Ант Скаландис - Ненормальная планета (сборник)
– Да здравствуют спортсмены, побеждающие смерть! – провозгласил я.
– Вот и лечи вас после этого, ворчливо сказал Панкратыч. – Психи. Клюквин вышел на мокрый песок у самой воды и поскакал вдоль берега на правой ноге, высоко подбирая ее при каждом толчке, да так быстро, что не прошло и пол-минуты, а он уже затерялся вдали, среди пляжной публики. Признаться, зрелище прыгающего на одной ноге Клюквы всегда оказывало на меня какое-то гипнотическое действие. Трудно было поверить, что такие длинные, высокие и точные прыжки вообще возможны, и начинало казаться, что Клюква и не человек вовсе, а некий диковинный механизм.
Море было теплым. Мы с Машкой качались на волнах невдалеке от берега, лежа на спинах и лишь слегка пошевеливая конечностями. Панкратыч, одевший маску и ласты, исчез из поля зрения. Те моменты, когда его застекленная рожа появлялась из воды, мы, как правило, прозевывали. Прискакал на левой ноге Клюква, с шумом ворвался в море, отфыркиваясь и брызгаясь, долго нырял и хулиганил. Потом все вернулись к лежбищу, подставили тела Солнцу и разомлели.
– Ну, так и что же? – спросил я, рассматривая наловленных Панкратычем рапанов. – Вайнек получил свой миллион?
– Да, – сказал Панкратыч. – Циммер расплатился сразу же. Говорят, вырвал листок из подмокшей чековой книжки и подписал его прямо на лавочке в раздевалке. Но Вайнек не очень-то радовался победе и уж, конечно, не думал создавать «школу новичков спорта», как советовал ему Циммер. Вайнек вообще не собирался продолжать эксперимент. Чего нельзя было сказать о Дженетти. Этот окончательно уверовал в свою гениальность и вознамерился выиграть все крупные турниры сезона. Пришлось объяснять ему, что выигрыш был более чем случайный, что не только о выступлениях, но даже о тренировках не может быть и речи, что каждая попытка будет смертельно опасной, что, если ему очень хочется, можно, конечно, заняться «шестом» всерьез, но он, Вайнек считает, что лучше просто вернуться в баскетбол подобру-поздорову. Но не тут-то было. Дженетти оказался не только профессиональным спортсменом, но и профессиональным авантюристом – опасностями, даже смертельными, запугать его было нельзя. «Я буду прыгать», – так он заявил. Вайнек предложил сто тысяч в обмен на подписку о полном и окончательном отказе от прыжков с шестом. Дженетти фыркнул: «Подумаешь, сто тысяч! Да я на одной рекламе в пять раз больше сделаю». Так, слово за слово, Дженетти выклянчил у Вайнека миллион за свое письменное обещание. А Вайнек сумел сделать лишь один спасительный ход:
– Швейцарских франков, – сказал он, боясь, что Дженетти имеет ввиду доллары.
– Идет, – сразу согласился Дженетти.
Они ударили по рукам, а уже потом Вайнек часто задумывался, почему Паоло так легко согласился. Может быть, он имел ввиду миллион лир?
– Так, все-таки, кто кого надул? – поинтересовался Клюква.
– А никто никого не надул, – непонятно сказал Панкратыч. – Все вышло совсем по-другому. И легко догадаться, как.
– Он нарушил свое обещание, – предположила Машка.
– Именно, – подтвердил Панкратыч. – Дело было так. Вайнек получил конверт со штампом города Майами, а в конверте обнаружил циммеровский чек и краткое послание на чистом бланке эпикриза: «Простите меня, Вайнек, я – спортсмен. Передавайте привет Циммеру. Ваш Паоло, баскетболист и шестовик». Вайнек вылетел в Майами ближайшим рейсом и нашел Дженетти в хирургическом отделении центральной клиники. Горе-шестовик лежал там с переломом позвоночника. Диалог, который состоялся между ним и Вайнеком, попал в газеты, и я помню его наизусть:
– Привет, Паоло. Вы что, пробовали играть в баскетбол с шестом?
– Бросьте, Вайнек, вы же понимаете, что рано или поздно я бы все равно прыгнул. Искушение было слишком велико для спортсмена.
– Вы не спортсмен, Дженетти. Вы – аферист. Вы – сумасшедший! Другие наживаются на убийствах. А вы решили делать деньги на самоубийстве? Вы – наемный самоубийца. Вот вы кто.
– Да. Но поймите, Вайнек, все спортсмены – это наемные самоубийцы. Дженетти не умер. Просто остался на всю жизнь инвалидом. Разумеется, сделался знаменит и даже сумел погреть руки на этом. А кроме того, Вайнек отдал ему назад пресловутый циммеровский миллион. Вот такая веселенькая история. А ведь неплохо он сказал – наемные самоубийцы?
Я согласился с Панкратычем. Сказано было здорово. Но не совсем точно. Ведь не только ради звонкой монеты спортсмены теряют здоровье и рискуют жизнью. Тот же Дженетти, хоть и искал всегда кусок пожирнее, а свой последний трюк сделал не за деньги, а теряя деньги. Наверно, это был просто азарт. Азарт спортсмена и азарт новичка, которому непременно должно повезти.
– Внимание, медуза! – раздался голос Клюквина.
Было у нас такое развлечение – расстреливать камнями медуз. Мы их ненавидели. В медузах было все, с чем мы не привыкли мириться: успокоенность и равнодушие, инертность и мягкотелость, показная красивость и подлая манера нападать исподтишка. Я, Машка и Панкратыч любили соревноваться в точности попадания, а Клюквин был у нас всегда только судьей и зрителем, потому что, как он сказал, у него с детства с этим делом неважно, и позориться он не хочет.
Я поднял руку и первым бросил свой окатыш. Рядом с медузой взметнулся фонтанчик. Не так-то просто было попасть. Мало хорошей координации и стопроцентного зрения – как и во всяком деле, здесь требовалось мастерство. Панкратыч прицелился и промазал. Метнула свой камешек Машка. Потом мы попытали счастья еще и еще раз. Вокруг медузы бушевал настоящий шторм. И тогда Клюквин взял самый большой камень, какой сумел найти, и с силой швырнул его в цель. Медуза всхлипнула, и ее студенистые клочья брызнули во все стороны.
– Браво! – похвалила Машка.
– Ас, – с ироничным уважением произнес я.
– Ты чего, – спросил Панкратыч, – тренировался что ли втихаря по ночам?
– И не думал даже, – сказал Клюква. – Просто новичкам везет.
Смертельный случай
Ничего не знаю прекраснее весеннего леса. Бежишь по еще влажной от недавно сошедшего снега земле, воздух – дурманящий, вкусный, полный запахов цветения и свежести; первая зелень вокруг до того яркая, словно ее кто выкрасил флюоресцентной краской, а под ногами мягко, как поролон, пружинит ковер из прошлогодней листвы, и примятая молодая травка распрямляется позади тебя.
Рядом пыхтит Клюквин, и не то, чтобы он устал больше других (разве можно вообще устать, когда бежишь по майской березовой роще и с наслаждением вдыхаешь лесные ароматы?), а просто такая уж у него привычка, такая манера дышать. Машка бежит впереди всех длинными мягкими скачками и с таким изяществом, какое трудно ожидать от крупной фигуры толкательницы ядра. Кроссовки у нее как всегда новехонькие, в яркости соперничающие с молодой зеленью и притом потрясающего дизайна, до которого только и могла додуматься какая-то экзотическая фирма на Тайване, откуда эти супертапки через три таможни приволок Машке ее Славик. Панкратыч же где-то сбоку петляет по кустам, словно заяц. Потом мы выбегаем на просеку и оказываемся все рядом.
– На Кавказе уже купальный сезон открылся, – мечтательно произносит Машка.
В прошлом году она была на сборах в Леселидзе. Это теперь мы все встретились в Подмосковье.
– Подумаешь, – фыркает Клюквин, – на Кавказе. Для меня, например, купальный сезон начинается, как снег сойдет.
– Это не то, – возражает Машка. – Прыгнуть с разбега в ледяную водицу и сразу обратно – так я тоже могу. А в море, там хорошо распластаться на поверхности и балдеть.
– Балдеть можно и в проруби, – сурово замечает Панкратыч.
– А, кстати, Панкратыч, вот ты как врач, – ловит его на слове Машка, – как ты относишься к моржизму?
– А как к нему можно относиться? Разумеется отрицательно. Моржизм – один из видов рекордизма, а все, что годится для книги рекордов Гиннеса, для здоровья уже не подходит. А мы ведь с вами, ребятки, за здоровье? – с улыбкой спрашивает Панкратыч.
– Конечно, за «здоровье! – поддерживаю я. В такой прекрасный день!
Но упрямый спорщик Клюквин не унимается:
– Ну, знаешь, по-моему, от моржевания никто еще не умирал.
– Еще как умирали, – Панкратыч невозмутим. – Дураков-то хватает: лезут в прорубь кто сдуру, кто спьяну. А те, кто по системе готовился, постепенно – они и умирают не сразу, медленно.
– Да, ладно, – не верит Клюква, – это тебе небось твой доктор Вайнек наплел.
– При чем тут доктор Вайнек? Это в газетах пишут.
Машка же при упоминании Вайнека сразу оживляется:
– Слушай, Панкратыч, ты нам все рассказывал, скольких спортсменов Вайнек своими экспериментами перекалечил, а потом отравился, потому что совесть замучила, верно? А вот скажи, не было ли в его практике смертельного случая?
– Был, – отвечает Панкратыч коротко и сплевывает на дорогу с таким видом, словно больше и не намерен ничего говорить, но мы ждем.
