Виктор Колупаев - Безвременье
— Что ж, попробуем.
Пров достал отвертку и безжалостно выломал крепление первой бобышки, подсоединил провода к фонарю.
— Боюсь, внутреннего пространства не хватит — пленка будет попросту осыпаться внутрь кассеты. Ну, рискуем?
Он поставил блок на край открытого люка цистерны (усилитель!) и нажал кнопку пуска. Послышались шорохи и шипение, несомненно, означавшие, что пленка пошла. Мы замерли в ожидании. Потом раздался голос, от которого я окаменел, — это был хриплый, приглушенный голос Прова:
Мы слилися вместе — я и машина, [1]
мы силились с места прорваться сквозь ночь;
и вот все едино — колеса и шины,
и нервы гудят, и сомнения прочь!
И намертво руки в баранку врастают,
ты — часть меня, жизнью со мною живешь.
Тебе тоже страшно, я знаю, я знаю,
Но вывезешь, вывезешь, не подведешь!
Я глянул на Прова. Ни один мускул на лице его не дрогнул. Человек всегда слышит свой голос как бы изнутри и в записи может его не опознать. Неизвестный глашатай продолжал
Как ломит от боли суставы кардана,
как воет от ужаса хор шестерен!
И фары за ветви хватаются пьяно,
а сбоку, за ветром, звон похорон...
Это неправда: машина, чтоб ездить.
Не надо мне врать — она, мол, мертва.
Мы собраны вместе в одном созвездьи,
мы поняли оба, что...
Звук пропал, и я подумал, что сказочная жар-птица улетела безвозвратно, но, к счастью, площадной голос заявил снова:
О, верьте мне, верьте, так бывает!
Мы вырвались вместе к кромке дня.
И чувствую телом — она умирает,
она умирает, чтоб выжил я!
Пусть паром спина моя клубится...
До крови впилась... ремня...
Песня оборвалась, и на этот раз окончательно. Даже шипение прекратилось. Я первым пришел в себя.
— Ну, что скажешь?! — восторженно воскликнул я. — "Она умирает, чтоб выжил я". Каково? Как он тебя!
Пров несколько минут мрачно молчал, потом бросил бесполезный теперь магнитофон внутрь цистерны и вдруг, ухватившись за края люка, заорал туда так, что я оторопел:
Рано ударили вы в литавры.
Слушай, Володя, Прова — меня!
Здесь успокоились ваши кентавры,
здесь обретутся от нашего дня.
И, словно поставив точку, захлопнул люк.
Тона Чермета уже менялись на багрово-красные, а мы, порядком измотанные и голодные, еще продолжали свой путь.
Небольшой катерок речного класса стоял ровно на киле, как живой, в лучах предзакатного солнца, и мы, не сговариваясь, повернули к нему. Когда-то он был покрашен белой краской, и в носовой части еще просматривались буквы.
— "Пров...Пров..." — задумчиво пытался я восстановить облупившуюся надпись.
— "Проводник" — устроит? — сказал Пров и поднялся в рубку. — Ну что ты будешь делать, вот кажется мне, что ходил я на этой посудине и все тут! Даже эта зарубка на рукоятке штурвала знакома. Но долой лунный дым грез! Вся власть осязаемому реализму! Поищи-ка там в кубрике чего-нибудь подложить под бока, да и заночуем.
Пара хорошо сохранившихся пеноуретановых матов, снятые на время шарошлемы и проглоченные галеты "Гея" с приятным гастрономическим вкусом привели меня в благодушное настроение.
— Пожалуй, поверю в твою рощу. Дышится легче, чем в скафе.
— Это потому, что ты вдыхаешь аромат свободы, — пошутил Пров.
— А макушка нашего гдома еще видна. Скажи, разве не красив он в разливах лазерных вспышек связи?
— Да пошел он к дьяволу с этой красотой! Что ты видишь из своего окна?
— Соседний гдом за сто километров.
— Правильно. И я его вижу. Зимой и летом, в дождь и в снег, на закате и на восходе, из года в год я вижу эту километровую трубу. Меняется небо, набегают и уходят облака, но гдом торчит неизменно, точно столб посреди пустыни! Ведь это невыносимо!
— Но ведь и звезды тоже не меняются, они всегда одни и те же. За всю твою жизнь они не сдвинулись на нашем небосклоне и на миллиметр. Они что, тоже тебе надоели?
Пров засопел, не зная что ответить.
— Сравнил тоже... Вселенную с пальцем... Пространственно-временная бесконечность непостижима для ума... поскольку само время и пространство существуют в силу того... что существует бесконечность числовой оси... Такое не надоест...
Его голос становился все невнятнее, глуше, а вскоре и совсем умолк. Я же долго озирался по сторонам в непривычной обстановке. Ночь была великолепна. Звезды сияли ярче, чем в космосе. Причудливые тени Чермета окружали нас темными глыбами — нас одних, оставшихся вне цивилизации, — и что-то в этом было действительно новое, непередаваемое и тревожное.
... "Проводник" — небольшой почтовый катер — спускался с верховьев Тыма по весеннему половодью. Вселенский потоп разлился по всей Западно-Сибирской низменности, и само понятие тверди исчезло. Береговые зеленые ленты леса висели над облаками опрокинутого неба, и второе солнце сияло под катером так же ослепительно. Верхняя ипостась ласкала Прова щедрой теплотой радости бытия, нижняя светилась леденящей бездонностью, смело распарываемая форштевнем крохотного суденышка. Что могло случиться с катером, парящим на границе этих двух полусфер, подчиненных вечным законам вселенной, по которым даже спутник парит в околоземном пространстве столь же надежно? Ровно и весело постукивал мотор; отсыпался вторые сутки в кубрике упившийся брагой в Ванжиль-Кынаке остяк моторист Ольджигин; разомлевший от жары и счастья Пров сидел на скамеечке у штурвала рулевой рубки с напрочь распахнутыми дверьми, а там, в Усть-Тыме, в затопленной по пояс деревне, его ожидала прекрасная дева Галина Вонифатьевна, ждала его решительного слова, которого он до сих пор не удосужился произнесть.
Как раз в тот момент, когда Пров думал о том, что может таким образом навсегда потерять Галину Вонифатьевну (ибо собиралась она уехать на большом белом пароходе в большой город, где ее и не сыщешь), именно в этот миг прямо по курсу катера в глубине темных вод приподнялась одним краем запоздавшая к ледоходу огромная, метровой толщины льдина. Она отделилась ото дна почти вертикально и пошла наверх всей своей многотонной махиной.
Ни секундой раньше и ни секундой позже, в момент, когда Пров давал себе слово исправить положение дел с Галиной Вонифатьевной, катер и льдина встретились, и Пров полетел ногами в небо под страшный шум невесть откуда взявшегося и низвергающегося водопада, чему успел-таки несказанно удивиться. Потом холод и мрак одним ударом перехватили дыхание. Все еще ничего не понимая, Пров инстинктивно всплыл, обалдело огляделся по сторонам. Край льдины покачивался всего в двух метрах от его глаз и он без всякого труда выбрался на грязное, холодное, покрытое донным илом тело льдины.
Кругом все было так же: ослепительно жгучее светило, купающийся в воде и солнце зеленый лес; не было только катера и вместе с ним моториста Ольджигина, исчезнувшего из этой прекрасной жизни раз и навсегда, естественно и просто. Лишь осознав все это, ошеломленный Пров заметил плывущий невдалеке пустой обласок, который они обычно держали на корме, и окончательно убедился, что катера не вернешь...
7.
Крепко зажав канистру в правой руке, виртуальный человек зашагал было к углу дома с несчетным количеством подъездов, где около дымного костра расположилась одна из многочисленных археологических экспедиций. Рядом грохотала адская машина — компрессор, лежали отбойные молотки, лопаты и ломы. Археологам за зимние работы платили, наверное, больше. Все вокруг было разворочено до самого Млечного пути. В ямах горели костры из пропитанных битумом бревен и автомобильных покрышек. Отогревалась промерзшая на несколько метров первоначальная, неоформленная еще материя, материя-сама-по-себе.
Что-то значительное скрывалось здесь, раз сюда вдруг понаехали ученые-археологи всей Метагалактики, наверное.
Вселяться сейчас было труднее, и все из-за раскопок. А желающие все перли и перли.
В одном из окон последнего этажа дома с бесконечным количеством этажей виртуальный человек заметил объявление:
ИМЕЮ ВРЕМЯ
— А у тебя время со знаком плюс или минус? — спросил он виртуала, который только что приклеил это объявление. Тот и собрался было что-то ответить, но вдруг отошел от окна.
— Ну и ладно, — сказала сам себе виртуальный человек. — Бывает... То есть, есть... Нормально.
Тут на него пахнуло навозом фирмы "О де Колон". Какой-то тучный виртуал в рваной хламиде чуть ли не сбил его с ног, резво перескочил через груду узлов и затерялся среди грузовичков, карет, саней, неоседланных лошадей, ям и гор материи-самой-по-себе. За ним промчалась толпа преследователей с председателем домового комитета во главе. Председатель что-то хрипло выкрикивал и размахивал пачкой бумаг.
