Пер Валё - Безжалостное небо
— Что ты этим хочешь сказать?
— Он показывает шестьдесят четыре килограмма лишнего веса, но, возможно, это ошибка. Почему бы нам не попытаться взлететь?
Лагерссон на секунду задумался.
— Согласен, — сказал он. — Попробуй.
Двадцать минут спустя Алексей нажал кнопку, корпус космического корабля вздрогнул и завибрировал. Лагерссон не отрывал взгляда от альтиметра. Пятнадцать секунд пролетели в напряженном ожидании.
— Нуль! — в ярости крикнул Лагерссон. — Мы не поднялись ни на сантиметр!
Все снова собрались в центре салона. Командир обратился к Паульсену:
— Ну, а что вы предлагаете, доктор?
— Э, нам остается только сесть на жесточайшую диету. Через три — четыре дня мы изрядно похудеем и сумеем взлететь.
— Невозможно.
— Не вижу другого выхода, командир. Либо полетим без ксемедрина, либо подождем, пока народ не похудеет.
— Доктор, вы забываете, что курс и время полета были рассчитаны заранее. Если мы отложим полет на несколько дней, то наткнемся в пути на облако В-36, а это — верная гибель. Значит, лететь надо либо через восемнадцать часов, либо через двадцать дней, когда нам уже не будет угрожать встреча со смертоносным облаком.
— А разве нельзя отклониться от курса?
— Нет, тогда нужно подняться по нормали к орбите планеты, а это связано со значительной потерей скорости. Мы прилетим на двадцать дней позже срока, не говоря уж о дополнительном риске. А вы представляете себе, что значит опоздать на двадцать дней?
— Знаю! — крикнул врач. — На Земле каждый час умирает в среднем тридцать тысяч человек. Вы это уже неоднократно повторяли. Но что я могу сделать? Разве моя вина, что вспыхнула эпидемия?
— Замолчите!
— И не подумаю! Вы сами интересовались моим мнением.
Лагерссон повернулся к нему спиной. Опустив голову, он расхаживал по кругу вдоль стенки корабля, то и дело в ярости ударяя рукой по обшивке.
— Хорошо, попробуем сократить дневной рацион вдвое, сказал он.
— Ничего не получится, Арне, — спокойно заметил Фултон. Ты уже дважды снижал норму, да к тому же у нас осталось всего несколько килограммов концентрата.
— Значит, надо вылить шестьдесят четыре литра воды!
— Арне, — в голосе Фултона послышались мрачные ноты. — Посмотри, сколько у нас осталось воды. Нам и так приходится беречь каждую каплю. Еще раз урезать запас воды и кислорода — значит, обречь полет на верную неудачу.
— Ума не приложу, что делать, — пробормотал Лагерссон. Он в отчаянии поглядел вокруг. — Неужели на корабле ничего больше нельзя убрать?
В командирской рубке были сняты все пульты, часть рубильников была заменена пробками. Все приборы, но вмонтированные в корпус, были выброшены.
— Проклятый корабль! — крикнул Лагерссон. — Цельнокроеное чудище! Ничего нельзя демонтировать, подточить, вырезать. Будь ты проклят!
Он, словно зверь в клетке, заметался по салону, потом вдруг замер и бессильно прислонился к стене.
Его взгляд упал на Ирину, на ее густые длинные волосы. Он представил себе, как острые ножницы срезают тонкие пряди, одну за другой… Нет, это не выход из положения. Даже если обрить всех наголо, больше двухсот-трехсот граммов не наберется. Но туманная мысль о ножницах вызвала у Лагерссона страшную, но заманчивую картину… В голове звучали жестокие слова: “Смажь мылом. Если и тогда не поможет, придется расстаться с пальцем”.
— Доктор, — обратился он к Паульсену.
— Слушаю, командир.
— Доктор… — Лагерссон умолк в нерешительности и дрожащей рукой потер подбородок. — Доктор, сколько весит человеческая рука?
Паульсен вздрогнул.
— По-разному, — негромко сказал он. — В среднем три — четыре килограмма.
Лагерссон не сумел сдержать довольной ухмылки.
— Боюсь, что нам понадобится ваше содействие, доктор.
Паульсен бросил на остальных умоляющий взгляд, словно взывая о помощи.
— Вы в состоянии сделать двадцать ампутаций?
Доктор гневно пожал плечами.
— Я спрашиваю, вы можете это сделать?
— Разумеется, могу, но в такой ситуации я никогда этого не сделаю!
— А я говорю — сделаете! — рявкнул Лагерссон. Он выхватил лучевой пистолет и навел его на Паульсена. Тот невольно отступил назад.
— Вы не имеете права меня принуждать! Повторяю, я никогда на это не пойду!
— Послушайте, Паульсен, — умоляюще сказал Лагерссон, — я нашел последние шестьдесят четыре килограмма. Ваша задача убрать их с корабля. Если вы откажетесь, я вынужден буду прибегнуть к силе.
— Господи, кто вы — чудовище или авантюрист, ищущий дешевой славы? — воскликнул Паульсен. — Вы что думаете, вам по возвращении памятник поставят? Да за такие художества вас судить будут…
— Ну, хватит! — прервал его Лагерссон. Фултон, Алексей и Ирина направились было к нему.
— Ни с места! — крикнул Лагерссон.
— Вы слышите? — сказал Паульсен. — Он сошел с ума, он хочет отрезать руку каждому из вас!
Ирина побледнела и невольно прижалась к Алексею. Лагерссон снова вскинул лучевой пистолет.
— Послушайте, люди, — усталым голосом произнес он. — Послушайте меня, друзья… не знаю уж как вас называть… Возможно, я и в самом деле немного не в себе. А, возможно, доктор прав, и я действительно ищу славы либо… крупных неприятностей. Но все это пустые разговоры, и мы только зря теряем драгоценное время. Поймите, “Ибису” опасность не грозит. Вашей жизни тоже. Если бы речь шла только об опоздании на двадцать дней, проблема решалась бы очень просто: немного гимнастики, чуть меньше калорий, и мы преспокойно взлетели бы с этого проклятого Титана. Но вы же знаете, что сейчас любое промедление смерти подобно — на карту поставлена жизнь миллионов людей. Я знаю, от вас требуется беспримерное самопожертвование. Вы можете настаивать, чтобы я пожертвовал собой. Но это несправедливо. Почему именно я, а не кто-либо другой? — Он помолчал. — Даю вам полчаса на размышление; я изрядно поломал голову, теперь ваша очередь. Если вы не хотите жертвовать рукой, найдите способ убрать лишние шестьдесят четыре килограмма. Но коль скоро иного выхода не будет, придется делать ампутацию.
Он отер с лица холодный пот и бессильно опустился на пол. Веки отяжелели и слипались, перед глазами расплывался туман. “У меня жар”, — подумал он.
Фултон прислонился к стойке индикатора и застыл как изваяние. Паульсен нервно ходил из угла в угол, бормоча что-то себе под нос. Ирина и Алексей стояли молча, тесно прижавшись друг к другу.
— Я знаю, о чем вы сейчас думаете, — сказал Лагерссон. Надеетесь, что кто-нибудь из членов экипажа не выдержит, в ярости бросится на меня, и я его пристрелю. Тогда все трудности разрешатся сами собой, не правда ли? Но кто же захочет таскать для нас каштаны из огня? Нет, дорогие друзья, на этот раз каждому из нас придется делать это самому.
Лагерссон все говорил, говорил… Его лихорадочная, бессвязная речь то сбивалась на проклятия, то перемежалась горькими сетованиями.
— Фултон! — слабо позвал он. — Ты способен добровольно умереть один как перст на этом чертовом Титане?
Второй пилот нахмурился и ничего не ответил.
— Так как же, Фултон? — не унимался Лагерссон.
— Не знаю, Арне. Возможно, и нет.
— Тогда почему же вы глядите на меня с таким укором? Ведь мы не пчелы и не муравьи. И даже не насекомые. Мы, что куда хуже, жалкие, трусливые люди.
Перед глазами у него вставали страшные видения: переполненные больницы, больные лежат в коридорах и даже во дворах. А по улицам в бессильной ярости, проклиная собственную беспомощность, мечутся врачи. По дорогам мчатся составы, груженные мертвецами. Из печей крематория доносится запах дыма… Все человечество постепенно превращается в облако пепла.
Лагерссон посмотрел на хронометр.
— Итак, — сказал он, — ваше время истекло.
И сразу всех придавила гнетущая тишина, каждый мысленно погрузился на самое дно отчаянья и ощутил дрожь ужаса.
— Хорошо, — разорвал тишину доктор Паульсен. — Мы достаточно долго оскорбляли друг друга. Пора приниматься за дело.
Ему нужны бинты, сказал он, много бинтов и медикаментов, которые уже успели выбросить за борт. И еще он нуждается в помощнике. Немедля вызвали Джо, который когда-то учился на медицинском факультете.
Джо явился вместе с неразлучным Бобом Арджитаем.
— Джо, вы умеете делать укол в вену?
— Приходилось, доктор.
— Надень скафандр, Боб, — приказал Лагерссон. — Возле корабля в куче всяких прочих вещей валяются две-три коробки с бинтами. Найди их. Спроси у доктора, что еще ему нужно.
Боб в полнейшей растерянности уставился на командира. Ему стало страшно, страшно, что едва он покинет корабль, дверца захлопнется и его бросят одного в ледяной пустыне.
