Райдо Витич - Анатомия Комплексов (Ч. 2)
Взгляд сегюр неуловимо изменился
Спать Алена легла уже под утро, когда Уэхо начал лениво окрашивать горизонт в розовые тона. Лечь-то легла, а спать не хотелось. Продолжение «банкета» предвкушала.
Рэйс и слова ей не сказал по поводу их с Илланом ламбады, без претензий и выговоров обошлось, значит, завтра…нет, уже сегодня она сможет снова устроить себе праздник души и сердца. И наряд готов, несколько эпатажный, но, бог даст, и его Лоан проглотит.
Нет, почему она все время думает: как он посмотрит, что скажет? Что за глупость?! Выдрессировал, как тигрицу, слова лишнего не скажи, шагу в сторону не сделай. Нет, хватит, заканчивать это надо. Правильно Массия говорит: мужей воспитывать надо, не покладая рук. Пуще детей. То погладить, то скандал на пустом месте устроить, чтоб жизнь медом не казалась, а иначе никак. Не понимают. Все надавить норовят, права зачитать и обязанностями наделить, как мачеха Золушку, лишь бы сидели милые безвылазно у их мокасинов, с покорностью внимая каждому слову.
Вот ведь натура мужская, на кого не посмотришь — сплошь мудрецы, пророки, олимпийские чемпионы, гении и Аполлоны. Все-то они знают, все-то они умеют. И при этом одну глупость за другой творят. И не слушают никого. Ну, конечно, куда женщине знать и понимать больше, чем они? Нонсенс. Артефакт. Женщины у них — отсталые, недалекие существа, требующие постоянного наблюдения, чуткого руководства и каждодневного наставления. И никак без давления жить не могут, все им баталии подавай, хоть в кругу семьи, хоть в дружеском окружении. Воители. И что им спокойная жизнь не в радость?
Нет, права Массия, права. Надо Алене за воспитание супруга приниматься, не дело это под его каблуком жить, и маетно, и для самолюбия прискорбно.
Однако, Рэйс не Монтррой. Воспитать, конечно, надо, но как? И педагог из нее никудышный, и подопечный хлопотный, невменяемый абсолютно. Глянет, как шлакоблоком придавит, и весь педагогический пыл у Алены пропадает, а перечить уже и мысли не возникает. Боязно. Жить-то любому хочется.
"Гибче надо быть, хитрее, где лаской, где обидой…." Метод кнута и пряника.
Что первое, что второе, Рэйсли абсолютно фиолетово.
Ну, ластилась она к нему: "Отпусти в город с Массией, ей надо, не мне. Костюм присмотрела, посоветоваться желает. Ненадолго. Быстро вернусь.." Улыбнулся ласково, целоваться полез, разнежился, подобрел… и ответил: нет. Тихо так, спокойно. Попробуй, против этого спокойного «нет» поперек пойти. Такое устроит, и туглосу мало не покажется, не то что Алене. Пыталась, спасибо, больше не хочется.
А обижаться…Как? Дуться без толку, он и не заметит или сделает вид, что не замечает. Цедить слова? Ну, раз, два, потом и не захочешь. Подтянет к себе, брови сдвинет, взгляд, что плита могильная, и холодом до печени пробирает. "В чем дело?" — выдохнет в лицо и все: " Ни в чем, «милый», так, погорячилась, мигрень замучила".
Сердиться, кричать?..Рука у него тяжелая, а жалость при рождении потеряна. Да и слух тонкий, тон на октаву выше, и Рэйс мгновенно звереет, глаза кровью наливаются. А если еще и пару слов из молодежного сленга присовокупить, сидеть Алене нагишом неделю, безвылазно, да еще спасибо говорить за мягкое наказание. Впрочем, муж ее не наказывает, а как сам говорит — «воспитывает». «Терпеливо» и «ласково» прививает девушке основы флэтонской морали, в законы семейной жизни посвящает.
Хорошо Массии советы давать, да хоть бы один пригодился. У нее Монтррой «шелковый», сама хвасталась: "Что захочу, то и получу. Как захочу, так и будет". Умная она, опытная. И почему подобных стервами называют? По Алене, так всем бы такими быть, беды б не знали, от самодурства мужского в безопасности жили. Ее Монтррой слушает, знает она, как мужа на нужное настроить, чтоб и взбрыкнуть тот не подумал. А Рэй еще говорит, что мужчины на Флэте женским умом не живут. Врун.
Алена в раздумьях забарабанила пальчиками по животу мужа: "Вот бы и его, как Монтррой…"
Ладонь мужа накрыла ее руку.
— Не спиться? — раздался вкрадчивый голос. — Мечтаешь? Не о том, милая. Видел я твой наряд на сегодняшний вечер приготовленный.
— И что? — насторожилась Алена.
— Удобный. Снимать ничего не надо. Оденешь завтра перед сном, для меня.
Девушка тяжело вздохнула: понятно, прощай мечта. Не показаться ей теперь перед гостями во всей красе. Быть декольтированному топику и короткой юбочке с низким поясом нижним бельем для услады Лоан, а на вечер не иначе, как в монашеской сутане идти придется.
— Врун ты, — рассердилась девушка. — Сам говорил: "почему бы не показать тело, если оно красивое?" А теперь, значит, нельзя. Может, у меня фигура изменилась? Стыдно такую показывать, да?
— Нет, ничуть не изменилась. Мне очень даже нравится, — спокойно заметил мужчина и игриво обвел ладонью изгиб бедер, погладил плоский живот. — Только меру знать надо. Ты, милая, не на торги собралась, а на свадьбу.
— Здрасте! — возмутилась Алена, — при чем тут торги? Приличный наряд и пристойней твоей сетчатой рубашки, между прочим!
— Речь не о приличии и пристойностях.
— Тогда о чем? Ты видел, как другие одеты? Я одну приметила, она вообще с голой грудью была, ерунда какая-то газовая на плечах и все. Что в ней, что без нее.
— Это трудности ее мужа, не мои.
— А-а-а, вот оно в чем дело! Ревнуешь?
— Я? — хищно оскалился мужчина и положил ладонь девушке на шею, взглянул ласково, как Отелло на Дездемонну в момент ее агонии. — Есть повод?
Алена замерла и поспешно отвела взгляд: нехорошо ей стало, неуютно.
— Конечно, нет. И не будет, правда? А то, что ты сегодня порезвиться решила, так это не повторится. Просто я, наверно, недоходчиво объяснял? А может, ты забыла? Давай напомню? Еще раз. Последний. Чтоб к данной теме больше не возвращаться.
И что она не заснула тотчас, как пришли?
Ну, и как его воспитывать? Благодарю покорно. Рэйсли ей явно не по зубам.
Мужчина впился девушке в губы и начал грубо ласкать. Та попыталась возмутиться, вырваться, но куда там. С ним и лауг бы не справился. Силен, как стадо мамонтов. И не менее дикий. Вообщем, через пару часов Алена забылась сном, уверенная, что в ближайший месяц навряд ли сможет встать, а уж танцевать — через год, не раньше. Атлеты же любой формации вызывали мгновенный токсикоз, как и любая особь мужского пола.
Постарался Рэйс на славу. Шея в укусах, на запястьях синяки …теперь только просторную одежду от подбородка до щиколоток и одеть. Прощай вожделенный наряд.
Она бы поплакала, пожалела себя, да побоялась. Кто его знает, что в голову Лоан придет, услышь он ее всхлип? Не принялся бы вновь уму — разуму учить. Второго раунда изощренного садизма ей не выдержать. Нет, хороши советы Массии, да не для нее.
Первую, священную, ночь Иллан провел в женском сеприше, в объятьях темноглазой, бойкой бельфорки.
Эльхолия всю ночь простояла на балконе, в ожидании мужа, и чутко прислушивалась к звукам. К 8 утра Иллан потерял жену, еще и не приобретя.
Девушка легла спать, твердо решив отомстить виновным в ее унижении. В списке приговоренных к особо изощренным мукам значилось три лица:
1) Иллан Лоан. За нанесенное оскорбление, возмутительное пренебрежение и игнорирование законов семейного кодекса — месть.
2) Рэйсли Лоан. За халатное отношение к своим обязанностям, потворству преступного вторжения на чужую территорию — месть и смерть.
3) Алена Лоан. За бесстыдство, совращение чужих мужей, возмутительное поведение и нанесение глубокой психической травмы — долгая мучительная смерть.
Монтррой зло щурился на восходящее светило.
Массия видела, что муж в ярости, и попыталась успокоить его, обняла, прижалась и тут же отлетела в сторону, больно ударившись о стену.
— Не лезь! — рявкнул троуви, смерив жену злобным взглядом
Та замялась, обняла себя за плечи, поежилась и все же решилась:
— Монтррой, это можно использовать…
— Что?!!
— Э-э, влечение…
— Кого к кому?!! — и вдруг схватил за руку, подтянул к себе. — Влечение?! Он оскорбил мою сестру!! Унизил при всех и ее, и меня!! Выставил на посмешище! Теперь все решат, что я никто и ничто, а место Эльхолии скоро станет вакантным! Ты понимаешь?! Он отдал первый танец этой отвратительной, низкой, глупой твари! Он знал, что творит, знал, какой вывод из этого сделают, но пренебрег! Вел себя, как фархи,[3] специально!! Сознательно!
Мужчина вновь уставился вдаль. Пальцы впились в перила.
— Монтррой, ты не должен поддаваться гневу, он плохой советчик, — робко заметила Массия. — Подумай, может быть, то, что случилось, к лучшему?
По лицу троуви пробежала нервная судорога. Он хотел схватить жену и вытолкать в шею, чтоб не лезла со своими размышлениями и советами, но одумался — это он всегда успеет. Взял себя в руки и бросил милостиво:
