Боб Шоу - Миллион завтра. На последнем берегу. Космический врач
— Это я беру, — сказал он.
— Пожалуйста, — согласился продавец. — Хорошая косилочка. — Потом с сардонической усмешкой добавил: — Хватит до конца жизни.
— Сорок семь фунтов десять шиллингов, — сказал Питер. — Можно заплатить чеком?
— По мне можете платить хоть шкурой от апельсина. — Продавец махнул рукой. — Сегодня мы закрываем магазин.
Молодой человек подошел к столику и выписал чек. Мэри осталась с продавцом.
А почему закрываете? — спросила она. — Люди не покупают? Продавец хохотнул.
— О… они приходят и покупают. Товара все меньше. Но я не собираюсь работать здесь до самого конца, да и вообще никто из персонала не хочет. Вчера у нас было собрание, и мы сказали это дирекции. В конце концов, осталось всего две недели. Поэтому сегодня вечером магазин закрывается.
Вернулся Питер с чеком и вручил его продавцу.
— Отлично, — сказал тот. — Не знаю, оплатит ли его банк, ведь там уже никто не работает. Пожалуй, я дам вам расписку на случай, если в будущем году они начнут вас трясти… — Он нацарапал несколько слов и отошел к другому клиенту.
Мэри дрожала всем телом.
— Питер, поедем домой! — попросила она. — Здесь просто ужасно, и так воняет…
— Ты не хочешь остаться и пообедать в ресторане? — Когда они выезжали, Питеру казалось, что поездка развлечет ее.
Она покачала головой.
— Лучше сразу вернуться и пообедать дома. Молча они выехали из города. Ближе к дому Мэри наполовину обрела утраченное душевное равновесие: вокруг были хорошо знакомые вещи, к которым она привыкла, везде чистота, наполняющая ее гордостью, заботливо возделанный садик, прекрасный вид на залив. Здесь она чувствовала себя в безопасности.
После обеда, перед тем, как помыть посуду она закурила и сказала:
— Я не хочу больше видеть Мельбурна, Питер.
— Там стало как в хлеву, правда?
— Там ужасно! — воскликнула она. — Все закрыто и везде эта грязь и вонь… Как будто конец света уже наступил.
— Ты же знаешь, что он близок. Она помолчала.
— Знаю. Ты постоянно говоришь мне об этом. — Она взглянула ему прямо в глаза. — Сколько еще времени, Питер?
— Около двух недель, — ответил он. — Это не происходит молниеносно: раз! — и все кончено. Люди начинают болеть, но, конечно, не все сразу. Некоторые сопротивляются долго, другие меньше.
— Но это ждет каждого? — спросила она сдавленным голосом.
— Да, каждого.
— А какая может быть разница во времени… между людьми? То есть, во времени, когда они начинают болеть.
Он покачал головой.
— Я не знаю, но, думаю, это ждет всех в течение трех недель.
— Трех недель, начиная с сегодня или от первого случая? — От первого случая, — сказал он. — Но точно я не знаю. — Он замолчал. — Можно переболеть легкой формой и пройти через это, — продолжал он, — но дней через десять-двенадцать все начнется снова.
— Значит, нет никакой гарантии, что мы заболеем одновременно? — спросила она. — И Дженнифер с нами? Каждый из нас может заболеть в разное время?
— Да, — сказал он. — Так оно и есть, и с этим нужно смириться. — Это плохо, — сказала Мэри. — А я-то надеялась, что все случится в один и тот же день.
Он взял ее за руку.
— Не исключено. Но… если только повезет. — Он поцеловал ее. — Пойдем мыть посуду. — Взгляд его остановился на косилке. — Мы можем подстричь газон уже сегодня после обеда.
— Трава совсем мокрая, — сказала Мэри. — Косилка заржавеет.
— А мы высушим ее у камина, — пообещал Питер. — Я не дам ей заржаветь.
Дуайт Тауэрс провел субботу и воскресенье у Дэвидсонов в Гарквее, работая от рассвета до заката. Эта тяжелая физическая работа была для него благословением, но он заметил, что его хозяин чем-то озабочен. Оказалось, что Дэвидсон от кого-то услышал об устойчивости кроликов к радиоактивности. Кролики его не очень-то трогали, поскольку в Гарквее их никогда не было, но относительная устойчивость пушных зверей заставила его задуматься над судьбой скота, а это потянуло за собой вопросы, на которые он не мог найти ответа.
В воскресенье вечером он поделился своими сомнениями с американцем.
— Я совсем об этом не думал, — сказал он. — То есть, я решил, что мои шотландские ангусы сдохнут одновременно со мной. А теперь оказывается, что они проживут гораздо дольше. А как долго… я никак не могу узнать. Видимо, никто этого не изучал. Пока я, конечно, кормлю их сеном и силосом, как мы обычно делаем до конца сентября… примерно полтюка сена на каждую ежедневно. Я знаю, что нужно давать им столько, если хочешь удержать шерсть в хорошем состоянии. Что же будет с ними, когда не останется уже ни одного человека?
— А если открыть им сарай с сеном, чтобы брали, сколько хотят?
— Я уже думал об этом. Они не справятся с этими тюками. Даже если разорвут их, то все равно большую часть потопчут. — Он помолчал. — Вот и ломаю себе голову, пытаюсь придумать какой-нибудь способ… Может, автоматическое устройство с часами и электрическую изгородь? Но тогда нужно будет оставить все на открытом выгоне, под дождем. Не знаю, что и делать… — Он вдруг встал. — Я налью вам виски.
— Спасибо, только немного… — Американец вернулся к проблеме сена. — Да, это трудная задача. Нельзя даже написать в газеты и спросить, как это делают другие.
Только во вторник он уехал от Дэвидсонов в Вильямстаун. Дисциплина на верфи трещала по швам, несмотря на отчаянные усилия старшего офицера и боцмана. Двое матросов не вернулись из отпуска, а один был убит в уличной драке в Гелонге. Впрочем, сообщение это не было подтверждено. Одиннадцать матросов, подравшихся в пьяном виде при возвращении из отпуска, ждали сейчас его приговора, а он не знал, как с ними поступить. Лишать их отпусков, когда на судне не было никакой работы, а жизни оставалось всего две недели, было не лучшим выходом из положения. Он оставил виновных под арестом, пока они не протрезвели, а потом велел построить их на палубе.
— Нельзя, парни, жить двумя жизнями одновременно, — сказал он им. — У всех нас осталось мало времени. Сегодня вы еще принадлежите к команде подводной лодки Соединенных Штатов «Скорпион», а это последний военный корабль Флота Соединенных Штатов. Поэтому вы можете либо остаться в команде этого корабля, либо получить отставку. Он немного помолчал.
— С этой минуты каждый матрос, вернувшийся из увольнения с опозданием или пьяный, будет на следующий день уволен, и это будет позорное и безжалостное увольнение. Я сорву с него мундир и выпущу его за ворота верфи штатским человеком в одних кальсонах, и Военному Флоту Соединенных Штатов будет безразлично, замерзнет он в Вильямстауне или нет. Вот все, что я хотел вам сказать, подумайте над этим. Разойдись.
И когда назавтра такое случилось, он выполнил свою угрозу и вышвырнул матроса за ворота верфи в одном белье, чтобы тот впредь сам о себе заботился.
Больше нарушений не было.
В пятницу утром он поехал на служебном «шевроле» в Мельбурн, на улицу Элизабет, где был гараж Джона Осборна. Он застал физика, как и ожидал, ползающим под своим «феррари»: машина сверкала, хоть сейчас готовая к гонке.
— Я заскочил сюда по дороге, — сказал Тауэрс, — к сожалению, я не смогу увидеть, как вы выиграете «Гран-При». Я договорился поехать в горы… на рыбалку.
Джон Осборн кивнул.
— Мойра говорила мне. Желаю вам поймать много рыбы. Не думаю, чтобы на этот раз на гонки приехало много людей, кроме участников и судей с врачами. — А я думаю, их будет много. Ведь это «Гран-При».
— Для многих это может оказаться последним уик-эндом, проведенным в добром здравии. Они наверняка найдут себе более интересные занятия.
— Питер Холмс… будет там?
— Нет, — ответил физик. — Эту субботу он будет работать в саду. — Он заколебался. — И я не должен бы туда ехать.
— У нас нет сада.
Физик вымученно улыбнулся.
— Сада нет, но есть старая мать, а у нее пекинес. Она только что осознала, что крошка Минг переживет ее на несколько месяцев, и сейчас деревенеет от мысли, что с ним будет… — Он оборвал себя. — Страшные времена наступают. Я вздохну спокойно, когда все это кончится.
Вы по-прежнему утверждаете, что это будет в конце месяца?
— Для большинства даже раньше. — Джон Осборн произнес несколько слов себе под нос, потом снова заговорил громко — Только держите это при себе. Для меня это будет уже завтра после обеда.
— Надеюсь, что нет, — сказал американец. — Я еще хочу увидеть вас с кубком.
Физик влюбленно посмотрел на машину.
— Она достаточно быстрая, — сказал он, — и выиграла бы наверняка, имей она настоящего водителя. Но водитель ее — я, и это основной недостаток машины.
— Желаю вам победы.
— Спасибо. И привезите мне оттуда форель. Американец вышел из гаража и вернулся к своей машине, не зная, увидит ли еще когда-нибудь Джона Осборна.
