Артур Кларк - Город и звезды
Словно в нежелании возвращаться в обычный мир, Элвин задержался среди отражений прошлого. Стоя перед одним из огромных зеркал, он наблюдал за сценами, появлявшимися и исчезавшими в его глубинах. Какой бы механизм ни создавал эти образы, он управлялся его присутствием и, до некоторой степени, и его мыслями. Когда он впервые входил в помещение, зеркала всегда были пусты, но стоило пройтись перед ними, как они заполнялись действием.
Он будто бы стоял посреди широкой открытой площади, которую он в действительности никогда не видел, но, вероятно, существовавшей где-то в Диаспаре. Она была необычно людной; происходило что-то вроде митинга. Двое мужчин на приподнятой платформе вежливо дискутировали, а их сторонники стояли вокруг, вмешиваясь время от времени. Полное молчание добавляло очарования происходящему, ибо воображение немедленно вступало в работу, снабжая сцену соответствующими звуками. Что они обсуждали? Элвин замечтался. Возможно, это была не реальная сцена из прошлого, а чисто придуманный эпизод. Тщательно выверенное расположение фигур, их слегка церемонные жесты делали ее чуть-чуть слишком изящной для обычной действительности.
Он рассматривал лица в толпе, разыскивая кого-нибудь знакомого. Здесь не было никого из его друзей, но, может быть, он смотрел на товарищей, которых встретит лишь в будущих веках. Как много возможных вариантов человеческого облика вообще могло существовать? Число было огромным, но все же конечным, особенно если исключить все неэстетичные комбинации. Люди в зеркале продолжали свои давно позабытые дебаты, игнорируя изображение Элвина, стоявшего среди них неподвижно. Моментами было очень трудно отделаться от мысли, что он и сам является частью сцены — настолько безупречной была иллюзия. Когда кто-нибудь из призраков в зеркале проходил за Элвином, то исчезал из виду в точности как настоящий; если же кто-либо заходил вперед, то в свою очередь закрывал Элвина.
Он уже собрался уходить, когда заметил необычно одетого человека, стоящего чуть поодаль от основной группы. Его поведение, одежда, словом, все в нем выглядело несколько не на своем месте в этом собрании. Он искажал картину: как и Элвин, он был анахронизмом.
Он представлял из себя, однако, нечто гораздо большее. Он был реален и с несколько загадочной усмешкой смотрел на Элвина.
Глава 5
За свою короткую жизнь Элвин повстречал лишь ничтожную часть обитателей Диаспара. Поэтому он не был удивлен, увидев перед собой незнакомца. Удивился же он скорее самой возможности столкнуться с кем-либо реальным в этой покинутой башне, у самой границы неведомого.
Он повернулся спиной к зеркалу и уставился на человека, нарушившего его уединение. Опередив его, тот сам обратился к нему:
— Ты, я полагаю, Элвин. Обнаружив, что кто-то приходит сюда, я сразу должен был сообразить, что это ты.
Этими словами он явно не собирался обидеть Элвина: он просто констатировал факт, и Элвин правильно понял его. Элвин не удивился и тому, что его узнали: нравилось это ему или нет, но его особенность и связанные с ней нераскрытые потенции сделали его известным всему городу.
— Я Хедрон, — продолжал незнакомец, словно это все объясняло. — Меня называют Шутом.
Элвин выглядел смущенно, и Хедрон пожал плечами в притворном огорчении.
— Ах, вот она, слава! Впрочем, ты молод, и за время твоей жизни шуток не происходило. Твое невежество простительно.
В Хедроне было нечто живительно необычное. Элвин покопался в памяти, стараясь прояснить смысл странного слова «Шут». Оно пробуждало какие-то отдаленные и малопонятные ассоциации. В сложной социальной структуре города было много подобных титулов, и чтобы изучить их, понадобилась бы целая жизнь.
— А ты часто приходишь сюда? — ревниво спросил Элвин.
Он привык рассматривать Башню Лоранна как свою личную собственность и слегка досадовал, что ее чудеса известны кому-то еще. Интересно знать, однако, смотрел ли Хедрон хоть раз на пустыню, видел ли тонущие на Западе звезды?
— Нет, — сказал Хедрон, словно отвечая на его невысказанные вслух мысли. — Я никогда раньше здесь не был. Но узнавать о необычных происшествиях в городе — мое развлечение, а с тех пор, как Башню Лоранна посещали в последний раз, прошло уже очень много времени.
Элвина слегка удивило, каким образом Хедрон узнал о его прежних визитах. Но он тут же перестал думать об этом. Диаспар был полон глаз, ушей и других, более тонких органов чувств, информировавших город обо всем происходящем в нем самом. Кто угодно, проявив достаточную заинтересованность, мог без труда найти способ подключиться к этим каналам.
— Если даже в самом деле войти сюда — это необычный поступок, — сказал Элвин, продолжая словесную пикировку, — почему ты должен этим интересоваться?
— Потому что в Диаспаре, — ответил Хедрон, — необычное является моей прерогативой. Я давно выделил тебя; я знал, что мы однажды встретимся. Я тоже уникален: в своем роде. О нет, не так как ты: это не первая моя жизнь. Тысячи раз я выходил из Зала Творения. Но где-то там, в начале, я был избран Шутом, а в Диаспаре бывает не более одного Шута. Впрочем, большинство людей находит, что и одного много.
В речах Хедрона была ирония, по-прежнему вызывавшая у Элвина растерянность. Задавать в упор вопросы личного характера не считалось признаком хорошего тона, но ведь Хедрон, в конце концов, сам затронул эту тему.
— Я сожалею о своем невежестве, — сказал Элвин. — Но кто такой Шут, и что он делает?
— Ты спрашиваешь «что», — ответил Хедрон, — поэтому я начну с того, что расскажу тебе — «зачем». Это длинная история, но, думаю, тебе будет интересно.
— Мне все интересно, — сказал Элвин сущую правду.
— Очень хорошо. Люди — если только это были люди, в чем я иногда сомневаюсь, — задумавшие Диаспар, должны были разрешить невероятно сложную проблему. Диаспар — это не просто машина; как тебе известно, это живой и к тому же бессмертный организм. Мы так пообвыклись в нашем обществе, что не можем осознать, насколько странным оно представлялось нашим первым предкам. Мы видим здесь крошечный, замкнутый мир, неизменный во всем, кроме мелочей, — и тем не менее век за веком он сохраняет идеальную стабильность. Время его существования, вероятно, превысило длительность всей прежней истории человечества. Однако в той истории были — по крайней мере так принято считать — многие тысячи самостоятельных культур и цивилизаций, продержавшихся какое-то время, а затем исчезнувших. Как Диаспар достиг свой необычайной стабильности?
Элвин был озадачен тем, что можно спрашивать о таких элементарных вещах, и его надежда узнать что-то новое начала таять.
— С помощью Банков Памяти, естественно, — ответил он. — Диаспар всегда состоит из одних и тех же людей, пусть даже состав населения меняется, когда их тела конструируются или разрушаются.
Хедрон покачал головой.
— Это ничтожно малая часть истины. Из тех же самых людей можно построить много разнообразных видов общества. Я не могу этого доказать или привести прямые свидетельства, но я убежден в этом. Творцы города не просто ограничили численность его населения; они ограничили также законы, управляющие поведением людей. Мы редко осознаем существование этих законов, но подчиняемся им. Диаспар — это замороженная культура, способная изменяться лишь в узких пределах. Банки Памяти хранят, помимо наших тел и личностей, еще много других вещей. Они хранят образ самого города, удерживая на своем месте каждый атом, оберегая его от перемен, вносимых временем. Взгляни на эту мостовую: она уложена миллионы лет назад, и по ней прошло бессчетное множество ног. Видишь ли ты хоть малейший признак износа? Незащищенное вещество, хотя бы и алмазной твердости, уже давным-давно было бы истерто в пыль. Но пока будет доставать энергии на работу Банков Памяти, пока содержащиеся в них матрицы будут контролировать образ города, физическая структура Диаспара не изменится.
— Но ведь какие-то изменения были, — запротестовал Элвин. — Многие здания со времен постройки города были разобраны, вместо них воздвигнуты новые.
— Конечно. Но только путем сброса информации, хранящейся в Банках Памяти, и установки затем новых образов. В общем, я упомянул обо всем этом только для того, чтобы продемонстрировать, как город сохраняет себя физически. Вся суть в том, что в Диаспаре есть аналогичные машины, сохраняющие нашу социальную структуру. Они следят за всеми изменениями и корректируют их прежде, чем те станут слишком заметными. Как они это делают? Я не знаю. Может быть, они отбирают тех, кто появляется из Зала Творения. Может быть, они подправляют образы наших личностей: мы-то думаем, что обладаем свободой воли, но как можно быть в этом уверенным? Так или иначе, проблема была решена. Диаспар выжил и невредимым прошел сквозь века, подобно огромному кораблю, несущему в качестве груза все, что уцелело от человеческого рода. Это — грандиозный успех социальной инженерии. Другой вопрос — стоило ли все это затевать? Но одной стабильности недостаточно. Она слишком легко ведет к застою, а затем и к упадку. Конструкторы города предприняли тщательно рассчитанные шаги, чтобы избежать этого. Правда, опустевшие дома вокруг нас указывают, что они преуспели не полностью. Я, Шут Хедрон, есть часть этого плана. Возможно, лишь крошечная часть. Мне нравится думать иначе, но удостовериться в обоснованности своей мечты я никогда не смогу.
