Аркадий Стругацкий - Собрание сочинений в 10 т. Т. 8. За миллиард лет до конца света.
Тяжело ступая, Малянов подошел к разбитому кувшину.
— С-скотина! — сказал он и дал Каляму по уху.
Калям шарахнулся вон. Малянов присел на корточки. Вдребезги. Какой хороший кувшин был...
— А она у вас ночевала? — спросил Игорь Петрович.
— Да, — сказал Малянов мрачно.
— Когда вы ее видели в последний раз? Сегодня?
Малянов помотал головой.
— Вчера. То есть, собственно, сегодня. Ночью. Я ей простыни давал, одеяло... — Он заглянул в Бобкин ящик для постельного белья. — Вот. Всё тут.
— Давно она у вас живет?
— Вчера приехала.
— А вещи ее здесь?
— Не вижу, — сказал Малянов. — И пыльника ее нет.
— Странно, верно? — сказал Игорь Петрович.
Малянов молча махнул рукой.
— Ну и черт с нею, — сказал Игорь Петрович. — С этими бабами одна морока. Пойдемте еще по рюмочке...
Вдруг входная дверь распахнулась, и в прихожую...»
6. «...дверь лифта, загудел мотор. Малянов остался один.
Долго стоял он на пороге Бобкиной комнаты, привалившись плечом к косяку и ни о чем, в общем, не думая. Появился откуда-то Калям, прошел, нервно подрагивая хвостом, мимо него, вышел на площадку и принялся лизать цементный пол.
— Ну, ладно, — сказал Малянов наконец, оторвался от косяка и прошел в большую комнату.
Было там накурено, сиротливо стояли три синие рюмки на столе — две пустые и одна наполовину полная; солнце уже добралось до книжных полок.
— Коньяк унес... — сказал Малянов. — Это ж надо же!
Он немного посидел в кресле, допил свою рюмку. За окном грохотало и фырчало, через открытые двери доносились с лестницы детские вопли и шум лифта. Пахло щами. Потом он встал, протащился через прихожую, ударившись плечом о косяк, выволокся нога за ногу на лестничную площадку и остановился перед дверью квартиры Снегового. Дверь была опечатана, и на замке стояла большая сургучная печать. Он осторожно коснулся ее кончиками пальцев и отдернул руку. Все было правдой. Все, что случилось, — случилось. Гражданин Советского Союза Арнольд Павлович Снеговой, полковник и загадочный человек, ушел из жизни».
Глава четвертая
7. «Он помыл и поставил на место рюмки, убрал черепки в Бобкиной комнате и дал Каляму рыбы. Потом взял высокий стакан, из которого Бобка пьет молоко, вбил туда три сырых яйца, накрошил хлеба, обильно засыпал солью и перцем и перемешал. Есть ему не хотелось, он действовал механически. И он съел эту тюрю, стоя перед балконным окном и глядя на залитый солнцем пустой двор. Даже деревья не удосужились посадить. Хоть одно.
Мысли его текли вялой струйкой, да и не мысли это были, собственно, — так, обрывки какие-то. Может быть, это такие новые методы следствия, думал он. Научно-техническая революция и вообще. Непринужденность и психическая атака... Но насчет коньяка — как-то совсем уж непонятно. Игорь Петрович Зыков... или Зыкин? Ну, это он мне сам так представился, а вот что у него было в документе? Мазурики! — подумал он вдруг. Спектакль со мной разыграли ради полбутылки коньяка...
Нет, Снеговой умер, это ясно. Снегового я больше не увижу. Хороший был человек, только какой-то нелепый. Какой-то он всегда был неустроенный... особенно вчера. И ведь кому-то он звонил... звонил он кому-то, что-то хотел сказать еще, объяснить... предупредить о чем-то. Малянова передернуло. Он поставил в мойку грязный стакан — эмбрион будущей кучи грязной посуды. Здорово Лидочка кухню убрала, все так и сверкает... А он меня предупреждал насчет Лидочки. Действительно, с этой Лидочкой как-то непонятно...
Малянов вдруг бросился в прихожую, поискал под вешалкой и нашел записку от Ирки. Нет, ерунда. Все правильно. И почерк явно Иркин, и манера ее... И вообще, вы подумайте, ну на кой ляд убийце мыть посуду?..»
8. «...у Вальки был занят. Малянов положил трубку и растянулся на тахте, уткнувшись носом в жесткий ворс. У Вальки ведь там тоже что-то не в порядке. Истерика какая-то. Вообще-то с ним такое случается. Либо со Светкой поругался, либо с тещей... Что это он у меня спрашивал, странное что-то... Эх, Валька, мне бы твои заботы! Нет, пускай приезжает. Он в истерике, я в истерике, — глядишь, вдвоем что-нибудь и придумаем... Малянов снова набрал номер, и снова оказалось занято. Ч-черт, как время бездарно проходит! Сейчас бы самое работать и работать, а тут вся эта пакость.
И вдруг кто-то кашлянул в прихожей у него за спиной. Малянова как ветром снесло с тахты. И зря, конечно. Никого там, в прихожей, не было. И в ванной тоже. И в сортире. Он проверил замок, вернулся на тахту и тут обнаружил, что колени у него дрожат. Ч-черт, нервы сдали. А этот тип еще убеждал меня, что похож на человека-невидимку. На глисту ты похож очкастую, а не на человека-невидимку! Гад. Он еще раз набрал телефон Вальки, бросил трубку и стал решительно натягивать носки. От Вечеровского позвоню. Сам виноват, что все время треплется... Он натянул чистую рубашку, проверил в кармане ключи, запер за собой дверь и побежал вверх по лестнице.
На шестом этаже в нише у мусоропровода миловалась парочка. Парень был в черных очках, но Малянов этого сопляка знал — кандидат в рядовые необученные из семнадцатой квартиры, второй год никуда поступить не может и не хочет... Больше до самого восьмого этажа он никого не встретил. Но все время тлело в нем предчувствие, что вот-вот наткнется на кого-то. Цапнут его за локоть и скажут негромко: «Одну минуточку, гражданин...»
Слава богу, Фил был дома. И как всегда, у него был такой вид, словно он собирается в консульство Нидерландов на прием в честь прибытия ее величества и через пять минут за ним должна заехать машина. Был на нем какой-то невероятной красоты кремовый костюм, невообразимые мокасины и галстук. Этот галстук Малянова всегда особенно угнетал. Не мог он представить себе, как это можно работать дома в галстуке.
— Работаешь? — спросил Малянов.
— Как всегда.
— Ну, я ненадолго.
— Конечно, — сказал Вечеровский. — Кофе?
— Подожди, — сказал Малянов. — А впрочем, давай.
Они отправились на кухню. Малянов сел на свой стул, а Вечеровский принялся колдовать с кофейным оборудованием.
— Я сделаю по-венски, — сказал он не оборачиваясь.
— Валяй, — отозвался Малянов. — Сливки есть?
Вечеровский не ответил. Малянов смотрел, как под тонкой кремовой тканью энергично работают его торчащие лопатки.
— У тебя следователь был? — спросил он.
Лопатки на мгновение застыли, затем над сутулым плечом медленно возникло, поворачиваясь, длинное веснушчатое лицо с вислым носом и рыжими бровями, высоко задранными над верхним краем могучей роговой оправы очков.
— Прости... Как ты сказал?
— Я сказал: следователь у тебя был сегодня или нет?
— Почему именно следователь? — осведомился Вечеровский.
— Потому что Снеговой застрелился, — сказал Малянов. — Ко мне уже приходили.
— Кто такой Снеговой?
— Ну, этот дядька, который напротив меня живет. Ракетчик.
— А...
Вечеровский отвернулся и снова задвигал лопатками.
— А ты разве его не знал? — спросил Малянов. — По-моему, я вас знакомил.
— Нет, — сказал Вечеровский. — Насколько я помню — нет.
По всей кухне прекрасно запахло кофе. Малянов уселся поудобнее. Рассказать или не стоит? В этой сверкающей ароматной кухне, где было так прохладно, несмотря на ослепительное солнце, где все всегда стояло на своих местах и все было самого высшего качества — на мировом уровне или несколько выше, — здесь все события прошедших суток казались особенно нелепыми, дикими, неправдоподобными... нечистоплотными какими-то.
— Ты анекдот о двух петухах знаешь? — спросил Малянов.
— О двух петухах? Я знаю анекдот о трех петухах. Совершенно бездарный. От сохи.
— Да нет. О двух! — сказал Малянов. — Не знаешь?
И он рассказал анекдот о двух петухах. Вечеровский не отреагировал никак. Можно было подумать, что ему не анекдот рассказали, а предложили серьезную задачу, — такой у него был вид, сосредоточенный и задумчивый, когда он ставил перед Маляновым чашечку кофе, полную сливочницу и розетку с вареньем. Потом он налил чашечку себе, сел напротив, держа ее на весу, обмакнул в нее губы и проговорил наконец:
— Превосходно. Это я не о твоем анекдоте. Это я о кофе.
— Догадываюсь, — уныло сказал Малянов.
Некоторое время они молча наслаждались кофе по-венски. Потом Вечеровский сказал:
— Вчера я немного подумал над твоей задачей... Ты не пробовал применить функции Гартвига?
— Знаю, знаю, — сказал Малянов. — Сам допер.
— Получилось?
Малянов отодвинул от себя пустую чашку.
— Слушай, Фил, — сказал он. — Какие тут, к чертовой матери, функции Гартвига? У меня голова винтом, а ты...»
9. «...помолчал минуту, поглаживая двумя пальцами гладко выбритую скулу, а затем продекламировал:
