Эдуард Веркин - Пролог
Ему следовало бежать вдоль реки до дальних бродов, но он отчего-то решил бежать через мост, потому что через мост ближе и тропа там ровнее, не то что эти понадречные заковыки.
Мужики само-собой дожидались его за мостом, сидели в кустах с дубинами. Грамотей попробовал бежать. Хвост, который пошел с отцом и братом, рассказывал, что грамотея били сильно, но пощады он не просил, терпел молча.
Потом, когда побили уже хорошо, так что стоять у грамотея не получалось, сломали пальцы на руках. Отдельно сломали, чтобы неповадно было. Тут грамотей уже кричал.
Потом грамотея бросили в канаву.
Это уж как полагается.
Глава 2
Осенью
Волки смотрели вверх с надеждой и укором.
Вообще-то я ожидал волков, ничего удивительного в том, что они нас подстерегали, не было, они каждую осень этим занимаются. В прошлом году троих напрочь загрызли, ушли люди в лес, больше их никто не видел, волки. Да, я ожидал, поэтому и соли в карманы набрал, и волкобой проверил, хотя я волкобоем не умелец размахивать. Не думал, что их так много выскочит. Никогда такой большой стаи не видел, голов пятьдесят, что странно, обычно волки больше десятка не ходят, им есть просто нечего, а тут… Под деревом все посерело от их спин, стояли и смотрели. Терпеливо.
— Что делать будем? — всхлипнув, спросил Хвост.
— Ждать.
Ответил я.
Осенняя погода в том году совсем испортилась. Дожди в жижу размыли поля и тропы, выходить из дома стало невозможно и весь сентябрь мы провели под крышей. Работы и дома хватало, перемалывали запасенную летом соль, готовились потихоньку к зиме, чинили крышу, которая все чаще не выдерживала воду. А уж когда пришла настоящая осень, и в один день замерзла река, мы с Хвостом отправились в лес за хворостом.
И встретили волков.
На волков мы наткнулись сразу за мостом, вступили в лес, а тут и волки, пять штук, а потом шесть. Матерые и сильно обросшие густой шерстью, к зиме совсем волки, к долгой зиме. Раздумывать они сильно не стали, сразу кинулись, не откладывая трапезу.
Хвост выхватил волкобой. Он его запасливо хранил за спиной — чтобы не тратить движений, а сразу в один размах, пробить волчий череп. Так у него и получилось, в один размах. Гирька легла ровно между глазами, волчий череп костяно хрустнул, волк упал, перекатился по земле, лягнув воздух лапами.
Но второй раз Хвостов уже взмахнуть не успел, слева кинулся зверь и хорошо, что перехватил Хвоста за рукоять, а не за запястье, запястье волк бы разорвал. Рукоять волкобоя хрустнула, и Хвостов остался без оружия. Тогда в дело вступил я.
Волк бросился на меня, я встретил его горстью соли. В морду ему, в красную жадную пасть, в горло, в глазья.
Волки не любят соль. Не знаю уж, почему, но не любят. Если вернее, совсем ее не переносят. Немного соли в глаза — и они слепнут, а если соль попадает на язык…
Мелкая как пыль, тяжелая, как мокрый песок.
Кто обращается с солью лучше меня? Кто знает соль, кто лучше чувствует соль? Я знаю, как нужно правильно кинуть соль, чтобы она распределилась в воздухе правильным веером, чтобы волк вдохнул соляное облако, чтобы мелкие части попали ему в нос, чтобы соляная крупа врезалась в глотку, и чтобы часть соли ушла вправо, на второго, несущегося ко мне волка.
Я учился метать соль с пяти лет. С одной руки, с двух, на скорость, на меткость, как угодно, я в этом мастер. Я могу попасть в яблоко с десяти метров сплавленным соляным куском.
А если использовать рогатку, то и с тридцати.
Но тут рогатки не потребовалось, Хвост убил одного волка, я убил второго, третий ослеп и теперь бегал кругами, остальные их друзья не стали стесняться. Это обычное при встрече с волками поведение — надо убить пару штук и можно спокойно отступать, оставшиеся в живых волки утрачивают интерес к жертве и нападают на уже поверженных собратьев. Мясо должно быть легким, это главный волчий завет, другие качества мяса волков занимают мало.
Пока волки ели своих товарищей, мы с Хвостовым отправились дальше, хотя надо было возвращаться домой, если по умному-то, но в тот день ум в нас не очень шевелился, не знаю уж почему.
Хвороста осенью в лесу не так уж много, за лето выбрали, а новый нападать не успел еще, так что пришлось отойти подальше. Ну, мы с Хвостом и отошли, набрали по вязанке, а когда поняли, что это мы зря, то поздно уже было — волки со всех сторон обступили. Точно из-под земли повылазили. А мы с Хвостом дурачками оказались, конечно. Да и волки по осени стали хитрее. И голоднее, разумеется. Чувствовали приближающуюся зиму и нагуливали круглые бока, поедая все, что попадалось на пути, лягушек, мышей, друг-друга.
Они кинулись к нам все разом, и тут уж от них никак не отбиться было.
Я нарочно выбрал дерево потолще, дуб обхвата в четыре, не меньше, а то и пять. Если влезть на сосну, или на елку, на березу, то у такой стаи появится соблазн дерево подгрызть, так тоже бывало. А так они не грызли, просто смотрели на нас желтыми глазами, молчали, перебирая иногда тяжелыми лапами, поскуливали — слезайте, ребята, мы ведь ничего, мы поиграть только.
Волков пересидеть можно. Еды, конечно, с собой нет, но желуди-то на дубу есть, насобирать ничего не стоит. Конечно, сырыми их жевать приятности мало, но выбирать особенно не приходится. Воды тоже много — мелкие ветки сосульками укрыты, бери да грызи, только осторожно, чтобы горло не простудить. Сами ветки широкие и толстые, не упадешь. Да, волков пересидеть можно.
Если только их не полсотни.
Братьев у Хвоста тоже, кстати, много, они подождут пару дней — и отправятся нас искать, сунутся Хвостовы за мост, посмотрят на земельку, следы увидят, увидят, что тут волков целые сонмища и в лес не сунутся. Хвоста им, конечно, жалко, как никак брат, но с другой стороны себя всегда жальче. Кому охота быть съеденным на ровном месте?
Матушка тоже рисковать не станет. Она меня, конечно, любит, но тоже в лес не полезет, ей надо Тощана поддерживать.
Так что приходилось устраиваться. У меня была пила раскладная, а у Хвостова большой топор, стали пилить ветки для огня и для шалаша. Дуб в своей середине имел широкую развилку, в этом месте я вырубил небольшое углубление для огня. Вокруг большими ветвями, спиленными Хвостом, устроили что-то вроде гнезда — ограду, не позволявшую вывалиться к волкам во сне. Над головам сложили плотный шалаш от ненастья, стали как-то жить. Волки, глядя на нас, тоже перестали стоять и улеглись вокруг, волк, как я уже говорил, существо терпеливое, незатейливое, неотвратимое, если решил ждать, то уж дождется, такая его волчья добродетель.
Жизнь на дереве не очень сложна, скорее скучна, особенно, когда погода сырая, гуляет от мороза в склизь и обратно. Поэтому говорили. В основном, о еде, да о волках. О волках больше, о еде говорить плохо, потому что сразу тоска наваливается, хотя к голоду мы сильно привычные и спокойные. Вот лично я могу вполне себе прожить без еды неделю и даже покачиваться не начну, а если на дереве сидеть, так и месяц можно. Правда, месяц сидеть на дереве не хотелось, потому что все-таки зима скоро. А потом волков, конечно, не пересидеть, это я сразу понимал. Волков много, они станут ходить и питаться по очереди, нам же убраться с дерева некуда.
А вот грамотеи, по уверениям Хвостова, знали много чего против волков. Есть такие особые песни, рассказывал он, только не протяжные, а быстрые, как бормоталки, идет грамотей по лесу, видит — волки, так он сразу начинает бормотать особыми словами, от которых волки начинают кидаться друг на друга, а про грамотея забывают.
Или просто берет и зашибает волка словом. Есть такие слова, которыми можно вполне волка и убить, вот так произносишь его погромче — и у волка в голове главная жила лопается. Но такие слова грамотеи никому не сообщают, тайна ведь. Или гранаты те же. Вот Старого Ника он убил подводной гранатой, а есть еще другие гранаты, земельные. И набиты они мелкими шариками, нарочно для того, чтобы волков шинковать. Только надо хорошенько спрятаться или лечь, чтобы самого не посекло. Да и и иные способы есть.
Я спросил, почему тогда грамотей, когда его мужики били, а потом в канаву кидали не применил эти слова и способы, а Хвост ответил, что тут все понятней понятного — грамотею нельзя человеку вред причинять. Грамотей в сторону людей только с благими целями сочинять может, а иначе у него вся творческая сила иссякнет. А без творческой силы грамотей, что есть? Ничто. Себя презирает, по кускам разваливается, причем, по-настоящему разваливается, уши гнить начинают, волосы выпадают…
Я напомнил, что волосы они сами себе выдирают, для вдохновения. Хвостов ответил, что для вдоховения они выдирают, это да. А те, что не выдраны, сами по себе выпадают. А я поинтересовался — а если грамотей — женщина? Она что, тоже лысая?
Хвостов смеялся так, что чуть с дерева не свалился.
