. Правда, ковры сменились: вместо персидских ковров постелили тканьевые. Крестьянский стиль Болт Бух Грея пришелся ей по душе. Однако стоило ей надеть очки, она пришла в ужас: ох, обмишулилась — на коврах в обнимку женщины с мальчиками, мужчины с девочками.
Курнопай, едва рассмотрев, кто на коврах, сразу посмурнел. Откровенно, чем и перепугал Лемуриху до коликов в животе, он ставил ногу то на рожу мужчины-самца, то на гладкое, правильное, не знакомое со стыдом личико женщины, и делал оборот на каблуке, и поле ковров покрывалось воронками, подобно тем, которые оставляют в песке береговые смерчи.
Рявкающим шепотом Лемуриха приказала Курнопаю не портить ковры, в противном случае его, заодно и ее, вышвырнут отсюда, потом вывезут из их квартиры все вещи (и тех-то кот наплакал) за издевательство над государственным имуществом. Вместо того чтобы поостеречься от наглой выходки, он возмутительно крутнулся на прекрасно-нахальной морде бородача ассирийского типа, под каблуком затрещало, и образовался рваный кратер.
Без промедления к злоумышленнику Курнопаю подошел помощник главсержа. Приветственно щелкнул каблуками ботинок, голяшки до колен, на голяшках золотые крючки под вид головы ксенозавра — местной ящерицы, по крючкам крест-накрест серебряная шнуровка. На фиолетовых шортах по краю билась платиновая бахрома. Куртка вся в провесях аксельбантов, которые вытекали на грудь и спину из-под золотых погон, пластинчатых, гравированных чернью, похожих на крышу.
— Мародер! — воскликнул помощник главсержа. — Молодцом! — и хлопнул Курнопая по плечам длинными, как лопасти весел, ладонями. Не задерживаясь, помощник проскочил к тамбуру, и едва Лемуриха попыталась понять, почему помощник похвалил ее внука, он позвал его в кабинет. Привычка бывать с Курнопаем вместе в телецентре, в пунктах медицинских прививок, в бассейне, где пропадала одежда и волей-неволей приходилось ее караулить, эта привычка заставила Лемуриху податься за внуком, но помощник главсержа запретно махнул длиннющей, будто ее специально вытянули, дланью. Махнул сверху вниз, Лемуриха присела, повалилась на ковер передом, будто бы высокопоставленный сержант приказал ожидать приема лежа.
«Так вот зачем новые ковры!» — догадалась она и от восторга объюлила чуть ли не половину приемной.
Помощник подбежал к Лемурихе, обеспокоенный тем, не плохо ли ей, и засмеялся, едва она в свое оправдание пробормотала, что приняла его взмах за команду. Лемуриху раздосадовал смех сержанта: «Какая безголовость!» Но он попросил не сердиться, подчеркнув, что, как и главсерж Болт Бух Грей, воспитывался на их с Курнопаем телепередачах, и она перестала обижаться и полюбопытствовала, кто придумал обмундирование, которое идет к его исключительной наружности. Лемуриха была противницей неожиданностей. По ее разумению, в жизни человечества (так уж ведется — общие законы для мира почти все люди выводят, устанавливают или пытаются вживить, исходя из личных представлений, выдаваемых за действительно существующие) не должно быть ничего не предусмотренного. Внезапным для Лемурихи был ответ помощника: «Образцы формы для всех родов войск незадолго до революции предложил САМ». Она еще надеялась, что свержение Главного Правителя случилось без ведома САМОГО, и вдруг, нате вам, не только знал о подготовке к свержению — наверняка руководил им, коль впрок придумал образцы обмундирования. Ей трудно было принять даже неожиданность, связанную с непререкаемым правом САМОГО на самые невероятные решения.
— Ай-яй-яй, мадам Лемуриха, — промолвил помощник главсержанта, его кофейные глаза построжали. — Не вам бы, не вам бы… — Кончик его идеально закругленного носа, словно бы выточенного при уточняющем участии циркуля, поклевывал усы, оттягиваемые коротковатой верхней губой. — Не у вас бы проявиться недопониманию. Если доложить Болт Бух Грею, а он уведомит САМОГО, представляю себе, как они отреагируют…
Устыдив, примирил он Лемуриху с участием САМОГО в низложении Главного Правителя.
Остаточные токи неприятия покинули душу, когда Лемуриха спохватилась, что про нее известно САМОМУ. Как тюлень в цирке перед укротителем, она запрыгала перед сержантом, умоляя его не доводить до сведения Болт Бух Грея об ее ошибке: срам на веки вечные, мы-то присутствуем на свете, как спичка сгорает — пырх, и пламя уж до ногтей взвилось, а САМ-то бессмертен.
Он мило заверил Лемуриху в том, что не настучит на нее главсержу.
8Приглашенный один к Болт Бух Грею, Курнопай поверил в свое недавнее убеждение: выдвинет. Столько постов освободилось! Куда девать? Да и кого назначить, если не их с бабушкой Лемурихой.
Бабушка с Болт Бух Греем переписывалась, зачитывала его мечтательные послания телезрителям, а мечтал он о военной судьбе, которая привела бы к высотам, каких достиг маршал Данциг-Сикорский. В конце концов, прямо с экрана, она попросила Главного Правителя зачислить в училище державных курсантов умницу Бэ Бэ Гэ. И умница был зачислен, старался, получил сержантство и место во дворце. Там увлекся карточными играми, преуспел, потому что измыслил собственную систему. Купил с аукциона, на который съехались богачи страны, автомобиль «Казуар». Машина принадлежала Черному Лебедю в годы, когда он являлся всего лишь послом Самии в Люксембурге. Главный Правитель оценил фантастическую трату Болт Бух Грея, выкупил у него «Казуар» за израсходованную сумму и все же подарил. Ликующий Болт Бух Грей утратил чувство самоконтроля и подзалетел с такой безудержностью, что им были проиграны не только деньги, но и, сие не позволялось древним законом отечества «Дареное недаримо», исторический автомобиль. Однако краем болтбухгреевского азарта была игра в долг, чему предел его партнер установил на пятистах тысячах золотых огомиев. Главный Правитель, оскорбленный до самых уязвимых глубин, по скором размышлении простил Болт Бух Грею проигрыш «Казуара» и даже не изгнал из дворца. Но вот неуплата карточного долга для чести державных сержантов заканчивалась смертью. Через трое суток Болт Бух Грей выстрелил бы себе в сердце, если бы Батат не отдал в заклад свою форму и если бы Лемуриха не ссудила его ста тысячами огомиев.
Как пить дать, ему, Курнопаю, сошьют форму получше, чем у сержанта-помощника, который прет впереди, словно вызван он, а не Курнопай, и не видать из-за него главсержа, хотя полностью открылся сандаловый стол, резной, как двери зала приемов: муравьеды, держа в лапах львиные головы, сторожко вынюхивают воздух.
