Светлана Бондаренко - Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до "Трудно быть богом": черновики, рукописи, варианты.
Алексей Петрович оставил подбородок и взялся за нос.
Мимо прошла хорошенькая девушка в белом платье, мельком взглянула на него и не удержалась — улыбнулась. Да, надо послать в Алма-Ату телеграмму, что командировка будет очень длительной. Жаль, нельзя повидаться перед экспедицией. А что бы это дало? То, что не смог сделать за два года, не сделаешь за пару часов. Ну и ладно. Предоставим все судьбе. Когда он вернется… (В памяти возникло фото из какого-то иллюстрированного журнала: герои безграничных пространств вернулись из космического рейса — цветы, улыбки, поднятые для приветствия руки…) Так вот, когда он вернется, то возьмет отпуск и поедет в Алма-Ату. Он подойдет к одному дому, нажмет кнопку звонка — один длинный и один короткий — и тогда… Алексей Петрович сердито потряс головой и решительно двинулся вдоль коридора. У лифта он остановил рослого красивого человека в легком изящном костюме и спросил, где находится столовая.
— Столовая? — протянул тот, окидывая Алексея Петровича внимательным взглядом. — Столовая на шестом этаже. Но она сейчас закрыта. Вы кого-нибудь ищете?
— Почему ищу? — удивился капитан. — Я… Мне нужно пообедать, только и всего.
— Хм… Тогда вам лучше идти в ресторан. Это напротив, через улицу. Этажом ниже есть буфет межпланетников, но посторонние у нас обычно не обедают. Всего наилучшего.
Прежде чем ошеломленный таким тоном и словами Алексей Петрович успел что-либо сказать, человек в изящном костюме повернулся и, не торопясь, пошел прочь.
— Вот нахал, — подумал вслух Алексей Петрович. — Да еще и франт вдобавок. Пижон.
И хотя он тут же вспомнил, что красавец этот, вероятно, межпланетник, то есть один из тех героев, которых фотографируют и встречают с цветами или хоронят в мрачных ледяных пропастях бесконечного пространства, а потому имеет какие-то основания смотреть на простых смертных несколько свысока, никакого желания найти оправдание поведению «пижона» у него не появилось.
Буфет межпланетников оказался огромным светлым залом, ослепительно чистым, прохладным и шумным. За столиками группами по два-три, а кое-где и по пять-шесть человек сидели мужчины и женщины, пожилые, молодые и даже совсем юные.
Алексей Петрович сразу же отметил с любопытством, что многие из них носят темные очки. Некоторые были значительно бледнее, чем это полагается в такое время года. У других был очень усталый вид, они ели молча, поспешно и сразу же уходили.
Алексей Петрович облюбовал себе столик у раскрытого окна и, когда официантка приняла заказ (безо всяких возражений, вопрёки его тайным опасениям) и ушла, стал осматриваться.
По-видимому, перерыв заканчивался. Большинство обедавших допивали компоты и соки, оставляли деньги и уходили. Зал быстро пустел, становилось тише, и тогда Алексею Петровичу стадо слышно, что говорили за соседним столиком. Там расположились четверо. От Алексея Петровича их отделяла тумбочка с большим фикусом, и он мог незаметно разглядывать и слушать их, потому что и их разговор, и их наружность и манеры сразу привлекли его внимание, напомнив о совете Краюхина «посмотреть и послушать». Люди эти, по-видимому, тоже только что пообедали и теперь сидели и курили над стаканами светло го вина. Говорили они довольно громко, не стесняясь, как люди, привыкшие чувствовать себя здесь, как дома. Скоро Алексей Петрович знал их всех по именам. Место слева занимал худощавый сутулый человек лет сорока, с нездоровым, землистого цвета лицом. Его называли Петей и Петром Васильевичем. Напротив него сидел Михаил Иванович, румяный толстяк в голубой шелковой рубашке с короткими рукавами, открывавшими его белые, полные, как у женщины, руки. Рядом с Михаилом Ивановичем, придерживаясь за его плечо, покачивался на стуле смуглый, обритый наголо парень, непрерывно куривший папиросу за папиросой. Звали его Гришей, и, когда к нему обращались, он медленно задумчиво улыбался, прекращая свое покачивание, и наклонялся к столу. Спиной к Алексею Петровичу сидел Федя. Фикус почти полностью скрывал его, но его низкий хриплый голос был слышен хорошо.
Говорил Петр Васильевич, устало помаргивая и глядя то в свой стакан, то на собеседников, а те внимательно слушали, изредка вставляя короткие замечания.
— …Но вот в чем дело: горючего оставалось в обрез. Воронин подумал и говорит: «Пристраивайся так, чтобы держаться на высоте километров в триста от поверхности и идти по круговой орбите». Дал координаты, посмотрел на меня. «Не сорвешься?» — спрашивает. Я отвечаю, что постараюсь не сорваться, а сам думаю: «Какая же это у нас будет скорость?» Да…
Ну пошли мы, Воронин считал, что они погибли где-нибудь в скалах западнее Ледяного Плато. Ты, Гриша, водил туда картографов и, должно быть, помнишь эти места.
Гриша перестал раскачиваться, улыбнулся и сказал:
— Пропасти глубиной до трех километров, отвесные скалы.
— Точно, — кивнул головой Петр Васильевич и продолжал: — Но был шанс, что им удалось сесть удачно. И Воронин решил не упускать и этот шанс. Выжал я из ракеты все, что можно. Нет, не хватает мощности. Ныряет, и только. Вот-вот носом врежемся. «Ну, — думаю, — прощайся с жизнью, дорогой товарищ». А Воронин все шипит: «Давай, давай, жми еще!»
Наконец после третьей или четвертой попытки удалось занять орбиту. Выключаю двигатель, жду. «Теперь глядите в оба, ребята», — говорит Воронин. А кому было глядеть? Юшков с самого начала свалился, Петренко со своей фотоаппаратурой возится, я от приборов ни на шаг отойти не могу. Воронин сам сел за локационный экран. Ладно, сделали мы так кругов двадцать, и после каждого круга он велел на полградуса менять плоскость орбиты, чтобы охватить локатором возможно большую площадь. Вот так… — Петр Васильевич описал рукой несколько замысловатых кривых, слушатели кивнули. — Да… Ну, крутимся два часа, три, четыре. Спрашиваю Воронина, что видно.
Он только рукой махнул. Ничего. Никаких следов. Как сквозь землю провалились. Очень мешало Солнце. Ты помнишь, Гришка, какое оно там? Каждый раз, когда оно выскакивало из-за горизонта, мне казалось, что мы ныряем, я хватался за стартер, и ракета подпрыгивала. И каждый раз Юшков стукался головой о мою спину. Наконец Воронин сказал, что это дело бесполезное, и приказал ложиться на обратный курс. Петренко было заныл, что ему надо произвести еще несколько снимков, и стал просить сделать еще несколько кругов…
— Петренко в своем репертуаре, — усмехнулся Гриша.
— Воронин так глянул на него, что он боком, боком назад и заполз обратно в свою каюту. Да… И пошли мы обратно.
— Значит, никакой надежды? — спросил толстый Михаил Иванович.
Петр Васильевич не ответил, поднял к губам стакан и отпил немного.
— Даже если они не разбились, — заговорил Гриша, — у них не могло быть никакой надежды, разве что на вашу помощь.
Но найти их таким образом… — Он усмехнулся и покачал голо вой. — Это только Воронину могло прийти в голову.
— У них не оставалось ни горючего, ни кислорода, — пробормотал Федор, — А если они сели еще и на освещенную сторону — Меркурий — страшное место. Самая скверная планета.
Это уже третья экспедиция, которая там погибла.
— Ее нельзя считать, — возразил Петр Васильевич. — Это была актинографическая экспедиция, и они сели на Меркурии только из-за аварии.
Все равно.
— Все равно в том смысле, что мы не скоро узнаем, что с ними случилось, ты хочешь сказать? Согласен. Как о Еськине, Кукскико, Лядове и о многих других. За их светлую память!
Все четверо подняли стаканы и молча выпили.
— Вся беда в том, — после небольшой паузы сказал Петр Васильевич, — что мы связаны малым запасом свободного хода.
Лучшие из наших ракет остаются без горючего в самый опасный момент. Вот в чем вопрос. Чего думают наши…
— Погоди, — перебил его толстяк. — Ведь ты не знаешь, два года здесь не был. Ты о «Хиусе» слыхал что-нибудь?
— О «Хиусе»? Это устройство для использования термоядерных процессов, кажется? Слыхал, конечно. А что?
— Ну, ты, брат, отстал, — заметил Гриша, улыбаясь и похлопывая его по руке. — Это же новая эра, можно сказать!
Тут Алексею Петровичу принесли салат и стопку ледяной водки. Взяв стопку, он шепотом повторил: «За их светлую память!» и залпом осушил ее. Это несколько отвлекло его от разговора. Когда он снова прислушался, то сначала ничего не понял.
Говорил толстяк, убеждающе похлопывая ладонью по столу:
— Да в том-то и дело, дорогой Петр Васильевич, что с «Хиусом эти соображения теряют всякий смысл. Здесь же совсем другое. Долго объяснять, ты лучше зайди ко мне, я тебе дам последний номерок «Космонавта», там прекрасная статейка по этому поводу.
— Здесь, Петро, не просто механическая сила отдачи, — вмешался Федор. — Здесь фотонное давление, понимаешь? Плазмовый шнур мгновенно освобождается от магнитного поля и распадается в облако…
