Саймон Кларк - Кровавая купель
Через десять минут я остановился в поле под группой деревьев.
В грузовике оказалось примерно десять тысяч бутылок минеральной воды. Что ж, мне хотя бы не грозила смерть от жажды. В кабине нашлась коробка с завтраком для водителя.
Помню неразумное сожаление, что то, что случилось с водителем грузовика, не случилось раньше. Потому что бутербродов уже не было, а остались только два яблока и большой кусок пирога со свининой. На нем не хватало куска в форме полумесяца, где водитель откусил крупно и жадно.
Этот взрыв злости из-за такой мелочи, как пирог со свининой, несколько восстановил мое ментальное равновесие. Появилось что-то, на чем можно было сорваться. Десять тысяч бутылок дурацкой воды и полуобгрызенный пирог. Плевать на мертвых детей, украшавших ландшафт, — вот здесь что-то, с чем я могу справиться. Даже видны были следы зубов этого типа на розоватом мясе. И я ходил вокруг машины, пиная ногами баллоны и ругаясь.
Потом сел на траву, обхватил руками колени и минут десять трясся.
После этого я уже не был таким психованным. Оторвал куски, которые соприкасались с губами и зубами водителя, съел пирог, выпил воды — много воды. Страх обезвоживает человека.
Не знаю, почему раньше мне не пришло это в голову, но я попробовал включить в кабине радио. Обычно, когда вертишь ручку, слышишь все время треск и возникают десятки станций. На ЧМ диапазонах я услышал только шипение. На AM поймал три станции. Одна крутила классическую музыку без перерыва. Вторая давала подряд старые песни диско без ди-джея. Потом музыка вдруг кончилась и сменилась жужжанием, как от электрической бритвы.
Третья станция оказалась более многообещающей. Я успел настроиться и услышать слово «сообщение». Потом пошли оркестровые версии популярных гимнов. Еще пять минут я сидел в кабине, болтая свешенной наружу ногой и слушая «Радость северных холмов», потом вдруг она кончилась и раздался голос:
— Оставайтесь на этой волне, сейчас будет передано важное сообщение.
За этим последовала мелодия «Все яркое и красивое». Я ждал, вцепившись в баранку так, что пальцы побелели. Вот оно. Сейчас я узнаю, что случилось. И что делать дальше. И снова музыка резко оборвалась.
— Оставайтесь на этой волне, сейчас будет передано важное сообщение.
Я ждал. Снова музыка. И то же сообщение. Я стукнул кулаком по баранке, матюкнулся и стал ждать.
Так я сидел целый час, слушая ту же говеннейшую музыку и автоматический голос, повторявший одни и те же слова. Наконец я вырубил радио и отошел под дерево поссать.
Солнце уже клонилось к горизонту, когда до меня дошло, что надо найти себе место для сна. Было искушение лечь в кабине, но трехтонный кусок железа с флюоресцирующей окраской посреди полей сияет, как полная луна на ночном небе. А я не хотел, проснувшись, увидеть прижатые к окнам лица.
Прихватив две бутылки минералки и два яблока водителя, я сквозь рощу пошел туда, где местность падала в долину. Я отлично знал это место. Мы сюда ездили, когда были детьми. Через долину был перекинут виадук, по которому шла автомобильная дорога. Сейчас по ней никто не ехал. За ним, у дальнего конца долины, была небольшая деревня, и ее церковь проглядывала сквозь деревья.
Я все это вспомнил, пока шел по тропам, вьющимся среди деревьев. Мы сюда приезжали с пневматическими пистолетами и часами охотились в этих лесах, никогда не подстрелив даже самой мелкой мелочи, но радуясь каждой минуте этой охоты.
Возле скального выхода была пара песчаных пещерок. Там было всегда сухо, и там мы устраивали себе привал на час-другой. И они были хорошо укрыты. Добраться до них можно было только по почти отвесному травянистому склону.
И в одну из них я заполз.
И ничего мне больше не оставалось делать, как лечь и закрыть глаза.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
В душе мне одиноко, будто мир не настоящий
Где-то после полуночи я проснулся. Полностью бодрый, и в ушах звенела тишина. Подползя по песчаному полу к выходу, я выглянул.
Ночь была тиха и прохладна. Ни звезд, ни луны. А подо мной неясные очертания деревьев леса.
Пока я смотрел, через долину метнулась полоса света. Она пришла со стороны деревни, отраженный ее свет выхватил из темноты виадук с дорогой.
Насколько я мог судить, она появилась из церкви на склоне холма.
И сейчас, сидя у входа в пещеру, я мог бы поверить, что вся внутренность церкви, от паперти до купола, — это один кусок ослепительного света. И тут кто-то распахнул дверь церкви.
Спущенный с цепи свет прыгнул через всю долину твердым и прямым, как второй мост, лучом, таким твердым, что грузовик мог бы по нему проехать.
Один, два, три… Оказалось, что я считаю секунды. На счете «пять» свет резко погас, и тьма навалилась так тяжело, что трудно стало дышать.
Я вернулся ползком в угол пещеры. Что это был за свет? Кто его сделал? Зачем? Как?
Я не знал. Знал я только одно: что мир сегодня ночью совсем не тот, в котором я проснулся утром.
И каково мне в тот момент было?
Есть такая песня Сида Баррета. Называется «Поздняя ночь». Описывается, как это бывает — скатываться в душевную болезнь. И в этой песне есть такая строчка: «В душе мне одиноко, будто мир не настоящий». Если вы ее слышали, то знаете, что это самая грустная песня в мире.
Я лежал, свернувшись в углу пещеры, и в голове ходила и ходила по кругу эта строчка: «В душе мне одиноко, будто мир не настоящий».
Боже ж ты мой… Бедный Ник хрен-с-ним Атен. Был бы я хоть университетский профессор или какое другое такое же умное говно, вы бы сейчас держали в руках слова, ясно и логично объясняющие, что случилось. Было бы ясное, как стекло, описание взорванной и всплывшей брюхом кверху цивилизации.
Да только у меня это не получилось бы. В душе мне было одиноко, будто мир не настоящий. И песенка эта торчала в голове, как призрак в старом замке. Я был одинок. Я был испуган. И не знал, буду ли я жив завтра в это время.
А потом я услышал чей-то поющий голос. Это была моя мать. Тысячи раз я слышал, просыпаясь, ее голос, когда она готовила завтрак.
И потом она позвала тем самым — «какое-прекрасное-утро» — голосом:
— Ник, пора вставать! Если не спустишься через пять минут, ничего есть не будешь!
Наваливалась тяжелая ночь, и мой разум одиноко блуждал во тьме. И слова матери складывались по-другому:
— Если не спустишься через пять минут, я поднимусь наверх и тебя съем.
И призрачный голос матери не смолкал:
— Ник, завтрак готов. Ник, твой брат мертв. Ник, ты следующий… следующий…
Стены пещеры сдвинулись теснее. В душе мне было одиноко, будто мир не настоящий.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Еда, питье и надежда
ДЕНЬ ТРЕТИЙ, ГОД ПЕРВЫЙ. Я проснулся от глубокого сна уже после шести. Сел у входа в пещеру и съел последнее яблоко водителя грузовика, запив минеральной водой. Сон — лучшее лекарство от психологических потрясений. Я пришел в норму и овладел собой.
Дожевывая яблоко до сердцевины, я состряпал себе теорию того, что случилось. Военные всю дорогу разрабатывают новое оружие. И стараются, чтобы оно убивало или выводило из строя людей, но сохраняло землю и сооружения. Отсюда нервные газы, биологическое оружие и нейтронные бомбы, которые должны уничтожать армии, но дома оставлять в таком виде, чтобы ваша тетушка Фло могла въехать туда на другой день.
Я ел яблоко и сам себе вдумчиво кивал, прокручивая эту теорию.
Наши военные или иностранные придумали оружие, действующее только на сознание. То ли газ, то ли какой-то электромагнитный прерыватель — не знаю. Но это оружие, взрывающее сознание. Его использовали против Донкастера. Наверное, в ночь с субботы на воскресенье, когда я был у Стива.
Ясно, что оно действует только на взрослых. И под его воздействием они убивают своих детей. Намеренно это сделано или нет — Бог один знает, но это так. По крайней мере так утверждала моя теория.
Уму от тайны неудобно, как устрице, когда ей внутрь попадает песчинка. Тайну приходится оборачивать перламутром ответов — не важно, правильных или совсем дурацких. От ответов становится лучше, а это и все, что нужно.
Я вылез из пещеры и пошел через долину. По дороге возникли три цели, быстро расставленные по номерам.
1. Надо поесть.
2. Нужны новые колеса. Грузовик примерно так же незаметен, как трехдюймовая бородавка на носу.
3. Надо убираться из этих мест.
По моим предположениям, электромагнитный прерыватель должен был захватить не больше нескольких квадратных миль. Я представлял себе, как приеду в нормальный мир, где стоят на дорогах армейские блокпосты, возвращающие свихнутых выживших к норме. Наверное, там даже ждут ребята из Си-эн-эн с камерами, записывающие рассказы уцелевших.
Эти мысли утешали. Они давали надежду.
