Ник Гали - Падальщик
Словно внезапно что-то вспомнив, щуплый монах решительно затерся в толпу у входа в ресторан; после некоторых усилий он протиснулся к двери, потянул ее на себя и вошел внутрь.
В ресторане было неожиданно свободно — из-за духоты люди рассаживались ближе к окнам. Под потолком неслышно и плавно, словно лопасти винтов корабля под водой, вращались вентиляторы; по тягучей янтарной реке сигаретного дыма плыл стук стаканов, звон посуды, смех…
Монах на секунду остановился, огляделся, потом увидел то, что ему было нужно. Пожилой тайский мужчина, сидевший за столиком напротив своей дамы, поднял голову и приветливо улыбнулся худому мальчику в оранжевой тоге. В следующую секунду улыбка на лице мужчины растаяла: не сказав ни слова, молоденький монах взял лежащие перед мужчиной на столе завернутые в салфетку приборы — вилку и нож, — запихнул их себе за складку тоги и повернулся к выходу.
Мужчина развел руками и, в недоумении подняв брови, посмотрел на свою даму.
— Эй-ка!
Кто-то догнал монаха и грубо рванул его сзади за тогу.
Крепкий мужчина, с зализанными назад волосами, с широкой шеей и выпирающими из-под футболки плитками грудных мышц, легко развернул оранжевого человечка, перехватил рукой складки одежды на его груди — и, мрачно хмурясь, нагнулся, чтобы разглядеть пойманного получше. Прошла секунда другая, ярлык был наклеен: мелкий вредитель.
Вышибала вынул из складки тоги монаха завернутые в салфетку вилку и нож и положил их себе в карман пиджака, — другой рукой он решительно потянул монаха за собой в сторону двери, противоположной от входа.
Ударяясь ступнями о свинцовые ноги вышибалы, схватившись тонкими пальцами за его огромный волосатый кулак, монах засеменил следом. У самой двери он сделал последнюю слабую попытку освободиться.
— Ну, уж нет, пра обманщик[3], — вышибала играл зубочисткой в сантиметре от впалых ланьих глаз, — Я научу тебя тому, как правильно собирать пожертвования. А заодно и тому, что это очень плохо — выдавать себя за монаха, если на самом деле ты всего лишь гнусный, мелкий воришка.
За исключением пожилой пары, ставшей участниками инцидента, никто в зале не обратил на происшествие внимания. Вышибала был профессионалом, со стороны могло показаться, что он сопровождает молодого монаха к туалетной комнате, на ходу что-то заботливо объясняя ему на ухо. Здоровяк уже открывал обитую крест-накрест зеленым бамбуком дверь, когда кто-то неожиданно вмешался в ход ресторанного правосудия.
— Отпустите его…
Вышибала недовольно скривив рот, обернулся и посмотрел на человека, посмевшего вступиться за вора. К своей досаде он увидел перед собой бритого старика в оранжевой тоге.
Еще один! Вот расплодились…
Досаднее всего было то, что новый монах, похоже, действительно, был настоящий, — низенький, пожилой, в круглых очках, — а лицо спокойное, благообразное. А главное, этот не был ни взволнован, ни потерян, — не то, что заморыш, от того за версту разило подлогом.
— Отпустите его, пожалуйста, — твердо повторил появившийся неизвестно откуда старик.
Голос его звучал вежливо, но вместе с тем уверенно:
— Брат не часто бывает в городе, он не знает порядков. В ресторанах, — повернулся он к Ли-Ваню, — с чужих столиков вилки и ножи брать нельзя, их приносят официанты.
Сказав это, старик поклонился накачанному мужчине.
Вышибала с недоверием посмотрел на двух оранжевых цыплят — он не верил в сказку про их знакомство, но избивать одного из них на глазах у другого, — учитывая, что второй монах был, скорее всего, настоящий, — не стоило.
Он засопел, бросил Ли-Ваню на прощанье свирепый взгляд и нехотя отпустил его. В следующий момент, передернув плечами, он отступил; его широкая спина закачалась в направлении выхода.
Обретя свободу, Ли-Вань поправил съехавшую с плеча тогу, двумя руками нервно разгладил ее на груди, посмотрел — не на, а словно сквозь — старика, затем повернулся и, не поблагодарив, шатаясь, двинулся к выходу. Вслед он услышал спокойный голос:
— Столовым ножом тебе будет сложно перерезать себе вены.
Ли-Вань вздрогнул, обернулся, дико взглянул на монаха, пересохшим ртом прошептал:
— С чего вы…?
— Все так, как тому надлежит быть, — спокойно глядя на него, сказал незнакомец, — ты пришел, как ждали.
Со стороны окна раздался пронзительный женский визг — Ли-Вань вздрогнул и обернулся, — одной из посетительниц собутыльники лили на голые плечи пиво.
— Пойдем со мной, — старик положил ему на плечо руку.
Рука была похожа на сделанную из воска, прикосновение ее было удивительно легкое и теплое. Сам не понимая зачем, Ли-Вань вслед за стариком поднялся по узкой лестнице на второй этаж.
Здесь была широкая терраса, край ее выступал из-под крыши под открытое звездное небо. Та часть террасы, что выходила на основную улицу, кипела народом; другая сторона, куда привел его старик, смотрела в темный боковой переулок; несколько столиков здесь стояли пустые.
На веранде было тепло, в воздухе, вокруг пламени зажженных свечей кружились мотыльки.
Монах подвел Ли-Ваня к столу. На коричневой исцарапанной поверхности стояли пузатый глиняный чайник и две круглые чашки без ручек. Ли-Вань боком, — так, словно собирался присесть лишь на минутку, опустился на стул. Незнакомец сел напротив.
— Меня зовут Суон Айрин, — сказал он, взял чайник и начал разливать чай. — Я ученик Будды, такой же, как и ты.
Ли-Вань почувствовал жажду. Он взял в руки чашку, отхлебнул чай. Вместе с чайным теплом выдохнул из себя ответ:
— Я больше не учусь у Будды.
— У кого же тогда?
— Ни у кого, у меня нет веры. Вы угадали про нож, но пусть вас это не заботит. Так или иначе, я найду способ убить себя сегодня.
Благообразного маленького монаха сказанное не только не удивило, но даже как будто обрадовало. Глядя на Ли-Ваня сквозь блестящие стекла маленьких очков, он улыбнулся:
— Все так, как я ждал. И именно тот, в кого ты больше не веришь, послал тебя ко мне.
Ли-Вань передернул плечами и отвернулся. Старик как ни в чем не бывало продолжил:
— Знаешь ли ты, что много лет назад, я, так же, как и ты сейчас, разочаровался в Будде и хотел броситься в море, привязав каменную статую Преславного себе к ногам?
Ли-Вань искоса посмотрел на него.
— Но, как видишь, — невозмутимо заключил странный монах, — я до сих пор жив, сижу перед тобой и пью этот ароматный чай.
Словно в доказательство своих слов он снова отхлебнул из чашки.
Над столом желтоватый мотылек налетел на пламя свечи и упал, обжегшись, на мерцающий бликами стол.
— Ты пережил много горя, но испытания были посланы лишь для того, чтобы подготовить тебя…
Лицо старого монаха было маленькое, словно у фарфоровой куклы — очки, бородка узкой полоской, морщинки вокруг глаз… Но сами глаза за стеклами круглых очков были свежие, молодые.
— Будда не спасет меня, — горько покачал головой Ли-Вань. — Зло внутри меня слишком велико для того, чтобы кому-то было под силу победить его.
— Слышал ли ты когда-нибудь про монастырь Бань-Тао? — наклонившись вперед, тихо спросил старик.
Ли-Вань подумал, что плохо расслышал. Монах увидел в его глазах вопрос и отчетливо повторил:
— Да, Бань-Тао.
Ли-Вань сухо и безвкусно засмеялся.
Корабль дураков. Достойное завершение его круга на земле.
О Бань-Тао в спальнях молодых монахов ходило немало легенд. Говорили, что когда-то очень давно монастырь этот основали в Индии несколько сошедших с ума послушников Будды, — безумцы будто бы убедили и некоторых других в сангхе исповедовать придуманную ими самими дхарму и ввели невиданные дотоле среди учеников Бессмертного обычаи. Безумство их было, как зараза. «И вот, — шептались перед сном бритые мальчики в кельях, — даже если попадал вдруг в этот монастырь человек нормальный, то эти монахи заставляли его есть землю, так что он тоже очень скоро сходил с ума». И будто бы Большая Сангха неоднократно посылала в Бань-Тао своих эмиссаров, с тем, чтобы проверить, насколько далеко зашла ересь сумасшедших монахов. Но каждый раз безумцы умудрялись одурачить проверяющих, предстать перед ними вполне здоровыми людьми и даже весьма поразить инспекторов знанием учения Будды, — так что и окрестные жители оказывались ими довольны. На самом же деле монахи Бань-Тао по ночам колдовали, вызывая на море бури. Еще они воровали в селениях маленьких детей и приносили их в жертвы своему идолу, сделанному из камня; а еще — варили в кипятке черных червей и ели их, и оттого сами становились черны лицами. С каждым новым поколением послушников детский фольклор про сказочный монастырь пополнялся все новыми ужасами.
Ли-Вань давно перестал верить в эти сказки — его собственная жизнь по мере взросления наполнялась куда большим безумием. Он с невеселой усмешкой посмотрел на монаха: