Александр Житинский - Снюсь
— Спать! — рявкнул на нее Петров, женщина обомлела и провалилась обратно в комнату.
Петров привел нас к себе и усадил Яну на диван. В комнате ничто не указывало на профессию Петрова. Книжные полки были набиты книгами по философии и медицине. На низком столике стояла пишущая машинка. Петров порылся в шкафу и извлек оттуда две чалмы. Одну он протянул мне.
— Дешево, — сказал он, поморщившись. — Но так надо.
Он надел чалму, скрестил руки на груди и метнул взгляд на Яну. Она открыла рот и стала заваливаться набок.
— Стоп, стоп! — сказал Петров. — Однако вы чувствительны…
Мы отрепетировали выход и комплименты публике. Репетировали под музыку из кинофильма «Шербурские зонтики». Петров спросил, как я собираюсь сниться. Я рассказал сюжет.
— Пожалуйста, попробуйте на мне сегодня после двенадцати, — сказал он.
Ночью я приснился ему в том же сюжете. Семь Костомаровых, пять Чинских и один Петров. Я был в ударе — потопил к чертовой бабушке пиратский корабль и взял в плен главаря пиратов.
Утром Яна впервые выразила неудовольствие тем, что не участвовала во сне.
— Ну представь. Тарификационная комиссия тебя не знает. Будут спрашивать — что за девушка? — объяснил я.
Что-то чужое мелькнуло у нее во взгляде.
Заседание комиссии происходило в просмотровом зале филармонии. В программе было двенадцать номеров оригинального жанра. В зале находилось девять членов комиссии во главе с Филофеновым, заслуженным артистом республики.
Нас собрали в артистической и вызывали на сцену по очереди. Какой-то жонглер подбрасывал булавы. Вдоль стены нервно ходил дрессировщик с пушистой собачкой на руках и что-то шептал ей в ухо. Собачка тупо смотрела на него. В углу разминали друг друга силовые акробаты. Петров молча сидел в кресле и курил. На голове у него была чалма. Тяжелые веки Петрова были полуопущены. Он экономил гипнотический заряд.
Во всей этой обстановке было что-то необычное. Я присматривался к актерам. Все нервничали, кроме Петрова и собачки. Жонглер то и дело ронял булавы, и они со стуком падали на пол. Иллюзионист механическим движением извлекал из воздуха игральную карту. Это был туз пик.
Странная штука — талант! Ни в чем так не уверен человек, как в наличии у него таланта, и ни в чем он так упорно не сомневается. Ему нужны непрерывные подтверждения в виде похвал, аплодисментов, сплетен и даже ругани. Ему необходимо вызывать общественный интерес.
Не только тщеславие собрало в этой комнате людей оригинального жанра. Если бы это было так, я ушел бы первым. Несомненно, каждый хотел отдать то, что имел. Большинство отдало бы свое умение даже бесплатно, но бесплатному удовольствию не верят, как я уже говорил. И вот сейчас мы готовились пройти оценку таланта, причем таланты были у всех разные, а низшая тарификационная ставка одна — шесть пятьдесят за концерт с обязательной отработкой восемнадцати концертов в месяц.
Ученая собачка умела умножать и делить. Умножив ставку на количество концертов, она получила бы результат — сто семнадцать рублей.
Это было в полтора раза меньше, чем получал я, работая инженером.
— Я забыл вас предупредить, — вдруг сказал Петров. — Когда кончится бой с пиратами, пускай они, — он кивнул в сторону зала, — захватят сундуки с драгоценностями. Не скупитесь. Побольше бриллиантов.
— Зачем? — спросил я.
— Так надо, — тоном, не допускающим возражений, произнес Петров.
Нас вызвали после дрессированной собачки. Выходя на сцену, я успел заметить снисходительные улыбки, вызванные предыдущим номером. Мы поклонились, а затем Петров провел молниеносный сеанс усыпления. Он наклонился вперед, расставил руки, будто упираясь в невидимую преграду, и медленно, с огромным напряжением сдвинул эту преграду в сторону зала. Казалось, что он катит на членов комиссии гигантскую бочку.
— Спать! — с наслаждением прошипел он, когда воображаемая бочка достигла пятого ряда, где сидела комиссия.
Члены комиссии обмякли. Регина Чинская успела что-то вскрикнуть, дернулась и повисла на стуле. Филофенов медленно вытекал из кресла, как тесто из кастрюли.
Но я рассматривал их недолго. Петров сошел со сцены, уселся в первом ряду и вытащил сигареты.
— Спят, сволочи… — усмехнулся он. — Работайте!
И сделал в мою сторону пасс, будто кинул спичечный коробок.
Я очутился на корабле и поплыл по Индийскому океану. Филофенов стоял на капитанском мостике и смотрел в подзорную трубу. Регина Чинская прогуливалась по палубе в купальном костюме. Остальные члены комиссии изображали матросов. Петров был боцманом.
Я стоял за штурвалом и слушал приказы Филофенова.
Внезапно на горизонте показался барк под черным флагом.
— Интересно, — сказал Филофенов, не отрываясь от подзорной трубы. — На флаге череп и кости. Что бы это могло означать?
— Вероятно, пираты, — пожал плечами я.
Филофенов отставил трубу в сторону и недоверчиво посмотрел на меня.
— Американские? — спросил он.
— Потом будет видно, — уклончиво ответил я.
— Что значит «потом»? Уж не хотите ли вы сказать…
В это время на корабле пиратов ударила пушка. Ядро просвистело над головой председателя комиссии и пробило в нашем парусе идеально круглую дыру. Филофенов, держась за живот, потрусил вниз, на палубу. А я продолжал курс на сближение. Я знал, что бой завершится победой тарификационной комиссии.
Дальше было много выстрелов, крика и грохота. Регина, визжа, как ночная кошка, стреляла сразу из двух револьверов. Петров рычал на матросов, среди которых был один довольно-таки пожилой режиссер, заставляя их бегать по вантам. Пираты один за другим прыгали на борт нашего парусника и вступали в рукопашную. Филофенов, прикрываясь сковородкой, бегал по палубе и выкрикивал команды. Его никто не слушал.
Я невозмутимо опирался на штурвал и время от времени убирал из боя очередного пирата.
Члены комиссии стали прыгать на пиратский барк. Первой устремилась туда Регина. Она пристрелила капитана флибустьеров и юркнула в его каюту. Через минуту она вышла оттуда, сгибаясь под тяжестью кованого сундука. Члены комиссии бросали за борт последних пиратов.
Регина грохнула на палубу сундук и откинула крышку. В сундуке сверкнули бриллианты. Она погрузила руки в сундук по локти и в упоении подняла лицо к небу.
— К черту! К черту всех! — хрипела она. — Моя добыча! Законная!
И тут же принялась вешать на себя побрякушки.
Остальные бросились в трюмы и стали выносить на палубу парчу, ковры и хрустальные вазы. Филофенов отдуваясь, припер японский цветной телевизор.
Неожиданно для меня они не вернулись на наш корабль, а стали поднимать паруса на пиратском барке. Регина вскарабкалась на мостик и схватила подзорную трубу. Сундук она поставила рядом с собою. Филофенов взялся за штурвал.
— На горизонте купеческий корабль! — крикнула Регина.
Пиратский барк отчалил от нас и понесся к горизонту. Черный флаг свирепо развевался на ветру. Члены комиссии с пистолетами и саблями сидели на кучах барахла, разбросанного по палубе.
На нашем паруснике остались только мы с Петровым. Петров вполголоса матерился….
— …и кончен бал! — была последняя его фраза.
Я очнулся. Петров докуривал сигарету. Члены комиссии еще спали в самых разнообразных позах, придерживая руками воображаемые ценности. Регина, откинувшись на спинку стула, прижимала к глазу кулак с несуществующей подзорной трубой. Петров медленно поднялся на сцену.
— Па-апрашу проснуться! — громовым голосом сказал он.
Члены комиссии нехотя зашевелились. Регина открыла глаза и посмотрела вниз, где должен был стоять сундук.
— Не хочу, не надо… — прошептала она и снова прикрыла глаза. Потом вздрогнула, выпрямилась и взглянула на нас уже осмысленным взглядом.
Мы раскланялись под финальные аккорды французской музыки.
Вслед за нами выступали силовые акробаты. Я подсматривал из-за кулис за членами комиссии. То один, то другой, прикрыв лицо ладонями, пытался погрузиться в сон. Регина сидела с остекленевшими глазами.
Наш номер обсуждался последним, когда уже были тарифицированы силовые акробаты и жонглер, а иллюзиониста и ученую собачку отвергли.
Слово взял престарелый режиссер. Он признал, что впервые видит нечто подобное на эстраде. Затем он детальнейшим образом разобрал сон с точки зрения режиссуры. По его словам, сон был излишне натуралистичен, хотя сцены абордажа неплохи.
Потом долго и хорошо говорили остальные. Чувствовалось, что словоговорение было их основной специальностью.
Интересно, что признаваемая всеми новизна жанра не приводила никого в восторг, а, скорее, ставилась мне в вину. Она была как бы отягчающим обстоятельством. Обсуждали буквально каждую мелочь: костюмы, систему вооружения и оснастки барка, погоду в Индийском океане. Всем не понравилось, что Филофенову достался японский телевизор. Эту деталь сочли малоправдоподобной.
