Ирина Семибратова - Зарубежная фантастическая проза прошлых веков (сборник)
Сбоку, на одной линии, расположены каменные доски, на которых ставится набор, свёрстывается и замыкается форма. Около каждого из этих столов есть отверстие, через которое форма механически спускается в пресс, находящийся в нижнем этаже.
В каждом этаже находятся три или четыре ряда касс и столов. Это действительно великолепное зрелище. В нижнем этаже находятся скоропечатные машины
Налево от типографии расположены огромные заведения для фабрикации бумаги, красок, шрифта и для хранения сырых материалов или фабрикатов, которые доставляются и увозятся по каналу на машинах.
И эти машины имеются в таком большом количестве, что они исполняют почти все, заменяя, сказали нам, около пятидесяти тысяч рабочих. Все так хорошо налажено, что тряпье превращается в бумагу, переходящую непосредственно на печатную машину, которая печатает на ней с обеих сторон и передает ее, отпечатанную и высушенную, в фальцовочную мастерскую. Последняя находится направо от типографии вместе с другими большими зданиями для комплектования, сшивания и брошюровки отпечатанных листов, переплета книг и книжных складов.
Таким образом, все мастерские и все рабочие, связанные с печатным делом, соединены в одном квартале и составляют вместе маленький город, ибо эти рабочие почти все живут по соседству от своих мастерских.
— Подумайте, — повторял все время восхищенный Евгений, — подумайте только, какая экономия места и времени вытекает из этой удивительной организации, не говоря уже об экономии ручного труда, достигаемой благодаря применению машин. И именно республика умеет организовать таким образом свои мастерские, своих механиков и рабочих!
Я был так же удивлен, как и Евгений, при виде этого ансамбля, этого порядка, этой деятельности, и уже предвидел, как много может производить страна, если все отрасли промышленности организованы по такому плану. Но все это не мешало мне находить, что шесть часов приближались чересчур медленно.
Я пришел, наконец, к Вальмору точно в условленное время и не без волнения входил в салон, где собралась уже вся семья. Представьте себе мое смущение, когда я увидел, что Корилла быстро поднялась с места, воскликнув:
— А, вот и он! Я хочу его принять! — И побежала ко мне, говоря:
— Да подойдите же, Вильям, и дайте мне руку, сегодня я хочу вас представить моему отцу.
— Милорд, — произнес старец торжественным тоном, протягивая мне руку, — полный благодарности за хороший прием, который я получил когда-то в вашей стране, я буду весьма доволен, если дом мой будет вам приятен, и вся моя семья будет польщена, если вы будете рассматривать нас как друзей. Допуская вас в среду моих дорогих дочерей и любимых внучек, я даю вам доказательство моего высокого уважения к вашему характеру и полного доверия к вашей чести. Будьте снисходительны к моим детям, которые в своем невинном и шаловливом веселье обходятся с вами как со старым знакомым.
Все дети после этого столпились вокруг меня и взапуски старались меня приласкать. Я был смущен, проникнут почтением, очарован, восхищен, и слова старца запечатлелись в душе моей, как священные.
— Динар не придет, — сказал мне Вальмор, — потому что он ждет свою мать и сестру. Хотите вы посетить его?
Я согласился, и мы поднялись, чтобы уйти.
— Прекрасно, — сказала Корилла, взяв свою шляпу, — мы имеем только одного холостяка брата и одного друга дома, и когда бедная Селиния и я хотим повидать наших друзей, эти галантные господа уходят, не удосуживаясь даже узнать, хотим ли мы, чтобы они нас проводили… Но подождите, господа, мы желаем вас проводить. Селиния, дай руку Вальмору, а я возьму под руку Вильяма.
Почти опьяненный соседством такого очаровательного создания, я все же чувствовал себя совершенно свободно с Кориллой, хотя вообще я очень робок и стесняюсь в обществе женщин.
Какое-то благоухание невинности и добродетели, казалось, давало моей душе свободу и внушало мне сладостную, лишенную какой-либо тревоги, уверенность.
— Мои искренние чувства к вашему брату и даже к вашей семье, — сказал я ей, идя рядом с ней, — и мое уважение к вам, конечно, должны встретить с вашей стороны некоторый отклик, но вы меня просто осыпаете любезностями, и как бы ни были они драгоценны для меня, какое бы удовольствие ни доставляли они мне, я опасаюсь, что недостаточно заслужил их.
— Я понимаю вас, несмотря на ваше запутанное объяснение. Вы удивлены, что мы так скоро сдружились с вами, вы поражены моей ветреностью, моим сумасбродством. Ну, так не заблуждайтесь. В нашей республике столько же шпионов, сколько и во всех ваших монархиях… Вы окружены шпионами… Ваш Джон, которого вы считаете таким верным, — предатель. Допрошенный Вальмором, он все предал и разоблачил все ваши преступления… Мы знаем, кто построил для пятидесяти пяти бедняков приют, о котором говорил вам вчера дедушка. Мы знаем, кто содержит школу для бедных девочек его поместий, мы знаем, чье имя несчастные в одном графстве произносят, только благословляя. Я тоже подвергла вас допросу без того, чтобы вы это заметили, и констатировала, что вы любите детей и цветы, а это для нас является свидетельством чистой и простой души. Одним словом, мы знаем, что вы имеете доброе, прекрасное сердце. А так как доброта является в наших глазах первым из всех качеств, так как дедушка уважает вас и любит, то и мы все любим и уважаем вас, как старого друга… Все теперь, надеюсь, выяснено вполне. Не будем больше говорить от этом… Кстати, здесь нам нужно войти. Подождем Вальмора и Селинию, мы не заметили, что обогнали их.
Вальмор, а вместе с ним и Корилла представили меня Динару, физиономия которого мне чрезвычайно понравилась, а манеры и прием — еще больше.
Так как дамы, которых ждали, не приехали и должны были приехать, вероятно, только на другой день, то мы все вместе с Динаром вернулись к отцу Вальмора, пройдя при этом часть афинского квартала.
— У вас, значит, нет никаких лавок, никаких магазинов в частных домах? — спросил я Вальмора, когда мы вошли в дом.
— Нет, — ответил он, — республика имеет большие мастерские и большие магазины; но добрый Икар избавил нас от лавки и лавочника, избавив в то же время лавочника от всех забот, делавших его несчастным.
— Ну, а теперь, Динар, — сказал маститый дедушка, — объясните милорду чудеса, которые являются для него загадкой, изложите ему принципы нашего общественного и политического строя, расскажите ему о нашем добром Икаре и нашей последней революции. Вас выслушает с удовольствием не один только милорд.
Даже дети бросили свои игры, чтобы послушать своего друга Динара, и молодой историк незамедлительно удовлетворил нашу просьбу.
Принципы общественного строя Икарии
— Вы знаете, — сказал он, — что человек отличается по существу от всех других общественных животных своим разумом, способностью к совершенствованию и общительностью.
Глубоко убежденные опытом, что не может быть счастья без ассоциации и равенства, икарийцы составляют общество, построенное на основе самого полного равенства. Все — члены ассоциации, граждане, с равными правами и обязанностями, все в равной степени разделяют тяготы и блага ассоциации; все, таким образом, составляют одну семью, члены которой связаны в одно целое узами братства.
Мы образуем, следовательно, народ, или нацию братьев, и все наши законы должны иметь своей целью установление среди нас совершенного равенства, за исключением случаев, когда это равенство невозможно физически.
— Однако, — заметил я, — разве природа сама не установила неравенство, одарив людей физическими и духовными качествами, почти всегда неравными?
— Это правда, — ответил он, — но разве сама эта природа не дала всем людям равное желание быть счастливыми, равное право на существование и счастье, равную любовь к равенству, рассудок и разум, чтобы организовать счастье, общество и равенство?
— Впрочем, милорд, не останавливайтесь на этом возражении, ибо мы решили проблему, и вы сейчас увидите самое полное общественное равенство.
Точно так же, как мы составляем одно общество, один народ, одну семью, так и наша территория, с ее подземными недрами и надземными постройками, составляет одно земельное достояние, которое есть наше общественное земельное достояние.
Все движимое имущество членов ассоциации, со всеми продуктами земли и промышленности, составляет один общественный капитал. Общественное земельное достояние и общественный капитал принадлежат нераздельно народу, который обрабатывает и эксплуатирует их сообща, который управляет ими сам через посредство своих уполномоченных и затем распределяет поровну все продукты.
— Но ведь это общность имущества! — воскликнул я.
— Именно, — ответил дед Вальмора. — Разве вас эта общность пугает?
